https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/ehlektronnye/
Она хоть и не бывала раньше на книжных презентациях, но авторские чтения изредка посещала. И даже с ними Давидов дебют не выдерживал никакого сравнения. Народу ровным счетом двадцать человек (включая персонал книжного магазина), теплый апельсиновый сок, красное вино сомнительного качества, немножко сырного печенья. А пресса представлена внештатной сотрудницей «Бесплатной газеты».
Хозяйка книжного магазина, редакторша и она сама изо всех сил старались скрыть разочарование. Один только Давид, похоже, был вполне доволен. Да и то, наверно, не презентацией, а ее окончанием.
Пока он читал, Мари вконец извелась. Когда-нибудь, через месяц-другой, когда этот день отойдет в область преданий, а Давид привыкнет выступать, она расскажет ему, какой это был кошмар. Читал он слишком тихо и слишком быстро, будто мечтал только об одном – поскорей от всего этого отвязаться. Тормозили его лишь многочисленные оговорки, из-за которых он по уши заливался краской. Совершенно непонятно, какое отношение этот неуклюжий парень за столом имеет к тексту, который читает. Так и хотелось крикнуть: «Кончай, пошли выпьем по бокальчику, а книжку твою мы прочтем дома!»
Когда-нибудь она расскажет ему об этом и они посмеются.
На Ральфа она разозлилась. Ведь он пришел не затем, чтобы поддержать Давида, а чтобы нагнать на него страху. Он наслаждался Давидовым выступлением, и она знала, что сегодня же вечером в «Эскине» будет разыграно пародийное представление.
Пока Давид подписывал немногочисленные экземпляры – в большинстве для магазина – и отвечал на вопросы прессы, Мари разговаривала с Карин Колер.
– Так всегда бывает в первый раз? – с надеждой спросила она.
Карин ответила не сразу. Наверно, прикидывает, сколько правды можно мне сказать, подумала Мари.
– Ну, в общем-то, первое выступление всегда далеко от идеала.
Мари смотрела на нее, ожидая продолжения. Карин усмехнулась.
– Но так хреново бывает, к счастью, очень редко. Только не говорите ему.
Книжный магазин быстро опустел. Г-жа Грабер заказала столик в «Охотнике», ресторанчике, «куда мы обычно ходим после мероприятий». Стол, за которым разместились она сама, две ее продавщицы, Давид, Карин Колер и Мари, был накрыт на двенадцать персон. Деталь, которой Давид вроде бы не заметил.
Он сосредоточенно поедал огромную порцию спагетти – фирменного блюда в «Охотнике», а когда одна из пяти женщин обращалась к нему с вопросом, откладывал вилку, вытирал губы и после недолгого раздумья отвечал, подчеркнуто старательно выговаривая каждое слово. Даже если ответ, как в большинстве случаев, сводился к лаконичному «да» или «нет».
Опустошив тарелку, он отпил большой глоток вина и подытожил:
– Думаю, я не создан для презентаций.
– Я бы не сказала, – возразила г-жа Грабер, – для первого раза все было вполне респектабельно, не правда ли? – Она обвела взглядом собравшихся, но прочла на их лицах только скепсис и погладила Давида по плечу. – Клиенты, с которыми я после говорила, считают, что все прошло хорошо. Возможно, в следующий раз вам стоит читать помедленнее и погромче, тогда автоматически прибавится четкости.
Карин Колер горячо ее поддержала:
– Вот увидите, Давид, уже в Маркхайме все пройдет гораздо лучше.
Он допил вино, утер рот и объявил:
– В Маркхайм я не поеду.
– Конечно поедете. Лучшая тренировка – небольшое турне с чтениями в провинции. Провинциальная публика – самая благодарная. Это вам не большие города, где за один вечер происходят сотни событий.
Давид наморщил лоб и осведомился:
– Как вы думаете, можно мне еще глоточек вина?
Вот тут-то Мари стало ясно, что он пьян. Г-жа Грабер вопросительно взглянула на Карин Колер, ведь за ужин платило издательство. Карин кивнула, и г-жа Грабер заказала еще пол-литра.
По дороге домой Мари поняла, что Давидов размеренный шаг обусловлен просто-напросто стремлением контролировать походку. Но теперь и это не вполне ему удавалось. Он обнимал ее за плечи и, похоже, свято верил, будто она не замечает, что служит ему опорой.
