Я по-прежнему принимала мой порошок, к которому здорово привыкла. Я хотела полностью отключиться, чтобы ни одна тревожная мысль не посещала меня, не будоражила мое воображение. Мысли, которых я старалась избежать, были связаны с убийством Сары. Как я совершу его, когда придет время? Это будет трудным? Вдруг я дрогну в решающий момент, и она останется в живых? Я невольно вспоминала, как ответил мне Харри, когда я сказала, что катаюсь на лыжах лучше его.
– Да, но можешь ли ты убить лучше меня?
Мне не хотелось считать себя потенциальной убийцей, это определение казалось слишком грубым. Однако меня не пугала и не отталкивала перспектива уничтожения Сары. Благодаря её смерти мы с Харри обретем полноценную жизнь. Я могла думать только об одном: о нашем скорейшем воссоединении. Я не питала ненависти к Саре, она была лишь препятствием для моего полного счастья.
Тем не менее я испытывала облегчение оттого, что в течение нашей последней проведенной в Сент-Морице недели она появлялась редко. За исключением часов нашего сидячего времяпрепровождения, она в основном принимала успокаивающие и якобы восстанавливающие минеральные ванны в «Энгадине», а мы пребывали во власти неистового ритма, характерного для недели между Рождеством и Новым годом.
Однажды днем я даже уступила Иэну и привязала его к кровати на два часа кожаными ремнями. В течение этого времени я мучила мужа тем, что отказывалась его мучить. Но жалобные просьбы Иэна о наказании следовало в конце концов удовлетворить. Уклониться от этого было нельзя.
– Пожалуйста, Алексис. – Он почти плакал. – Я жду.
Стоя в кожаной маске палача и кожаном фартуке с узором в средневековом стиле (все это было приобретено в самом эксклюзивном лондонском магазине дисциплинирующих и воспитательных аксессуаров), я приказала ему контролировать свои порочные желания.
– Не могу. О, не могу, – простонал он. – Всего один удар.
– Нет.
Неудивительно, что люди считают меня холодной. Сексуальный облик, который я принимала для Иэна, постоянно влиял на мое общественное лицо. Ради удовлетворения типично английских причуд мужа мне приходилось превращаться в кусок льда, лишенный жалости и сострадания – эти два чувства Иэн хотел видеть в своем любимом мучителе меньше всего на свете.
Пока я думала, в какое место нанести первый удар, хлыст в моей руке оставался неподвижным. Иэн лежал распростертым на животе. Возможно, лучше всего начать со спины. Конечно, для того, чтобы вызвать у него разочарование. Потом опустить хлыст на ягодицу, подальше от ануса и мошонки, чтобы не доставить максимальное наслаждение слишком скоро. О, это искусство требовало изощренности, тем более что Иэн нуждался в порках так же часто, как в его любимых бифштексах и пироге с печенкой (но, слава Богу, не как в копченой лососине, входившей в его ежедневный рацион!)
Чтобы Иэн почувствовал себя наказанным подобающим образом, ему следовало быстро нанести один за другим около двадцати ударов. Но для меня самой трудной частью была подготовка, танталовы муки, угрозы, словесное наказание, намеки на сладостную боль, которую он скоро испытает, если будет вести себя, как от него требуют, полное унижение Иэна, которого я добивалась.
Как он любил произносимые шепотом приказы, как ему нравилось страдать в стоическом молчании, ожидая их! Он наслаждался предвкушением не меньше, если не больше, чем самим наказанием. Всем известно, что ровесников Иэна, представителей элиты английского общества, секли в школе, и это формировало их сексуальные наклонности. Их любовь к острой пище и крепким напиткам, похоже, тоже усиливает потребность в такой сексуальной стимуляции, как порка. Одно уравновешивает другое. И это считается достойным воспитанием, признаться в котором не стыдился ни один известный мне англичанин. Словно желая подтвердить мои наблюдения, Иэн начал цитировать лорда Байрона:
О вы, кто воспитывает наивных отроков
Голландии, Франции, Англии, Германии, Испании
Молю вас – порите их почаще
Это улучшит мораль, и плевать на боль.
Эти строки здорово заводили его, но, будучи надежно привязанным к кровати, он мог только корчиться. Иэн сам научил меня привязывать его так, чтобы он оставался практически неподвижным. Сделать это не составляло большого труда, хотя дома в Лондоне у нас есть два приспособления для иммобилизации конечностей, которые обеспечивают максимальную фиксацию. Одно удерживает раздвинутыми ноги, второе – руки. Эти весьма простые устройства обтянуты мягкой резиной и замшей. Иэн настаивал, чтобы я взяла их в Сент-Мориц, но я испугалась таможенного досмотра и сказала, что обойдусь без них.
– Молчать! – сказала я.
Он тотчас перестал декламировать Байрона.
– Я говорила тебе, что не желаю слышать эти стихи. Ты преднамеренно ослушался меня, да?
– Да, – ответил он сдавленным от страсти голосом.
– Очень хорошо. Готовься к наказанию.
Он лежал, как труп, с закрытыми глазами, но я видела, насколько он возбужден. Я опустила плетку на его бледную спину. Иэн насладился прозвучавшим щелчком. Его тело вздрогнуло от удовольствия, он ждал следующего удара, который я решила нанести по чувствительной задней стороне коленных суставов. Я доберусь до его ягодиц примерно через пять ударов, когда он будет готов кончить. Так я и сделала. Я могла бы подумать, что он подскочит к потолку, когда плетка коснется его зада, но я знала, что он сдерживает себя, растягивает удовольствие до последнего двадцатого удара, к которому обычно терял контроль над собой. Наконец он взорвался в восхитительном оргазме, его белое тело сжалось и распрямилось, загорелое лицо (с плотно закрытыми глазами) в момент экстаза повернулось в сторону. Срывавшиеся с губ звуки тонули в постельном белье, да я и не стремилась их услышать…
Так прошла неделя – в порке и катании на лыжах.
