Какая никакая, но все-таки.
— Вот! — Радостно завопила девочка. — Вот она, Северянка!
Вблизи деревенька оказалась довольно неказистой и наполовину заброшенной. Домики стояли старые, ветхие, многие пустовали. Редкие жители высовывали нос на улицу, но, завидев Северьяна с девочкой, демонстративно запирали ставни. Возле неказистого покосившегося домика девочка дернула Северьяна за рукав, преданно глядя в глаза.
— Здесь я живу! Спасибо, дядя Лука!
Северьян кивнул. Ничего, девчушка ни коим образом не нарушила его планов. И с пути не сбился, к веси вышел. Девочка громко постучала в дверь. За порогом раздалось недовольное ворчание, заскрипели несмазанные петли. Дверь открыла осунувшаяся, рано постаревшая женщина. Наверное, она была красивой, но жизнь сделала свое дело, оставив глубокий след на ее внешности. Морщины на лбу, поперечные, как борозды; пустые, бесцветные глаза смотрели сквозь Северьяна; лицо землистого цвета, помятое и губы, будто навеки сложившиеся в горькую усмешку.
— Мама! Я нашлась! — Радостно засмеялась Мара.
Северьян насторожился. На лице женщины ясно читалось удивление, но оно никак не было радостным. Похоже, она не ожидала возвращения девчушки. А Мара все не унималась.
— Спасибо дяде Луке! Это он меня из леса вывел!
Северьян вышел вперед, положил руку девочке на плечо.
— Ты и сама молодец, Мара, — сказал он.
А мать девчушки отнюдь не выглядела обрадованной.
— Марка, иди гуляй! — Цыкнула она.
— Но мама?
— Гуляй, я сказала!
Когда девочка, растерянно смотря на мать, убежала на задний двор женщина бросила полный ненависти взгляд на Северьяна.
— Зачем ты это сделал, странник? Зачем привел ее сюда?
Северьян растерялся. Но с растерянностью приходила и догадка. Правда, даже он не мог поверить в очевидное.
— Как зачем, здесь ее дом.
— Здесь мой дом, этой приживалке нечего здесь делать! И вообще, шел бы ты отсюда. Теперь снова надо ее в лес уводить, авось в этот раз сгинет.
— Мама? Что ты говоришь?
Девочка не убежала. Она пряталась за углом и слушала разговор. Мать уже и не пыталась скрываться. Брезгливо посмотрела на Мару.
— Говорю, не нужна ты мне. Только жрешь за троих, и проку от тебя никакого. Так что убирайся отсюда, пока…
Женщина дернулась от удара. Северьян влепил ей такую пощечину, что она с трудом устояла на ногах.
— Тварь, — злобно выдохнул он, — жалкая тварь. На ребенка еды не хватает? Да ты хуже зверя, зверье своих не бросает. Попомни мои слова, когда будешь в старости подыхать одна. И никто к тебе воды не принесет.
Мара стояла, схватившись руками за голову. С уст ее слетали еле слышные слова.
— Дядя Лука, не бей маму…
Северьян стоял, не в силах сдвинуться с места. Он, прожженный огнем и пеплом, видевший смерти и сам приносивший смерть, растерялся. Неужели родная мать может так просто бросить родную дочь, бросить намеренно, на погибель? Неужели, она после этого смеет называть себя человеком…
В сенях послышался шум. Вслед за женщиной из дома вышел здоровенный мордатый мужик. Северьян скривился. Неуж-то, получше мужика не могла отыскать.
— Что здесь? — Рявкнул он. — Опять твоя замарашка пришла? Может не стоит отводить ее в лес? Дать обухом топора по башке, и закопать?
Северьян встретился с ним взглядом.
— А ты кто такой? — Спросил мужик. — Чего надо?
— Это он Марку привел, — всхлипнула женщина, держась за покрасневшую щеку.
