А если к этому добавить, что в истории болезни Бантлинга зафиксировано душевное расстройство, то перед обвинением вполне может встать проблема. Задачей Доминика являлось не просто предоставление улик, свидетельствующих о совершении убийств, а сбор фактов, доказывающих, что Бантлинг прекрасно знал, что делал, когда это делал, и прекрасно осознавал последствия своих действий, разницу между «хорошо» и «плохо». Бантлинг пытал и убил одиннадцать женщин не потому, что он сумасшедший, а потому, что он воплощение зла.
Теперь, в десять вечера в воскресенье, Доминик снова сидел в погруженном во тьму здании полицейского управления Флориды и смотрел на фотографии, собранные на Стене, пытаясь найти новые факты и составить из них единое целое. Начиная со вторника, полицейские провели почти семьдесят допросов и три обыска, вывезли сто семьдесят четыре коробки с уликами из дома и машин Бантлинга, потратили сотни человеко-часов на следственные действия.
Доминик снова взглянул на снимки, сделанные с вертолета, на кнопки с голубыми головками, которые указывали места обнаружения тел. Почему Бантлинг выбрал эти места? Что они для него значили?
Фальконетти потер лоб пальцами и посмотрел на трубку сотового телефона. Ему хотелось набрать номер Си-Джей, но он знал, что не станет этого делать. Она не отвечала ни на его звонки, ни на его сообщения на пейджер, а он не охотник, поэтому вчера прекратил их оставлять. Определенно с ней что-то происходит и она не хочет его в это посвящать, и, очевидно, он ошибся, предположив, что между ними может что-то быть. Он переживет ее отказ, но это отчуждение могло навредить делу, и он был уверен, что ни Си-Джей, ни он сам этого не хотят. Ему требовалось придумать, как вернуться к прошлым отношениям, дружеским и рабочим.
Доминик чувствовал, что небезразличен Си-Джей Таунсенд; он видел это, ощутил тем вечером в ее квартире. Он увидел и почувствовал больше, чем она хотела ему показать. Доминик держал ее в объятиях, зная: что-то в ее жизни пошло не так, — и хотел помочь ей с этим справиться. Он увидел ее уязвимой, испуганной и беззащитной. Конечно, этого она не хотела показывать никому. А Доминик стал свидетелем, и теперь ей трудно снова с ним встречаться.
Что ее так испугало в зале суда, а потом у нее в квартире? Причина в Бантлинге? Может, это дело имеет для нее особое значение? Если так, то почему?
Доминик видел, как Си-Джей раньше вела сложные, запутанные дела, в которых было очень много насилия. Она всегда владела собой, всегда держала ситуацию под контролем. Но не сейчас — сейчас Си-Джей боялась и явно не владела собой.
Чем это дело отличается от других? Почему Си-Джей так болезненно к нему относится?
И почему это так беспокоит Доминика?
Глава 37
Полицейский Виктор Чавес громко постучал в дверь кабинета Си-Джей ровно в десять минут десятого утром в понедельник. Он опоздал на десять минут.
— Помощник прокурора Таунсенд? Си-Джей Таунсенд?
Си-Джей сидела за своим столом с семи утра. Она подняла голову и увидела в дверном проеме молодого копа с повесткой в руках. За ним в коридоре маячили еще двое полицейских в форме из отдела Майами-Бич, у одного были нашивки сержанта.
— Мы пришли по повестке, — сказал сержант и протиснулся мимо Чавеса, который словно застрял в дверном проеме и так и не зашел в кабинет. — Лу Риберо, — представился он и протянул руку через стол, потом кивнул в сторону своих спутников. — Это Сонни Линдерман и Виктор Чавес. Простите за опоздание. Пробки.
— Мне кажется, я поставила всех вас на разное время, сержант Риберо. По крайней мере я сказала об этом своей секретарше. — Си-Джей покачала головой, нахмурилась и взглянула на ежедневник.
— Да, правильно, но мы все вместе находились там во вторник, приехали туда одновременно, поэтому решили, что и к вам пойдем вместе, ведь это же не имеет значения. Мы постоянно делаем предварительные заявления. Так все экономят время.
— Спасибо, сержант, но я предпочитаю получать предварительные заявления свидетелей по отдельности. Если не ошибаюсь, вы назначены на десять тридцать, а Линдерман на одиннадцать сорок пять. Почему бы вам не сходить перекусить в «Веселый бочонок»? А я дам вам сигнал на пейджер, когда мы закончим с Чавесом. Я попытаюсь все сделать побыстрее, если получится, — пообещала она.
Стоявший в дверном проеме молодой человек наконец вошел в кабинет.
— Доброе утро, мадам, — поздоровался он и кивнул. — Виктор Чавес.
Си-Джей тут же почувствовала себя старой. Если позволить разгуляться воображению, то можно представить, что она могла бы быть матерью этого мальчика. А после недосыпания на протяжении последней недели, вероятно, она выглядит еще старше. Ему же явно не больше девятнадцати.