У себя в квартире он, снимая трусы, не устоял на одной ноге, потерял равновесие и во весь рост рухнул на кровать. Мари укрыла его одеялом. Она совсем иначе представляла себе этот великий день.
– В Маркхайм я не поеду, – пробормотал Давид. И уснул.
20
Маркхайм лежал в стороне от больших железнодорожных магистралей. Давиду пришлось ехать с тремя пересадками, он опоздал на региональный экспресс и в результате сорок пять минут ждал следующего.
На вокзале его должна была встретить г-жа Бюглер из книжного магазина. «Вам незачем меня высматривать, я знаю вас по фотографии», – заверила она. Но когда платформа опустела, Давид оказался в полном одиночестве.
Достав мобильник, он набрал номер Мари, уже не первый раз после отъезда. Когда откликнулся ее автоответчик, он оставил сообщение: «Я наконец добрался до этого хренова Маркхайма, и никто меня не встречает. Позвони, я по тебе соскучился».
Закинув сумку на плечо, Давид спустился по лестнице в зал ожидания маленького вокзала. Киоск с газетами, закусочная, две билетные кассы, магазинчик с пустыми витринами и табличкой «Сдается внаем!».
На одной скамейке сидел какой-то дядька в грязном дождевике, со здоровенной собакой. Рядом стояли пустые пивные бутылки. На другой сидели двое тучных подростков. Наклонясь вперед, оба уминали сочную пиццу.
Давид прошел к выходу. На вокзальной площади стояло такси. Шофер, прислонясь к дверце машины, читал газету. При появлении Давида он на миг поднял голову, но тотчас опять вернулся к чтению. На площади тоже не видно никого мало-мальски похожего на владелицу книжного магазина, ожидающую автора.
Он сел на скамейку и, покопавшись в сумке, достал план города, присланный Карин Колер. Она попросту проигнорировала его отказ ехать в турне. И он сдался. Прежде всего – из-за Мари. Чувствуя, что она считает его литературную карьеру своей заслугой, а его безучастность – неблагодарностью, или заносчивостью, или, хуже того, нехваткой любви.
Весьма скромные отклики на выход «Лилы» обескуражили его. Кроме маленькой заметки в «Бесплатной газете», в разделе местных новостей крупной ежедневной газеты города напечатали коротенькую рецензию, которая почти слово в слово повторяла тексты на клапанах. Только фразу о «чуть ли не самом многообещающем молодом авторе в стране» великодушно опустили.
Может, все тихо-мирно так и сойдет на нет. «Лила, Лила» благополучно утонет в потоке новинок и через неделю-другую будет снова забыта, не менее прочно, чем в последние пять десятков лет. Только Мари да он сам будут изредка вспоминать эту историю, потому что обязаны ей своею любовью. И когда-нибудь, в далеком общем будущем, он расскажет Мари всю правду об этой книжке. И они вместе от всего сердца посмеются.
Поездка с чтениями при закрытых дверях казалась ему оправданным риском. С одной стороны, он, конечно, не хотел ехать, но, с другой стороны, приятно ведь, когда в «Эскине» скажут: Давид нынче не обслуживает, он в отъезде, выступает с чтениями.
А что на первом же этапе все началось неудачей, он счел добрым знаком. Чем меньше успеха, тем больше шансов, что вся история потихоньку канет в небытие.
Он отыскал телефон магазина «Книжный мир». Ответил женский голос:
– Магазин «Книжный мир», Кольб.
– Господин Керн? – спросил другой женский голос, не по телефону.
Давид поднял голову. Перед ним стояла нескладная блондинка в старомодном летнем платье.
Давид кивнул.
– Думаю, я ее нашел, – сказал он в трубку и нажал «отбой».
– Я представляла себе вас не таким высоким, – сказала блондинка, поживая ему руку. – Заметила вас еще на платформе, но из-за роста не всмотрелась в лицо. Только сейчас, когда вы сидите, я вас узнала. Предлагаю сначала поехать в гостиницу.
Они сели в «субару», обивка которого была сплошь в белой собачьей шерсти, и поехали в гостиницу «Герман». «Любимая гостиница наших авторов» – так назвала ее г-жа Бюглер.