— Ну, раз привел, пусть оставляет себе, — рассудил мужик. Весело подмигнул Северьяну. — Девчонка-то ничего, и бесхозная к тому же. Можешь делать с ней что хочешь, сейчас еще подрастет немного…
Договорить он не успел. Кулак убийцы вбил ему в глотку все зубы, так, что мордоворот отлетел вглубь дома. Оттуда раздавался его сдавленный стон. А Мара стояла и безутешно плакала.
— Пошли, — Северьян взял ее за руку, — тебе здесь больше нечего делать.
— А ты меня не бросишь?
Глаза девчушки преданно смотрели на убийцу.
— Не брошу.
Обернулся, бросил яростный взгляд на тварь, смеющую называться матерью.
— Надеюсь, ты умрешь страшной и тяжкой смертью, — сказал он и зашагал в сторону корчмы.
Всю дорогу Мара молчала. Лишь с широко открытых глаз катились неудержимые слезы, и губы были поджаты, совсем как у взрослой. Северьян шагал уверенно, не принужденно, стараясь вселить ту же уверенность и в девчушку. Ей действительно досталась незавидная участь, слишком уж рано придется повзрослеть. И Северьян, как бы ни хотел помочь малютке, попросту не мог этого сделать. Он знал, что от девочки придется избавиться еще до того, как он сядет на корабль, направляющийся в Царьград. Хорошо бы подыскать ей место в какой-нибудь бездетной семье, на худой конец, устроить работать в какой-нибудь корчме, или постоялом дворе. Конечно, это не то, что сейчас нужно ребенку, но и гораздо лучше погибели в лесу. Жизнь всегда лучше смерти. Ну, или почти всегда.
В корчме было пусто и безлюдно. Оно и понятно, село не ахти какое, только за счет случайных постояльцев и кормятся. Хозяин, грузный пожилой мужчина, лениво вышел на встречу путникам. Оглядел с ног до головы, хмыкнул.
— Все-таки сбагрила Акулина свою дочку. Ну, может это и к лучшему, — пробормотал он. — Ты присаживайся, странник. Накормить уж накормлю.
Северьян вытащил из кошеля золотой, бросил на стол. Не так часто бывают здесь постояльцы, пусть хоть немного окупится корчма. Но хозяин отнюдь не обрадовался. Брезгливо оглядел монетку, кинул Северьяну.
— Нашто мне эти золотые кругляшки? — Усмехнулся он. — Это в Киеве деньги в ходу. А нам они ни к чему. Все держится на обмене.
Северьян недовольно хмыкнул. Оказывается, и рядом со стольным градом еще остались зачахлые ростки прошлого. Здесь деньги не в ходу, да и правда, зачем они селянам, если все сполна окупается собственным трудом. Живут себе, и плевать они хотели на все изыски цивилизации. Делать было нечего. Запасы еды уже иссякали, говорящий кот, будь он неладен, ночью втихомолку пожрал все мясо. Так или иначе, но надо запасаться провизией.
— А это подойдет? — Северьян вынул из сапога длинный, острый кинжал. Хозяин корчмы оглядел его со всех сторон, проверил на остроту, порезав палец.
— Это другое дело! — Согласился он. — Знатный ножик! За него я и вас обоих накормлю и еще в дорогу еды соберу. Вы ведь не собираетесь здесь оставаться?
— Нет, — признался Северьян. — Посидим немного и в путь.
Мара угрюмо молчала. Северьян не стал ее беспокоить. Девочке сейчас предстояло пережить прежде всего горе в своей душе. Об остальных проблемах, ожидающих ее, убийца пока промолчал.
Хозяин принес большие миски с кашей и мясом, и большой кувшин с пивом, для Северьяна и крынку молока для Мары. Северьян набросился на еду, как оголодавший волк, перемалывая все, что попадается, глотал не пережевывая, и запивал кислым, противным пивом. Он, как и волк, ел про запас.