— Садитесь, Чавес. И пожалуйста, сержант, закройте дверь с другой стороны.
— Хорошо, — ответил Риберо, внимательно глядя в затылок Виктора Чавеса. — Развлекайся, Виктор. Вскоре увидимся.
— Спасибо, сержант. — Чавес удобно расположился на одном из стульев, обтянутых искусственной кожей.
Он, несомненно, был симпатичным парнем — с оливковой кожей, мягкими чертами лица. По размеру мускулов, которые просматривались под форменной рубашкой с короткими рукавами, Си-Джей могла предположить, что он занимается в тренажерном зале. И много занимается. Его черные волосы были коротко подстрижены, как требовали от новобранцев в академии, и Си-Джей стало интересно, сколько времени парень работает в полиции. Его жвачка несколько раз с треском лопалась, пока он оглядывал кабинет. Си-Джей подумала, что он, возможно, чувствует себя слишком комфортно.
— Пожалуйста, поднимите правую руку, — сказала она. — Вы клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
— Да, — ответил Чавес и опустил руку.
На коленях у него лежали блокнот, протокол задержания и полицейский отчет. Чавес небрежно положил лодыжку на колено другой ноги, и Си-Джей заметила кобуру. Парень, несомненно, хотел, чтобы она ее заметила. Вторую кобуру управление не выдавало, только одну — для ношения под мышкой.
«Отлично. Он еще и ковбой».
Си-Джей достала официальный бланк.
— Полицейский Чавес, вам раньше доводилось делать предварительные заявления? Вы знаете, что вам предстоит?
— Да, мадам. Я несколько раз проходил процедуру.
— Ну, тогда давайте начнем. И прекратите называть меня «мадам». Я сразу чувствую себя старой. — Она улыбнулась. — Как долго вы работаете в полиции?
— С февраля.
— Февраля какого года?
— Этого.
— Двухтысячного?
— Да.
— Испытательный срок закончился?
— Нет. Еще четыре месяца.
— Вы служите при офицере, отвечающем за практику?
— Нет. Практика закончилась в августе. С тех пор я на своей машине.
— Когда вы окончили полицейскую академию? В январе? — Да, мадам.
«Боже, он даже года не отслужил!»
— Послушайте, Чавес, мы с вами прекрасно поладим, если вы прекратите называть меня «мадам». — Она снова ему улыбнулась, но на этот раз не так дружелюбно.
Чавес же улыбнулся широко, демонстрируя белые зубы.
— Хорошо. Я понял.
— Тогда давайте вернемся ко вторнику, девятнадцатому числу. Именно вы остановили Уильяма Бантлинга. Расскажите, пожалуйста, что произошло в тот вечер.
— Хорошо. Я сидел в своей машине и увидел, как мимо пронесся черный «ягуар», он шел на скорости миль тридцать пять, может, сорок в час. Поэтому я его и тормознул.
«Да, тут потребуется поработать».
— Спасибо. Все это прекрасно, но, боюсь, мне нужны дополнительные детали.
Си-Джей наблюдала за парнем. Он ерзал на месте, теребил шнурки блестящих черных форменных ботинок, и, хотя и пытался показать себя спокойным, трезвомыслящим и собранным, она видела, что Чавес очень напряжен. Несомненно, это самое крупное дело, с которым он столкнулся за семь месяцев службы. Она подозревала, что у него есть право нервничать. Однако к сожалению, Си-Джей заметила в парне не только намек на высокомерие и заносчивость, но также и насмешку. Она давно обратила внимание, что новички, только закончившие академию, в первый год выбирают одно из направлений: или они полностью от кого-то зависят — никогда не проявляют инициативу, ждут указаний, постоянно задают вопросы начальству, не уверены в себе и в том, что нужно делать в той или иной ситуации, — или изображают из себя Рембо: абсолютно независимы, все знают, ни о чем не спрашивают, поскольку считают, что не нуждаются в советах и указаниях. От последних Си-Джей больше всего уставала. Из-за неопытности получаются ошибки, и она это принимала, но Рэмбо неизбежно делали больше всего ошибок и не пытались на них учиться.
— Вы в тот вечер несли патрульную службу в одиночестве?
— Да.
— Где?
— На пересечении Вашингтон-авеню и Шестой улицы.
— В машине патрульной службы?
— Да.
— И тогда вы впервые увидели «ягуар»?
— Да.
— Где?
— Он шел с превышением скорости по Вашингтон-авеню к шоссе Макартура.
— Направлялся на юг?
— Да.
— Вы использовали радар?
— Нет.
— Тогда откуда вы знали, что он шел с превышением скорости?
— "Ягуар" выруливал из потока движения, потом опять вставал в ряд, что небезопасно на скорости, которую я мог определить визуально. Меня специально учили определять скорость. Он явно превышал допустимый предел в двадцать пять миль в час.
Ответ просто из учебника «Как правильно давать показания в суде, если ты полицейский».