Номер Давида находился под самой крышей. Из окна мансарды было видно несколько фасадов и крыш да клочок мглистого летнего неба. Вид примерно такой же, как из окна его квартиры.
И еще кое-что напомнило ему собственную квартиру: ванная и туалет располагались на этаже.
Когда он ровно в семь вышел в гостиничный холл, битком набитый медной утварью, г-жа Бюглер уже поджидала его.
– На комнату нет нареканий? – первым делом спросила она.
– Все замечательно, – ответил он.
До книжного магазина дошли пешком. Так, по крайней мере, можно чуточку познакомиться с Маркхаймом, сказала г-жа Бюглер. Запутанным лабиринтом боковых пешеходных зон она провела его на главную пешеходную улицу, а оттуда снова в боковую пешеходную зону, к магазину «Книжный мир». По пути она сетовала на погоду:
– Если и выдастся по-настоящему летний день, так непременно тогда, когда у меня в магазине назначена встреча автора с читателями.
У входа в магазин она сказала:
– Надеюсь, за время моего отсутствия народ успел собраться.
Давид испугался. На стекле витрины у входа висел плакат – его фотография с суперобложки, видимо увеличенная на ксероксе. Над нею крупными разноцветными буквами, написанными от руки, значилось: «Сегодня встреча с писателем!!!!» А ниже: «Давид Керн читает из романа «Лила, Лила». Начало в 19.30. Вход свободный».
Когда они вошли, какая-то женщина – позднее она представилась как г-жа Кольб, «мы с вами говорили по телефону», – убирала лишний ряд стульев. Помогал ей мужчина, которого она позднее тоже представила: «А это Карл, мой муж». Г-жа Бюглер провела Давида в соседнюю комнату. Мимоходом он отметил складной пюпитр со стаканом воды и лампой. Аудитория была пуста, только в первом ряду сидели две старые дамы.
– Иные из лучших наших чтений проходят в самом узком кругу, – сказала г-жа Бюглер, отпирая дверь небольшого помещения, служившего конторой, складом, комнатой отдыха и гардеробом для персонала. – Поэтому мы убираем избыток стульев, когда наплыв слушателей невелик.
– Понятно, – сказал Давид и, помолчав, ободряюще ей улыбнулся. И она не выдержала:
– Маркхаймцы просто подонки! Целый год жалуются, что здесь ничего не происходит, а когда что-нибудь организуешь, предпочитают жарить в саду сардельки!
Давид отлично понимал маркхаймцев. Если «что-нибудь организуешь» означало его чтения, то он бы и сам предпочел жарить на гриле сардельки.
– Я вполне могу читать и перед маленькой аудиторией, – утешил он г-жу Бюглер.
Но вообще-то публики, конечно, могло бы быть и побольше. Кроме двух старых дам в комнате находились только г-жа Кольб с мужем, две девушки (как подозревал Давид, сотрудницы магазина), молодой человек, по всей видимости приятель одной из девушек, и не слишком молодая супружеская пара интеллектуального вида.
Давид встал за пульт, который не достигал ему даже до талии, потому что г-жа Бюглер рассчитывала на человека значительно меньшего роста. В поисках помощи он посмотрел на нее.
Но ждать помощи от г-жи Бюглер было бессмысленно. С ней случилось как раз то, чего сам Давид боялся как огня: она держала в руке листок со своей краткой вступительной речью – «не пугайтесь, долго я говорить не стану», – и не могла вымолвить ни слова.
Краем глаза Давид видел, что на верхней губе у нее выступили бисеринки пота. Полуоткрыв рот, она неотрывно смотрела на листок. Потом повернулась и патетически взмахнула свободной рукой, указывая на него, как конферансье. Но по-прежнему молча.
Может, надо спасать ситуацию и просто начать чтение? Он открыл первый отмеченный отрывок и почувствовал, что тоже не в силах выдавить ни звука.
– Вообще-то я далеко не слезлива, но, когда вы читали о том, как Лила с подругой проходит мимо Петера, не удостоив его даже взглядом, – я едва не расплакалась. – Интеллектуалка пристально смотрела на мужа, пока тот не кивнул.
