Вдруг то, что свело их вместе, снова их разведет?
Такая опасность существует. Официантом Давидом Мари не интересовалась. А в писателя Давида влюбилась. Ее любовь возникла на почве небольшого обмана. Если этот обман устранить, все рухнет.
Давид снял пальто и ботинки и, не раздеваясь, лег на кровать.
В коридоре ссорилась какая-то пара, на незнакомом языке. Женский голос звучал громко, возбужденно, мужской что-то тихо бубнил. Мужчина явно испытывал неловкость.
Снова и снова Давид приходил к одному и тому же выводу: он ни в коем случае не хочет играть с огнем, не хочет потерять Мари. Нет, лучше уж быть пешкой в руках Джекки, лучше уж плагиатором разъезжать с паршивенькими выступлениями и все больше отдаляться от самого себя. Если б ему пришлось выбирать одно из двух: обманщик с Мари или честный малый без нее, – он бы ни секунды не раздумывал. От любви совершают и худшие преступления, Бог свидетель.
Давид сел на край кровати. Она не должна застать его спящим.
Было уже четверть шестого. Давид набрал номер Мари. Ответил оператор. Видимо, она на чтениях, и мобильник отключен. Он оставил сообщение: «Хотел только сказать тебе, что люблю. Все будет хорошо».
Потом черкнул записку, положил на кровать, надел ботинки и пальто и вышел из гостиницы.
Тучи стремительно мчались по небу, словно и их заразила ярмарочная горячка. Давид сел на трамвай, идущий в сторону ярмарки. По дороге в гостиницу он приметил торговую улицу. И решил туда наведаться.
Место он запомнил и, выйдя из трамвая, зашагал мимо витрин. У ювелирного магазина остановился, присмотрелся к выставленным украшениям и вошел внутрь.
Большое помещение освещали преимущественно точечные лампы, направленные на витрины. А витрины стояли вдоль стен или же отгораживали друг от друга небольшие столики, за которыми сидели клиенты и продавщицы, разглядывая в ярком свете настольной лампы подносы со сверкающими украшениями.
Элегантная женщина с улыбкой подошла к нему.
– Вам помочь?
– Мне нужно кольцо.
– Для себя?
– Для дамы.
– Для молодой дамы?
Давид кивнул. Продавщица подвела его к одному из столиков, предложила сесть, сама села напротив и включила лампочку.
– Для Лилы? – спросила она.
Давид все еще не мог привыкнуть, что его узнают, и совершенно серьезно ответил:
– Нет, для Мари.
Женщина невольно рассмеялась.
– Извините. Я с огромным увлечением прочитала «Лилу» и конечно же сразу вас узнала. Сколько примерно вы рассчитываете потратить? Чтобы нам посмотреть кольца подходящей ценовой категории.
Давид задумался.
– А каков диапазон?
– Самое дорогое кольцо, какое мы сейчас можем предложить, стоит около трехсот двенадцати тысяч. А самые недорогие – приблизительно от ста двадцати евро. Простенькие колечки в знак дружбы или помолвки.
Наверно, вид у Давида был несколько растерянный, потому что продавщица сказала:
– Давайте для начала посмотрим кольца тысячи за две, согласны?
Давид кивнул. Он не знал, сколько рассчитывает потратить. Не думал об этом. Зашел в ювелирный просто потому, что ощущал потребность сделать Мари подарок. Который докажет ей, что он ее любит, хоть и совершает порой странные поступки.
Продавщица вернулась с целым подносом колец и принялась демонстрировать их, наманикюренными пальцами поднимая одно за другим к свету галогеновой лампочки. Давид предпочел бы что-нибудь в форме сердечка, но здесь такими, скорей всего, не торгуют.
Каждое колечко он пытался представить себе на руке Мари и наверняка выглядел при этом беспомощно и смущенно, потому что продавщица спросила:
– Какие у нее глаза?
– Голубые.
Она взяла с подноса кольцо с синим камешком в простой оправе.
– Сапфир.
– Вы не могли бы его примерить? – попросил Давид.
Она сняла с левой руки кольца и надела сапфир на безымянный палец. Белая рука усталым котенком легла на черный бархат.
– Беру, – сказал Давид. – Сколько оно стоит?
– Превосходный выбор, господин Керн, – промурлыкала продавщица и, слегка сощурив глаза и отодвинув руку подальше, всмотрелась в мелкие циферки на ярлычке. – Не слишком дешево. Три тысячи двести. – Она вопросительно взглянула на него, будто не стала бы удивляться, если бы он не мог позволить себе такую трату.
– О'кей.
– Если размер не подойдет, мы подгоним его бесплатно.
Об этом Давид не подумал.
– Она завтра уезжает.
– Подгонку сделает любой ювелир, за небольшую плату.
Спустя четверть часа Давид вышел из магазина с самым дорогим в своей жизни подарком в великолепнейшей подарочной упаковке.
В гостиницу он поехал на такси, ведь было уже полседьмого. В полвосьмого за ним заедет Карин Колер. Ему предстояли важные чтения, которые будет снимать телевидение. Времени в обрез, а нужно вручить подарок и хоть немного посвятить Мари в историю с агентом, чтобы она не удивилась, если Карин или Джекки заведут об этом разговор.