— Насколько быстро он ехал?
— Я примерно определил скорость в тридцать пять, может, сорок миль в час.
— Хорошо. Что вы сделали потом?
— Я последовал за автомобилем к шоссе Макартура, в направлении города, и в конце концов заставил его остановиться.
Шоссе Макартура шло от пляжа к центру города, и его длина составляла примерно две мили.
— Полицейский Чавес, Бантлинга остановили в самом конце шоссе, разве не так? Прямо напротив здания «Гералд»?
— Да.
— Это довольно далеко от Вашингтон-авеню. Это была скоростная погоня?
— Нет. Я не могу назвать это скоростной погоней.
Конечно. Гоняться на скорости по городу полицейским из отдела Майами-Бич запрещено за исключением случаев преследования убегающего правонарушителя, совершившего тяжкое преступление. Да и тогда только с разрешения сержанта. Но в любом случае это происходит постоянно.
— Хорошо. Если это не была погоня на высокой скорости, то на какой вы шли?
— Я сказал бы, пятьдесят пять — шестьдесят миль в час по шоссе.
— То есть вы утверждаете, что следовали за этим человеком по шоссе, превышая дозволенную скорость, включив мигалку и сирену, до тех пор, пока он не остановился?
— Да. Но не думаю, что у меня была включена сирена, может, только мигалка.
— Вы тогда запросили о помощи?
— Нет.
— Почему нет? Этот человек едет с превышением скорости от Вашингтон-авеню, направляясь к границе округа Майами-Бич, и вы никому об этом не сообщаете?
— Нет. — Полицейский Чавес почувствовал себя некомфортно. Он изменил положение на стуле.
— Как вы в конце концов заставили его остановиться?
— Он просто остановился. Прямо на обочине.
Это было уже интересно. Даже очень интересно.
— И вы называете это погоней, полицейский?
— Нет. Послушайте, он, возможно, даже не видел меня в зеркале заднего вида. Может, поэтому сразу и не остановился. Я знаю только, что он в конце концов все-таки остановился.
— Хорошо. Что произошло, когда он остановился? Что вы сделали?
— Я вышел из машины и попросил его предъявить водительское удостоверение и документы на машину. Он мне их дал. Я спросил его, куда он так спешит, куда направляется, и он ответил, что едет в аэропорт и ему надо успеть на самолет. Затем я поинтересовался, куда он летит, но он не ответил. Я увидел одну сумку на заднем сиденье и спросил, есть ли у него багаж в багажнике. Он опять не ответил. Затем я спросил, могу ли я осмотреть его багажник, и он ответил, что нет. Поэтому я направился назад к своей машине выписывать ему штраф за превышение скорости. И за разбитую заднюю фару.
— Так, давайте уточним. Этот человек, которого вы преследовали пару миль, — хорошо, за которым вы просто следовали пару миль, — отказывает вам в разрешении проверить его багажник, вы просто пожимаете плечами и отправляетесь к своей машине выписывать штраф?
— Да.
Ни один из полицейских, с которыми доводилось сталкиваться Си-Джей, никогда не реагировал подобным образом, если ему отказывали в разрешении проверить багажник после того, как он остановил чью-то машину.
— Хорошо. Что дальше?
— Затем я пошел к своей машине, а когда проходил мимо его багажника, уловил запах. Мерзкий запах, ну как пахнет труп или что-то разлагающееся. Поэтому я снова попросил согласия у водителя, но он ответил отказом и заявил, что ему нужно ехать. Тогда я ему сказал, что он вообще никуда не поедет. Я вызвал подразделение «К-9». Приехала группа Бочампа из отдела Майами-Бич, с собакой по кличке Силач. Пес просто взбесился у багажника, поэтому мы его и открыли. Все остальное уже известно. Внутри лежал труп девушки со вскрытой грудной клеткой, и я понял, что мы взяли Купидона. Я сказал этому Бантлингу, чтобы вылезал из машины, и мы просто ждали на шоссе минут шесть, пока не подъехали все остальные.
Си-Джей снова перечитала протокол задержания, затем вспомнила, что ей говорил Мэнни, когда позвонил во вторник вечером с просьбой оформить ордера, и поняла, что придется решать совсем не маленькую проблему.
— Еще раз повторите, где вы находились, когда впервые заметили машину Бантлинга, полицейский Чавес.
— На углу Вашингтона и Шестой.
— Ваш автомобиль стоял на Вашингтон-авеню или на Шестой улице?
— На Шестой. Я стоял на Шестой, когда увидел, как он проносится мимо.
— Но на Шестой одностороннее движение, полицейский Чавес. Движение в восточном направлении. Если вы смотрели на Вашингтон-авеню, то вы должны были смотреть на запад.
Чавес всеми силами старался не показать, что он смущен.
— Да, я стоял на углу Шестой и смотрел в другую сторону, когда увидел эту машину. Я все время так делаю. Отличный способ ловить нарушителей. Они не ожидают, что ты их заметишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54