– Я редко видел, чтобы Гудрун читала книгу со слезами на глазах. И сначала вообще не хотел открывать этот роман. Не люблю я печальных историй.
– А я сказала ему, – подхватила Гудрун, – что история хотя и печальная, но красивая. Печальная, но красивая.
– Печальная, но красивая, – поддакнула г-жа Кольб. Ее муж книгу пока не читал, однако собирался взяться за чтение сегодня же вечером.
Они сидели в «Глубоком погребке», любимом ресторанчике г-жи Бюглер, куда пришли «выпить по бокальчику и немножко закусить». Г-жа Бюглер заказала фирменную закуску на шесть персон – «больше и вдесятером не осилить». Им подали мясное ассорти с копченостями; как раз хватит на шестерых, подумал Давид, который здорово проголодался.
За длинным столом в прокуренном погребке собрались почти все, кто присутствовал на чтениях. Не было только двух старых дам из первого ряда. Это незамужние сестры, они не пропускают ни одного чтения, объяснила г-жа Бюглер. В начале вечера они слегка разрядили обстановку и вызвали смешки, когда более тугоухая из двух крикнула сестре: «Я опять ни слова не понимаю!» – а та гаркнула в ответ: «Да он ничего и не говорит!»
Этот диалог вывел Давида из ступора, и он стал читать, причем, как ему показалось, вполне сносно. Во всяком случае, без эксцессов, благополучно обошел рифы кружевной наколки, манжетки от торта и рандеву.
Г-жа Бюглер призналась Давиду, что частенько теряет дар речи, когда надо произнести вступительное слово. Лет пятнадцать уже организует чтения, а мандраж не утихает, наоборот, только усиливается.
Лучше бы ей про это помалкивать. Он бы вообще предпочел, чтобы кое-что было иначе. Например, чтобы интеллектуалка перестала разъяснять ему книгу. И чтобы кто-нибудь сказал г-же Кольб, что у нее в уголке рта прилипла яичная крошка. И чтобы пухленькая девушка-ученица, та, у которой нет друга, перестала пялиться на него как на редкое насекомое. И чтобы супруг-интеллектуал – он преподавал в маркхаймской профтехшколе – не перекладывал на свою тарелку последний из шести ломтиков копченой ветчины. И чтобы г-жа Бюглер не приносила с собой гостевую книгу.
На развороте перед страницей, отведенной Давиду, была наклеена вырезка из газеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Хозяйка книжного магазина, редакторша и она сама изо всех сил старались скрыть разочарование. Один только Давид, похоже, был вполне доволен. Да и то, наверно, не презентацией, а ее окончанием.
Пока он читал, Мари вконец извелась. Когда-нибудь, через месяц-другой, когда этот день отойдет в область преданий, а Давид привыкнет выступать, она расскажет ему, какой это был кошмар. Читал он слишком тихо и слишком быстро, будто мечтал только об одном – поскорей от всего этого отвязаться. Тормозили его лишь многочисленные оговорки, из-за которых он по уши заливался краской. Совершенно непонятно, какое отношение этот неуклюжий парень за столом имеет к тексту, который читает. Так и хотелось крикнуть: «Кончай, пошли выпьем по бокальчику, а книжку твою мы прочтем дома!»
Когда-нибудь она расскажет ему об этом и они посмеются.
На Ральфа она разозлилась. Ведь он пришел не затем, чтобы поддержать Давида, а чтобы нагнать на него страху. Он наслаждался Давидовым выступлением, и она знала, что сегодня же вечером в «Эскине» будет разыграно пародийное представление.
Пока Давид подписывал немногочисленные экземпляры – в большинстве для магазина – и отвечал на вопросы прессы, Мари разговаривала с Карин Колер.
– Так всегда бывает в первый раз? – с надеждой спросила она.
Карин ответила не сразу. Наверно, прикидывает, сколько правды можно мне сказать, подумала Мари.
– Ну, в общем-то, первое выступление всегда далеко от идеала.
Мари смотрела на нее, ожидая продолжения. Карин усмехнулась.
– Но так хреново бывает, к счастью, очень редко. Только не говорите ему.
Книжный магазин быстро опустел. Г-жа Грабер заказала столик в «Охотнике», ресторанчике, «куда мы обычно ходим после мероприятий». Стол, за которым разместились она сама, две ее продавщицы, Давид, Карин Колер и Мари, был накрыт на двенадцать персон. Деталь, которой Давид вроде бы не заметил.