Мара жевала неторопливо, неохотно. Она, конечно, была голодна, но кроме голода ее мучили чувства, куда более противоречивые. Это лишь у немногих, во время душевных переживаний просыпается жгучий аппетит. Северьян глотал кусок за куском, и чуть не подавился, услышав тихий детский голосок.
— Скажи, дядя Лука, а ты меня не бросишь? Не оставишь в лесу, как мама?
— Нет, — Северьян заставил себя улыбнуться. — Конечно нет, глупышка.
Невероятно, но девочка улыбнулась. Неуверенно, с опаской, но и это было не мало. Умеет бороться с чувствами, — довольно хмыкнул убийца, — такая не пропадет. И с новой силой принялся уплетать горячую, наваристую кашу.
Глава 29.
Они покинули деревню только к вечеру. Сытый, довольный жизнью Северьян шел, и рассказывал на ходу о своих приключениях. Баял об упырях, вурдалаках, не забыл помянуть и говорящего медведя. Мара слушала его раскрыв рот, так было интересно девчушке, словами не передать.
За неспешной беседой, они и не заметили, как вошли в лес, медленно брели по утоптанной грибниками тропинке, пока та не стала петлять и сбиваться.
Веселый жизнерадостный, лес вдруг посуровел, посмурнел. Ветки нависали сердито, намереваясь если не придавить, так хоть оцарапать, порвать одежду, на худой конец, просто напугать.
Мара в страхе оглядывалась по сторонам, ежась. Северьян успокаивал ее, но сам тоже волновался, держал руку на эфесе меча. Кто знает, что за хищники здесь водятся? Может и такие, что проглотят в один присест, не дрогнут, и пережевывать даже не станут.
Стрекот кузнечиков и зловещее уханье филина разбавил протяжный волчий вой. Дальше идти нельзя, решил Северьян, искренне пожалев, что не остался ночевать в корчме. Там, все-таки поспокойнее. В спешке начал срубать с деревьев нижние ветви-раскоряки. Девчушка ходила за ним как привязанная, Северьяна это уже начинало злить. С горем пополам нарубил дров на костер и небольшой запас сделал, чтобы всю ночь топить. Щелкнул пальцами, вспыхнул огонь.
Мара всплеснула руками.
— Дядя Лука, никак ты волхв? — Воскликнула она.
— Да нет, что ты, никакой я не волхв, — улыбнулся Северьян.
«Я убийца», — хотело сорваться с языка. Но он промолчал.
Костер разгорался неохотно, недовольно потрескивал, дескать, такие дрова и грызть-то лишь зубы ломать. Северьян сделал запалы с трех сторон, дело пошло лучше. Волчий вой, казалось, приблизился. Северьян подбросил хвороста в огонь, на всякий случай положил подле себя меч. Впереди за деревьями и правда мелькнула волчья тень. Зверя явно спугнул огонь, и он побежал прочь. Слышно было лишь, как шелестят кусты. Северьян вздохнул. Вовремя, однако, огонь развел. А то пошел бы подальше, да так и напоролся бы на зверя. Не известно, чем бы это закончилось. Волк, он зверь хитрый. Сиганул бы исподтишка, убийца бы и меч выхватить не успел, упав наземь с перегрызенным горлом. Впрочем, на все воля случая.
Мара улеглась спать, устала, вымоталась за день. Такие походы не для детских ног. Северьян подложил ей под голову котомку, прикрыл теплой шалью, захваченной еще из Киева. Решил, что пригодится, вот и пригодилась. Северьяну тоже хотелось спать, но он исправно караулил. Кто знает, вдруг волк решит вернуться. Да не один, а со всей стаей?
Сквозь высокие мохнатые макушки елей просвечивало черное, как смоль звездное небо. Луна, круглая, как блин, дырой зияла над дремучим сонным лесом, поливая землю таинственным голубоватым светом. Звезды рассыпались, как крупа. Было их столько, что всем Киевским курам вовек не переклевать.
