– Готовый роман.
– А если получится дерьмо?
Джекки осклабился и осушил бокал.
– О качестве в договоре нет ни слова. – Он напустил на себя загадочный вид. – Но там есть кое-что другое. Цифра. Если я ее назову, ты, вероятно, изменишь свою точку зрения.
– Цифра меня не интересует. Я в этом не участвую.
– Двести двадцать тысяч, – подмигнул Джекки. – Евро.
Он снова извлек из ведерка мокрую бутылку, налил себе бокальчик, вышел на балкон, прислонился спиной к кованым перилам, отпил глоток и улыбнулся Давиду.
– Что, потерял дар речи?
– Договор будет аннулирован, – повторил Давид и шагнул навстречу Джекки.
Тот медленно покачал головой.
– Мне кажется, – с усмешкой сказал он, – пора напомнить тебе кой-какие факты. Если такое издательство, как «Лютер и Розен», возлагает на тебя столь большие надежды, то исключительно по причине моей интеллектуальной собственности. «Лила, Лила» принадлежит мне, и следующий роман тоже. Я могу продать его кому захочу, за сколько захочу и на тех условиях, какие мне нравятся. Ты участвуешь в этом деле лишь благодаря моей доброте. Я мог бы разоблачить тебя в любую минуту.
Давид стоял перед Джекки, глядя на него сверху вниз. Фён гнал над озером белые облака, меж кровель вилл темнели верхушки благородных пихт. Глубоко внизу, в маленьком гостиничном парке, на нежданном солнце грелись постояльцы.
– Тогда и тебе конец. Ведь именно ты закулисный заправила. Ты меня эксплуатируешь. Ты меня шантажируешь. Посылаешь на литературную панель и кладешь денежки в карман.
С насмешливой усмешкой Джекки выдержал его взгляд.
– Если я и выложу правду, то отнюдь не перед общественностью. Об этом ты уж сам позаботься. Мне достаточно информировать Мари.
– А она обратится к общественности.
Джекки покачал головой.
– Нет, не обратится. Ведь именно она послала в издательство поддельную рукопись. Твоя Мари тоже по уши в этом увязла.
– Она ни о чем не знала.
– Да ну?
Легким толчком Давид мог бы отправить старикана через ветхие перила. Прямиком на гравийную дорожку пятнадцатью метрами ниже. Или, если повезет, на прутья чугунной ограды.
Но он не воспользовался случаем. Джекки протиснулся мимо него в комнату, налил себе еще вина. Взял со стола папку, сел в кресло.
В этот миг, на крохотном балкончике обшарпанной гостиницы, ноябрьским днем, когда задувал фён, Давид осознал, что у него нет ни малейшего шанса защититься от Джекки. Пока тот жив – нет.
– Ну все, садись, давай в конце концов займемся делом, – приказал Джекки.
41
Скажи Давид заранее, что собирается заказать столик в «Звездолете», она бы отговорила его. Но он задумал сюрприз. И когда назвал таксисту адрес, она притворно обрадовалась.
Сейчас они сидели за столиком у стены, озаренной синим светом, – столики у стены считались в «Звездолете» лучшими – и пытались разговаривать, перекрикивая тяжелый гул басов. Некоторые посетители, узнав Давида, перешептывались и беззастенчиво глазели на него.
После встречи с Джекки он вернулся домой молчаливый и угнетенный. Тень того счастливого Давида, который около десяти утра тихонько вошел в квартиру и, раздевшись, юркнул к ней под одеяло, меж тем как она пыталась притвориться спящей и не прыснуть.
Они любили друг друга, а потом прямо из пакетов, коробок и пластиковых стаканчиков ели обильный завтрак, который Давид притащил из вокзальной кондитерской. Круассаны, бутерброды с ветчиной, мюсли со сливками, бисквиты с кремом, итальянские пирожные – все вперемешку. И снова любили друг друга и строили планы.
С двадцатого декабря до третьего января занятий в школе не было, и Мари договорилась с коллегой, что к сочельнику та оформит по ее эскизам витрины «Корифея». То есть у нее образовалось две недели каникул, и Давид в это время тоже был свободен.
Мари знала одну маленькую старомодную гостиницу в отдаленной, частенько заснеженной деревушке в Граубюндене, где ребенком в каникулы каталась на лыжах.
А Давид знал гостиницу в одной деревушке в Провансе, с цветастыми покрывалами и цветастыми занавесками, с множеством засушенных букетов, зато с рестораном, где можно мигом забыть немецкую кухню.
Или Бали? Ни она, ни он никогда еще не бывали на Бали. И на Сейшелах тоже. И в Западной Африке. И во многих других местах.
Список рос до двух часов, когда Давид, чертыхаясь, встал и оделся, собираясь ехать к Джекки.
Теперь же она видела, что он изо всех сил старается изобразить хоть малую толику утренней непринужденной радости.
Ей тоже было нелегко обеспечить хорошее настроение. В первую очередь из-за самого ресторана. Он напоминал ей о Ларсе и их прощальной встрече.