Он сосредоточенно поедал огромную порцию спагетти – фирменного блюда в «Охотнике», а когда одна из пяти женщин обращалась к нему с вопросом, откладывал вилку, вытирал губы и после недолгого раздумья отвечал, подчеркнуто старательно выговаривая каждое слово. Даже если ответ, как в большинстве случаев, сводился к лаконичному «да» или «нет».
Опустошив тарелку, он отпил большой глоток вина и подытожил:
– Думаю, я не создан для презентаций.
– Я бы не сказала, – возразила г-жа Грабер, – для первого раза все было вполне респектабельно, не правда ли? – Она обвела взглядом собравшихся, но прочла на их лицах только скепсис и погладила Давида по плечу. – Клиенты, с которыми я после говорила, считают, что все прошло хорошо. Возможно, в следующий раз вам стоит читать помедленнее и погромче, тогда автоматически прибавится четкости.
Карин Колер горячо ее поддержала:
– Вот увидите, Давид, уже в Маркхайме все пройдет гораздо лучше.
Он допил вино, утер рот и объявил:
– В Маркхайм я не поеду.
– Конечно поедете. Лучшая тренировка – небольшое турне с чтениями в провинции. Провинциальная публика – самая благодарная. Это вам не большие города, где за один вечер происходят сотни событий.
Давид наморщил лоб и осведомился:
– Как вы думаете, можно мне еще глоточек вина?
Вот тут-то Мари стало ясно, что он пьян. Г-жа Грабер вопросительно взглянула на Карин Колер, ведь за ужин платило издательство. Карин кивнула, и г-жа Грабер заказала еще пол-литра.
По дороге домой Мари поняла, что Давидов размеренный шаг обусловлен просто-напросто стремлением контролировать походку. Но теперь и это не вполне ему удавалось. Он обнимал ее за плечи и, похоже, свято верил, будто она не замечает, что служит ему опорой.
У себя в квартире он, снимая трусы, не устоял на одной ноге, потерял равновесие и во весь рост рухнул на кровать. Мари укрыла его одеялом. Она совсем иначе представляла себе этот великий день.
– В Маркхайм я не поеду, – пробормотал Давид. И уснул.
20
Маркхайм лежал в стороне от больших железнодорожных магистралей. Давиду пришлось ехать с тремя пересадками, он опоздал на региональный экспресс и в результате сорок пять минут ждал следующего.
На вокзале его должна была встретить г-жа Бюглер из книжного магазина. «Вам незачем меня высматривать, я знаю вас по фотографии», – заверила она. Но когда платформа опустела, Давид оказался в полном одиночестве.
Достав мобильник, он набрал номер Мари, уже не первый раз после отъезда. Когда откликнулся ее автоответчик, он оставил сообщение: «Я наконец добрался до этого хренова Маркхайма, и никто меня не встречает. Позвони, я по тебе соскучился».
Закинув сумку на плечо, Давид спустился по лестнице в зал ожидания маленького вокзала. Киоск с газетами, закусочная, две билетные кассы, магазинчик с пустыми витринами и табличкой «Сдается внаем!».
На одной скамейке сидел какой-то дядька в грязном дождевике, со здоровенной собакой. Рядом стояли пустые пивные бутылки. На другой сидели двое тучных подростков. Наклонясь вперед, оба уминали сочную пиццу.
Давид прошел к выходу. На вокзальной площади стояло такси. Шофер, прислонясь к дверце машины, читал газету. При появлении Давида он на миг поднял голову, но тотчас опять вернулся к чтению. На площади тоже не видно никого мало-мальски похожего на владелицу книжного магазина, ожидающую автора.
Он сел на скамейку и, покопавшись в сумке, достал план города, присланный Карин Колер. Она попросту проигнорировала его отказ ехать в турне. И он сдался. Прежде всего – из-за Мари. Чувствуя, что она считает его литературную карьеру своей заслугой, а его безучастность – неблагодарностью, или заносчивостью, или, хуже того, нехваткой любви.