Отчего-то вспомнились слова Доробея. Домовой говорил, что каждая звезда, это жизнь отдельного человека. Северьян задумчиво пялился в ночное небо. Интересно, какая звезда его? Может быть та, яркая, вокруг которой рассыпаны помельче? А может одна из мелких, синеватых… Кто знает, какое место определено ему в этом мире? И определял ли кто-нибудь это самое место, кто знает…
Сон сморил его неожиданно. Северьян и сам не ожидал, что не сможет высидеть. Развратила его сладкая жизнь в Киеве, привык спать в теплой постельке и есть от пуза. А теперь расплачивайся. Но ему повезло, за ночь так никто и не приблизился. Не один зверь не отважился подойти к огню, который к утру затух. Но затух неспроста.
Проснулся Северьян от пронзительного, злого холода. И причина тому была более чем понятная. С неба лил дождь. Опять Белоян дурит, стихии Царьградские гоняет. Здесь конечно, не Киянский потоп, но дождь холодный, пронзительный. Северьян спал не укрываясь, в одежде, а потому промок насквозь, рубашку можно было выжимать. А Мара все еще сладко спала. Она улеглась под раскидистыми густыми ветвями ели. Дождь сюда не попадал, земля под деревом была совершенно сухая.
Мара просыпалась неохотно. Сладко зевнула, протерла заспанные глазенки.
— Дядя Лука, что, уже утро? — Печально удивилась она.
— Утро, Мара, — улыбнулся он. — Нам надо собираться и идти.
Идти под проливным дождем было не слишком приятно. Северьян спрятал рубашку в котомку, Мару замотал в теплую шаль. Она хотя и промокала, но все-таки сдерживала влагу.
Путники шли почти без отдыха, прерываясь, лишь для того, чтобы перекусить. Девочка устала и выбилась из сил. Северьян уже проклинал все на свете, жалея, что взял на себя обязательства заботиться о Маре. Он и сам выдохся быстро, месить грязь по лесным тропкам с ребенком на руках, занятие довольно утомительное. Ближе к обеду они прошли мимо заброшенных деревушек, оставленных жителями уже давно. Северьян хотел переждать ливень в одном из домов, но тщетно. Избы были настолько ветхими и развалившимися, что находясь в них, лишь подвергаешь себя двойной опасности.
К вечеру, когда Северьян еле переставлял ноги от изнеможения, а Мара то засыпала у него на плече, то снова просыпалась, щуря глаза, они вышли к реке. Вдоль берега идти было куда проще. Дождь уже обессилел, и теперь утомлял путников лишь холодной изморосью. Неожиданно, в вечерней полутьме, Северьян увидел в небе струю дыма, идущую из-за деревьев. Поначалу, он шел настороженно, опасался неизвестности. Кто знает, может там ватага разбойников устроила пиршество, а может и ведьмы собрались на шабаш. Кто знает. Но, подойдя ближе, успокоился. В просветах между деревьями стали различимы контуры домов. Еще одна весь, и, похоже, обитаемая. Люди тоже не все сплошь дураки, знают, что возле рек селиться куда удобнее, нежели в дремучем лесу. Здесь и рыбу ловить можно, и просто переправляться в соседние селения, если таковые, конечно имеются.
Деревушка, оказалось, находилась в страшном запустении. Дома были заброшены, скотный двор разрушен, и, судя по обгорелым доскам, уничтожен отнюдь не временем. Кто-то здесь здорово постарался, устроив пожарище, превратив дома в рухлядь. Лишь в одном, наиболее целом, горел свет. Северьян, насторожившись, неуверенно постучал.
— Кто там? — Раздался из-за двери старческий голос.
— Мы просто путники. Пусти, бабушка, переночевать и от дождя укрыться.
Дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла сухонькая, видавшая виды, согбенная старушка. Одета в лохмотья, вся перемазана в саже.
— Уходили бы вы, люди добрые, — молвила она. — Плохое здесь место. Я бы и сама ушла, да ноги уже не те, не держат старое тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55