Теперь она сидела здесь с Давидом, и он был при галстуке, как Ларе, и заказывал шампанское, как Ларе, не спросив ее. В своей неуклюжей манере Давид совершал те же промахи, что и Ларе в его светской. На миг ее охватило знакомое ощущение, что она стала на год старше, но ни на миллиметр вперед не продвинулась.
– Шри-Ланка, – предложила она, чтобы нарушить молчание, – там опять мир и, как говорят, совершенно сказочно.
Давид неопределенно кивнул.
И вдруг Мари поняла, что с ним происходит. Джекки изгадил им каникулы.
– Выкладывай, – произнесла она, резче, чем хотела. – Старикан навязал тебе новые чтения, испоганил каникулы?
Давид беспомощно улыбнулся. Раньше эта улыбка очень ей нравилась. Но сейчас его беспомощность только раздражала. Ну почему он не может хоть раз настоять на своем? Стукнуть кулаком по столу и сказать: «Черта с два, теперь будет по-моему, и баста».
– Когда? – деловито спросила она.
– Двадцать восьмого декабря. В «Фюрстен-хофе» в Бад-Вальдбахе.
– Ага, стало быть, теперь и на курортах читаешь.
Давид пожал плечами.
– Прямо посреди каникул. Ни два ни полтора – толком не отдохнешь, ни до ни после.
– На три-четыре дня отель предоставит нам апартаменты.
– Джекки и тебе? – ехидно спросила Мари.
– Нам с тобой.
– Ты же не думаешь всерьез, что, в кои-то веки устроив себе каникулы, я попрусь с тобой на термальный курорт? Мне, слава богу, не семьдесят.
– У них там прекрасное поле для гольфа.
Мари фыркнула.
– Разве я играю в гольф? А ты? Неужто уже и с гольфистами дружбу завел?
Люди, узнавшие Давида в лицо, перестали есть и разговаривать.
– Я думал, можно попробовать, – тихо сказал он. – Не такой уж это элитарный спорт, как раньше.
– В таком случае он меня тем более не интересует, – ответила Мари в приступе черного юмора.
Давид с надеждой улыбнулся. Но она не смягчилась.
– Давид, список у нас большой, я найду куда поехать. С тобой или без тебя.
Двое официантов принесли горячее. Морского петуха по-бора-борски для Давида и овощи для Мари. Сегодня изысканные блюда мировой кухни наводили на нее тоску, да и завтракали они поздно. Когда официанты пожелали им приятного аппетита и удалились, она продолжила:
– Это против уговора. Ты сделал его своим агентом при условии, что он оставит нашу личную жизнь в покое. И теперь можешь его вышвырнуть. Вот и вышвырни!
Давид смотрел в тарелку, словно обдумывая, можно ли съесть и цветы.
– Это не личная жизнь, – сказал он в конце концов. – Чтения – мероприятие деловое.
Мари тоже пока не притронулась к своим овощам.
– Чтение посреди наших первых совместных каникул – мероприятие очень даже личное. Откровенное нарушение условий, тут любой суд будет на твоей стороне. У тебя есть письменный документ?
– Агентский договор?
– Нет, условие, что ему запрещено вторгаться в нашу частную жизнь.
Давид взял вилку, отделил кусочек рыбы.
– У нас устный уговор, – признался он.
Мари отодвинула свою тарелку. Аппетит окончательно пропал.
– Давид, я серьезно: если ты не отменишь чтения, я уеду без тебя.
Давид тоже отодвинул тарелку, протянул руку через стол, взял ее сопротивляющиеся пальцы.
– Тогда я все отменю.
– Честно?
– Честно.
Мари расслабилась, ожидая, когда развеется досада.
Давид перебирал ее пальцы.
– Рассказать тебе про мой новый роман?
Мари улыбнулась.
– Конечно, рассказывай.
– Это история сына, который из любви к толстухе матери тоже отъедается и становится таким же, как она. В один прекрасный день мать влюбляется и худеет.
– А сын?
– Отчаянно ревнует, но жиреет все больше, в конце концов даже встать не может.
– А дальше? – спросила Мари, как ребенок, слушающий вечернюю сказку.
– Он наваливается на нее и не отпускает, пока она не замирает без движения.
Мари испуганно охнула, и Давид с тревогой посмотрел на нее.
– Ну и как тебе?
Мари задумалась, потом сказала:
– По-моему, может получиться здорово. Печально, но здорово.
42
Светящийся белый прямоугольник на синем фоне экрана. Файл под названием «Второй роман». Слева вверху мигает черная вертикальная черточка. То появляется, то исчезает, то появляется, то исчезает. Давид не сводит с нее глаз. Пиши, пиши, говорит она.
В полвосьмого Мари ушла на занятия. Вечер в «Звездолете» все-таки кончился благополучно. Благодаря Давидову обещанию отменить Бад-Вальдбах. И благодаря ожиревшему сынку и его бедняжке матери.
Потому что эта история нравилась Мари все больше и больше. Трогательно, сказала она. И ново. Насколько ей помнится, ничего подобного она до сих пор не читала.
А в постели, когда он лег на нее, Мари вдруг расхохоталась. Он спросил, что тут смешного, и она ответила, что вспомнила про ожиревшего сынка.