Весьма скромные отклики на выход «Лилы» обескуражили его. Кроме маленькой заметки в «Бесплатной газете», в разделе местных новостей крупной ежедневной газеты города напечатали коротенькую рецензию, которая почти слово в слово повторяла тексты на клапанах. Только фразу о «чуть ли не самом многообещающем молодом авторе в стране» великодушно опустили.
Может, все тихо-мирно так и сойдет на нет. «Лила, Лила» благополучно утонет в потоке новинок и через неделю-другую будет снова забыта, не менее прочно, чем в последние пять десятков лет. Только Мари да он сам будут изредка вспоминать эту историю, потому что обязаны ей своею любовью. И когда-нибудь, в далеком общем будущем, он расскажет Мари всю правду об этой книжке. И они вместе от всего сердца посмеются.
Поездка с чтениями при закрытых дверях казалась ему оправданным риском. С одной стороны, он, конечно, не хотел ехать, но, с другой стороны, приятно ведь, когда в «Эскине» скажут: Давид нынче не обслуживает, он в отъезде, выступает с чтениями.
А что на первом же этапе все началось неудачей, он счел добрым знаком. Чем меньше успеха, тем больше шансов, что вся история потихоньку канет в небытие.
Он отыскал телефон магазина «Книжный мир». Ответил женский голос:
– Магазин «Книжный мир», Кольб.
– Господин Керн? – спросил другой женский голос, не по телефону.
Давид поднял голову. Перед ним стояла нескладная блондинка в старомодном летнем платье.
Давид кивнул.
– Думаю, я ее нашел, – сказал он в трубку и нажал «отбой».
– Я представляла себе вас не таким высоким, – сказала блондинка, поживая ему руку. – Заметила вас еще на платформе, но из-за роста не всмотрелась в лицо. Только сейчас, когда вы сидите, я вас узнала. Предлагаю сначала поехать в гостиницу.
Они сели в «субару», обивка которого была сплошь в белой собачьей шерсти, и поехали в гостиницу «Герман». «Любимая гостиница наших авторов» – так назвала ее г-жа Бюглер.
Номер Давида находился под самой крышей. Из окна мансарды было видно несколько фасадов и крыш да клочок мглистого летнего неба. Вид примерно такой же, как из окна его квартиры.
И еще кое-что напомнило ему собственную квартиру: ванная и туалет располагались на этаже.
Когда он ровно в семь вышел в гостиничный холл, битком набитый медной утварью, г-жа Бюглер уже поджидала его.
– На комнату нет нареканий? – первым делом спросила она.
– Все замечательно, – ответил он.
До книжного магазина дошли пешком. Так, по крайней мере, можно чуточку познакомиться с Маркхаймом, сказала г-жа Бюглер. Запутанным лабиринтом боковых пешеходных зон она провела его на главную пешеходную улицу, а оттуда снова в боковую пешеходную зону, к магазину «Книжный мир». По пути она сетовала на погоду:
– Если и выдастся по-настоящему летний день, так непременно тогда, когда у меня в магазине назначена встреча автора с читателями.
У входа в магазин она сказала:
– Надеюсь, за время моего отсутствия народ успел собраться.
Давид испугался. На стекле витрины у входа висел плакат – его фотография с суперобложки, видимо увеличенная на ксероксе. Над нею крупными разноцветными буквами, написанными от руки, значилось: «Сегодня встреча с писателем!!!!» А ниже: «Давид Керн читает из романа «Лила, Лила». Начало в 19.30. Вход свободный».
Когда они вошли, какая-то женщина – позднее она представилась как г-жа Кольб, «мы с вами говорили по телефону», – убирала лишний ряд стульев. Помогал ей мужчина, которого она позднее тоже представила: «А это Карл, мой муж». Г-жа Бюглер провела Давида в соседнюю комнату. Мимоходом он отметил складной пюпитр со стаканом воды и лампой. Аудитория была пуста, только в первом ряду сидели две старые дамы.
– Иные из лучших наших чтений проходят в самом узком кругу, – сказала г-жа Бюглер, отпирая дверь небольшого помещения, служившего конторой, складом, комнатой отдыха и гардеробом для персонала. – Поэтому мы убираем избыток стульев, когда наплыв слушателей невелик.