Когда он вернулся, ключ от номера по-прежнему висел на доске у портье. Мари оставила записку: она приедет прямо на чтения.
Карин Колер сидела в такси рядом с водителем.
– Где Мари? – спросила она, увидев, что Давид один.
– Приедет прямо туда.
– Вот как. – В голосе Карин сквозило разочарование. – Значит, вы не смогли поговорить?
– Нет, а что?
– Да так.
Такси лавировало в вечернем потоке автомобилей, они молчали. Давид старался обуздать нервозность. Он ошибался: с появлением настоящего автора нервозность не исчезла. Хотя можно было не опасаться, что его разоблачат посреди выступления, страх все равно был тут как тут. Как фантомная боль в ампутированной ноге.
К маленькому театру, где состоятся чтения, они подъехали с десятиминутным опозданием. У входа Давида ждала взволнованная ассистентка, которая отвела его в гримерную. На экране шли чтения какой-то немолодой писательницы.
– После нее ваша очередь, – сказала ассистентка.
Страх тотчас вернулся.
Читал он запинаясь. Впервые любовное письмо. Для Мари. В надежде, что она не опоздала.
Лила, любимая!
Я сижу у себя в мансарде и, куда ни гляну, всюду вижу тебя. Вижу, как ты гасишь свет. Как задергиваешь шторы. Как включаешь лампу на ночном столике. Ищешь радиостанцию. Распускаешь волосы. Садишься на кровать. Смотришь на меня. Откидываешь голову назад. Приоткрываешь губы. Всюду, всюду я вижу тебя.
Ах, Лила, как меня мучают эти картины. И все же я бы ни секунды без них не выдержал.
Люблю тебя.
Петер.
Гримерша, стирая ему грим после чтения, сказала:
– Как только можно бросить мужчину, который пишет такие письма!
В фойе его дожидались стайка юных читательниц и старая дама в кресле-каталке. Пока он подписывал им книги, Карин стояла возле гардероба. Он помахал ей рукой. Она ответила коротким кивком. Мари рядом с ней не было.
– А где Мари? – спросил Давид, покончив с автографами.
– Я ее пока не видела. Может, она еще в зале.
После Давида молодая американка читала из своего дебютного романа. Вполне возможно, Мари решила послушать.
Они молча ждали. Иногда кто-нибудь, проходя через фойе, узнавал Давида и просил оставить автограф на программке, или на входном билете, или на первом попавшемся клочке бумаги.
Давид запросил по мобильнику сводку входящих звонков. Никаких сообщений.
Скоро следующий перерыв. Если Давид останется здесь, придется опять раздавать автографы.
– Что будем делать? – спросила Карин.
– Ждать.
– А вдруг она не придет?
– Придет.
Мари появилась незадолго до перерыва. Но не из зала. С улицы. И не одна. С Джекки.
– Ах, ее сопровождает ваш агент. В таком случае я вам больше не нужна, – мрачно обронила Карин. Но вместе с Давидом пошла им навстречу.
Он уже издалека заметил, что Мари в ярости. Джекки явно опередил его и рассказал ей о новой ситуации.
Давид поцеловал Мари в щеку, она холодно ответила тем же.
– У нас был разговор, который несколько затянулся, – объяснила она.
Давид, Мари, Карин и Джекки смотрели друг на друга, ожидая, что кто-нибудь сделает очередной шаг.
– Идемте, – сказал Джекки.
– Куда? – спросила Карин.
– Закусим за счет телеканала. – Джекки явно изучил Давидово расписание.
– Ладно, идемте. – Большими шагами Карин направилась к выходу. Помедлив, остальные трое двинулись следом.
Карин они догнали только на улице.
– Идти далеко? – спросил Давид, чтобы нарушить молчание.
Карин, не отвечая, шагала дальше. Они с трудом поспевали за ней.
Внезапно она остановилась.
– Я отведу вас туда и сразу уйду.
– Почему? – спросил Давид.
– Нетрудно догадаться. – Мари бросила на него скучливый взгляд.
Он сделал вид, будто и впрямь намерен гадать.
– Ей совсем не хочется, чтоб твой новый агент ходил за ней по пятам. И в этом она не одинока.
– Тогда мы с Давидом пойдем одни, – брякнул Джекки.
Давид терпеть не мог скандалов на улице.
– Может, обсудим это в другой раз?
Мари тряхнула головой.
– Мы спокойно можем поговорить при Джекки, он знает мое мнение.
– И мое тоже угадать нетрудно, – вставила Карин.
– Только вот оба эти мнения несущественны, – объявил Джекки. – Тут все решает Давид. И он решение принял. Верно я говорю, Давид?
Давид обвел взглядом вопрошающие лица – Мари, Карин, Джекки.
И вдруг взорвался.
– Знаете что? – выкрикнул он. – Знаете что? Катитесь вы все к чертовой матери!
Сердце у него билось как безумное, лицо побагровело.
– Совершенно с тобой согласен, – пробормотал Джекки.