Но все-таки что-то между ними стояло. Погасив свет, Давид долго лежал без сна. Мари тоже не спала, он заметил.
Среди ночи он проснулся – ее рядом не было. Зажег свет. Кимоно на крючке нет, дверь спальни закрыта. Он встал, пошел в гостиную. Мари сидела на диване, с книжкой на коленях.
«Не спится?»
«Завтра у меня экзамен по физике», – объяснила она.
Давид хотел сказать, что завтра же утром отменит Бад-Вальдбах, хотел сказать что-нибудь про новый замысел. Но, глядя на нее, понял: она ждет, чтобы он наконец ушел. И он наклонился к ней, поцеловал и сказал, как в кино:
«Не засиживайся слишком долго».
Утром он приготовил ей кофе, как всегда, когда бывал дома. А после ее ухода включил компьютер и создал файл под названием «Второй роман».
Пиши, пиши, подмигивала черточка.
Откуда вы берете свои идеи, господин Керн?
Не знаю. Они сами приходят. Или: идеи сами не приходят, за ними надо охотиться.
Вот и давай, Давид, охоться.
Он встал, приготовил себе эспрессо. Третий за это утро. Стал у окна, посмотрел вниз, на стройплощадку. Шум в голове только теперь соединился с экскаватором, который грузил в самосвалы вынутый грунт. Может, поэтому не пишется. Строительный шум.
Вы можете писать в любой обстановке, господин Керн?
Когда пишу, я полностью отключаюсь от окружающего мира.
Он залпом выпил кофе и опять сел перед компьютером.
Пиши, пиши.
Господин Керн, вы с самого начала знаете, чем кончится ваша история?
Я знаю начало и конец. Не знаю только, что происходит в промежутке. Или: нет, история сама ведет меня к своему финалу.
Любопытно, как он отыскивает начало, – вот что интересует его в данный момент. Но об этом его, увы, никогда не спрашивали.
Вы уже работаете над новой книгой, господин Керн?
Писатель всегда работает над чем-то новым.
Давид встал так резко, что опрокинул стул. Не поднимая его, заметался по комнате. Может, бросить к черту это дело и заняться более неотложными проблемами? Например: как отменить Бад-Вальдбах?
Задача столь же неразрешимая, как и сочинение романа.
Он распахнул створку окна. По-прежнему дул фён. При синем небе и ярком зимнем солнце краны и стройплощадки выглядели как рекламная фотография игрушечного конструктора.
Пятью этажами ниже к дому подкатила желтая машина. Вышел почтальон, начал раскладывать по ящикам пачку корреспонденции.
Пять этажей. На такой же высоте расположен и балкон, к перилам которого Джекки прислонялся без малейшего страха. Будь Давид вчера хоть чуточку импульсивнее, сегодня он был бы избавлен от всех забот. Алкоголя в крови у Джекки хватало. Никто бы не усомнился в несчастном случае. На Давида не пало бы ни тени подозрения. С какой стати молодой литературной знаменитости сталкивать своего агента с балкона? С какой стати кому-то сомневаться в том, что он неоднократно предостерегал Джекки, не советовал этак прислоняться к перилам?
Ну, задали бы несколько вопросов, полиция сняла бы с него показания, пришлось бы уладить кой-какие формальности, может, и ужином в «Звездолете» пожертвовать. Хотя Мари наверняка бы простила Джекки это вмешательство в частную жизнь.
Очередная упущенная возможность совершить правильный поступок. Похоже, его жизнь только из таких упущений и состоит.
Почтальон сел в машину, поехал дальше. Давид собрал во рту слюну и отправил вниз большой коричневый от кофе сгусток, наблюдая, как ниточка, на которой он повис, мало-помалу удлинялась. Потом она оборвалась, плевок полетел вниз и быстро исчез из виду.
Может, подвернется второй шанс. Или он создаст его сам. Уговорится с Джекки о встрече у него в номере, после обеда, когда тот будет уже изрядно подшофе.
Но как подвигнуть старикана прислониться спиной к перилам? В такой день, как нынче, это, пожалуй, еще кое-как выполнимо. Но когда среди зимы снова выдастся такой день, как нынче?
Нынче.
Давид закрыл окно, опять сел за компьютер.
Пиши, пиши, подмигивала черточка.
Он закрыл программу. Сохранить изменения в файле «Второй роман»? – спросил компьютер. Давид сохранил пустую страницу.
Пошел к телефону, набрал номер Джекки. Господин Штоккер уже ушел, сообщила телефонистка. Что ему передать?
Давид попросил передать, чтобы Джекки, если вернется до трех, позвонил ему на мобильник. Прошел в ванную, побрился, принял душ, растерся полотенцем, освежил лицо гелем после бритья, провел деодорантом под мышками, причесался, оделся. Проделал все эти будничные дела, словно и не принял только что решения, чреватого серьезнейшими последствиями.
В ожидании звонка Джекки Давид прогулялся по бюро путешествий. Собрал проспекты всех мест, обозначенных в их каникулярном списке.
В два часа с двумя сумками проспектов он вернулся домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30