– Понятно, – сказал Давид и, помолчав, ободряюще ей улыбнулся. И она не выдержала:
– Маркхаймцы просто подонки! Целый год жалуются, что здесь ничего не происходит, а когда что-нибудь организуешь, предпочитают жарить в саду сардельки!
Давид отлично понимал маркхаймцев. Если «что-нибудь организуешь» означало его чтения, то он бы и сам предпочел жарить на гриле сардельки.
– Я вполне могу читать и перед маленькой аудиторией, – утешил он г-жу Бюглер.
Но вообще-то публики, конечно, могло бы быть и побольше. Кроме двух старых дам в комнате находились только г-жа Кольб с мужем, две девушки (как подозревал Давид, сотрудницы магазина), молодой человек, по всей видимости приятель одной из девушек, и не слишком молодая супружеская пара интеллектуального вида.
Давид встал за пульт, который не достигал ему даже до талии, потому что г-жа Бюглер рассчитывала на человека значительно меньшего роста. В поисках помощи он посмотрел на нее.
Но ждать помощи от г-жи Бюглер было бессмысленно. С ней случилось как раз то, чего сам Давид боялся как огня: она держала в руке листок со своей краткой вступительной речью – «не пугайтесь, долго я говорить не стану», – и не могла вымолвить ни слова.
Краем глаза Давид видел, что на верхней губе у нее выступили бисеринки пота. Полуоткрыв рот, она неотрывно смотрела на листок. Потом повернулась и патетически взмахнула свободной рукой, указывая на него, как конферансье. Но по-прежнему молча.
Может, надо спасать ситуацию и просто начать чтение? Он открыл первый отмеченный отрывок и почувствовал, что тоже не в силах выдавить ни звука.
– Вообще-то я далеко не слезлива, но, когда вы читали о том, как Лила с подругой проходит мимо Петера, не удостоив его даже взглядом, – я едва не расплакалась. – Интеллектуалка пристально смотрела на мужа, пока тот не кивнул.
– Я редко видел, чтобы Гудрун читала книгу со слезами на глазах. И сначала вообще не хотел открывать этот роман. Не люблю я печальных историй.
– А я сказала ему, – подхватила Гудрун, – что история хотя и печальная, но красивая. Печальная, но красивая.
– Печальная, но красивая, – поддакнула г-жа Кольб. Ее муж книгу пока не читал, однако собирался взяться за чтение сегодня же вечером.
Они сидели в «Глубоком погребке», любимом ресторанчике г-жи Бюглер, куда пришли «выпить по бокальчику и немножко закусить». Г-жа Бюглер заказала фирменную закуску на шесть персон – «больше и вдесятером не осилить». Им подали мясное ассорти с копченостями; как раз хватит на шестерых, подумал Давид, который здорово проголодался.
За длинным столом в прокуренном погребке собрались почти все, кто присутствовал на чтениях. Не было только двух старых дам из первого ряда. Это незамужние сестры, они не пропускают ни одного чтения, объяснила г-жа Бюглер. В начале вечера они слегка разрядили обстановку и вызвали смешки, когда более тугоухая из двух крикнула сестре: «Я опять ни слова не понимаю!» – а та гаркнула в ответ: «Да он ничего и не говорит!»
Этот диалог вывел Давида из ступора, и он стал читать, причем, как ему показалось, вполне сносно. Во всяком случае, без эксцессов, благополучно обошел рифы кружевной наколки, манжетки от торта и рандеву.
Г-жа Бюглер призналась Давиду, что частенько теряет дар речи, когда надо произнести вступительное слово. Лет пятнадцать уже организует чтения, а мандраж не утихает, наоборот, только усиливается.
Лучше бы ей про это помалкивать. Он бы вообще предпочел, чтобы кое-что было иначе. Например, чтобы интеллектуалка перестала разъяснять ему книгу. И чтобы кто-нибудь сказал г-же Кольб, что у нее в уголке рта прилипла яичная крошка. И чтобы пухленькая девушка-ученица, та, у которой нет друга, перестала пялиться на него как на редкое насекомое. И чтобы супруг-интеллектуал – он преподавал в маркхаймской профтехшколе – не перекладывал на свою тарелку последний из шести ломтиков копченой ветчины. И чтобы г-жа Бюглер не приносила с собой гостевую книгу.
На развороте перед страницей, отведенной Давиду, была наклеена вырезка из газеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30