– И ты тоже! – завопил Давид. – Ты в первую очередь!
И он чуть не бегом устремился прочь от них.
Давид понятия не имел, как долго блуждал по улицам Франкфурта. Наверно, все-таки долго, потому что уже мог зайти в кафе и что-нибудь заказать, не опасаясь, что из глаз опять хлынут слезы. Уличные прохожие еще худо-бедно могли отнести их за счет холодного ветра, который бил спешащему молодому человеку прямо в лицо.
Он не рыдал в голос, не всхлипывал, не заходился судорожным плачем. Просто из глаз, сбегая по щекам, катились слезы. Словно это была совершенно автономная телесная функция, как дыхание или пищеварение. Он попробовал думать о другом, не о давешней сцене, а, к примеру, о spaghetti alle vongole или о плоском мониторе, который, пожалуй, стоит купить. И действительно переключился на такие мысли, но слезы по-прежнему текли ручьем. Тело будто решило независимо от воли своего хозяина протестировать функцию слезоотделения.
В конце концов он очутился в каком-то баре, настолько прокуренном, что слезы вполне могли бы сойти за аллергическую реакцию на дым. Но тут глаза высохли. Как будто организм израсходовал всю влагу, отпущенную на слезы. Он мог без опаски думать о Мари и о подробностях катастрофы, которую сам же и учинил.
Он что, спятил с ума? Это ж надо – умудрился свалить Мари в одну кучу с Джекки и Карин! Мари, ради которой все это терпел. Мари, без которой не мог жить.
Нет чтобы наорать на Карин с Джекки, взять Мари за руку и сбежать с нею куда подальше. Вот чего она от него ждала.
Он поминутно звонил ей на мобильник и оставлял мольбы о прощении. А заодно отчаянно старался восстановить в организме жидкостный баланс.
После третьего коктейля к нему подсел какой-то мужчина. Лет тридцати, вроде бы знакомый.
– Тоже по горло сыты литературным столпотворением? – спросил он и представился: – Николас Требер, мы вместе читали в Бохуме.
Давид смутно припомнил.
– Ну конечно! Как жизнь?
– Как у нас у всех на этой ярмарке – хреново.
Требер заказал «Куба либре», Давид тоже. – Почти до полуночи оба ругали книжный бизнес. Когда же пришло время платить по счету, новый Давидов приятель обнаружил, что денег у него при себе недостаточно.
Когда Давид на такси вез Требера в его весьма отдаленную гостиницу, тот рассказывал о своем новом замысле. А на прощание сказал:
– Старикан, с которым ты вчера был во «Франкфуртер хоф», – это твой агент?
– Да, а что?
– Хороший мужик?
– Ничего.
– Может, познакомишь?
Ночной портье вручил Давиду записку:
«Дверь не заперта. Прошу не беспокоить. М.»
Давид тихонько вошел в номер. Из ванной в комнату падал свет. Мари спала. На полу стоял собранный чемодан.
Раздеваясь, он старался не шуметь. Но с грохотом уронил на пол ботинок, а погасив свет в ванной, налетел на чемодан.
Мари обычно спала очень чутко, однако на сей раз не проснулась.
Утром, когда звонок портье разбудил Давида, ее уже не было. Он поискал записку – и не нашел.
35
Если не считать свадебных апартаментов в сафари-отеле на озере Виктория, где Джекки по причине путаницы случайно провел одну ночь в 1962 году, номер во «Франкфуртер хоф» был лучшим в его жизни. Войдя, ты сперва попадал в маленькую переднюю, откуда одна дверь вела в ванную, другая – в туалет, а третья – в комнату с мягкой мебелью, письменным столом и французской двуспальной кроватью, ничуть не хуже, чем на озере Виктория.
Кроме хорошо укомплектованного мини-бара и телевизора с двадцатью двумя каналами и еще несколькими, предназначенными специально для пожилых господ, Джекки очень понравились махровый халат и тапки с фирменным знаком отеля. Войдя в номер, он надел то и другое, налил себе коньяку, удобно расположился на диване, закурил гаванскую сигару и почувствовал себя джентльменом.
С тех пор как Йенс Риглер в баре «Марриотта» угостил его сигарой, Джекки вошел во вкус. Та встреча вообще оказалась чрезвычайно плодотворной. Риглер предложил весьма хорошие условия на следующий Давидов роман. Не в пример Клаусу Штайнеру из «Драко», который занял довольно неопределенную позицию. Вероятно, не имел соответствующих полномочий.
Сейчас Джекки принимал ванну. Тоже роскошь, многие годы совершенно ему недоступная. Жилища последних лет в лучшем случае имели душ, даже в «Каравелле» номер был без ванны.
Но все изменится, дайте только вернуться. Он подыщет себе берлогу поприличнее. Не квартиру, конечно, в его годы вести хозяйство тяжеловато. Но что-нибудь более просторное, в более солидной гостинице. Не в пятизвездной, как эта, однако достаточно комфортабельной. С неплохим сервисом. И в более престижном районе, чем «Каравелла».
Пена с легким шорохом опадала, нашептывая ему в здоровое ухо истории про будущую жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30