Джинна больше не произнесла ни слова о колье с рубином, Иэн – тоже. Мне хотелось спросить его, что он думает о версии Джинны насчет ограбления, но боялась показаться слишком заинтересованной этой темой. Я неохотно решила, что (как говорят англичане) не стоит будить спящую собаку. За всю неделю я не провела наедине с Харри ни одной минуты. Мы встречались каждый вечер за обедом, иногда на склонах, и нам удавалось поддерживать видимость того, что мы были лишь весьма поверхностно знакомы в детстве. Меня переполняло желание позаниматься любовью с Харри, но обстоятельства исключали такую возможность. Следовало дождаться возвращения домой и осуществления наших планов.
Иногда я замечала, что Иэн изучает Харри, как деловой документ, который он принес домой с работы, но мой муж воздерживался от каких-либо заявлений.
Я время о времени беседовала с Сарой о мисс Марпл и мистере Пуаро, но лишь потому, что больше нас ничего не связывало, а мы хотели казаться вежливыми. Джинна вообще не раскрывала рта, за исключением тех случаев, когда к ней обращались. Ее чувства к Тому МакКиллапу вовсе не упоминались, однако я подозревала, что он по-прежнему занимает мысли девушки. Я больше не ревновала Харри. Сейчас уже было ясно, что её первоначальное заигрывание с ним было либо проявлением отчаяния, либо попыткой разозлить отца. Заметив, что Харри не отвечает на дерзкие провокации Джинны, Иэн проникся к нему симпатией. Плохие манеры дочери раздражали Иэна.
– Ты вызываешь у мистера и миссис Маринго чувство неловкости, – так прокомментировал он ситуацию. – Пожалуйста, перестань это делать.
Единственным человеком, продолжавшим верить в то, что Харри неравнодушен к Джинне, была Сара. Я поняла это только потому, что Сара лезла из кожи вон, стараясь быть вежливой с Джинной. Типично английская черта: чем сильнее ваша антипатия к кому-то, тем корректнее вы обращаетесь с этим человеком. Иногда это называют так – убивать любезностью. В любом случае, какое это имеет значение? Джинна не играет никакой роли в наших планах, думала я, и это лишь свидетельствовало о том, насколько я была неподготовленной к событиям, которым предстояло развиться быстрее и драматичнее, чем я могла вообразить.
И вот наступил наш последний день в сказочном Сент-Морице. Иэн, Джинна и я должны были уехать первыми. Перед отбытием мы позавтракали внизу в ресторане. Наш багаж и горнолыжное снаряжение находились в холле, счета были оплачены, нас согревали свитера, твидовые брюки и шубы. Две недели в Сент-Морице уже начали превращаться в подобный сну маскарад, а мы – в благоразумных обитателей Лондона.
– С Новым Годом, друзья. Надеюсь, я вам не помешал. – Харри неожиданно присоединился к нам, когда мы пили кофе. – Сиделка Сары собирает наверху вещи. Я поспешил вырваться из хаоса.
Он был в толстом свитере и лыжных штанах. Харри выглядел так, словно его мучило жестокое похмелье. Я подумала о нашем отце и его знаменитых запоях, которые так возмущали мать. Вспомнила Пилгрим-Лейк. Сейчас он был таким же замерзшим, как озеро за окном ресторана. Люди катались там на коньках, как и здесь. К моим глазам подступили слезы. Я оплакивала прошлое, его заплесневелых призраков и тайные сожаления. Внезапно впервые за многие годы я затосковала по Джулиане. По моему смешному родному городку. По худенькой двенадцатилетней девочке, соблазнившей собственного брата. Я тосковала по себе.
Мы поболтали о пустяках, Иэн заплатил за завтрак, и мы собрались уезжать. Харри прошел с нами в вестибюль, где быстрее, чем обычно, бегали коридорные, а портье деловито работали за стойкой. Со всех сторон доносились английские, немецкие, французские, итальянские фразы, деньги переходили из рук в руки, отдавались распоряжения, звучали слова прощания.
Иэн и Харри пожали друг другу руки. Они уже раньше обменялись английскими адресами и телефонами. Харри пожелал нам приятной дороги, Иэн сказал то же самое Харри.
– Мы позвоним вам и Саре, как только вернемся к нормальной жизни, сказал Иэн. – Возможно, вы приедете к нам на обед.
– Я знаю, что это доставит удовольствие нам обоим, – ответил Харри. И я уверен, что Сара присоединится к моему приглашению навестить нас в Суррее. Вы сможете провести там уик-энд, если найдете время.
Автомобили подкатывали к гостинице и уезжали от нее. «Ягуары», «мерседесы», «порше», «роллс-ройсы».
– Значит, мы прощаемся, – я повернулась к Харри.
– Ты хочешь сказать – Auf wiedersehen.
Мы оба улыбались, соединявшая нас нить была сейчас более крепкой, чем когда-либо.
Прежде чем кто-либо из нас смог произнести какое-то слово, Иэн махнул мне и Джинне рукой, говоря этим жестом, что автомобиль ждет нас, чтобы доставить на вокзал. Я зашагала вперед, потом повернулась и помахала на прощанье Харри. Он ответил мне тем же, слегка вздрогнув. Его губы безмолвно произнесли «Я люблю тебя». Мы напоминали героев фильма с внезапно пропавшим звуком. Но я знала, что мы скоро исправим этот дефект. Очень скоро. Он должен быть устранен к счастливому финалу.
Я тоже тебя люблю, беззвучно сказала я Харри.
Потом я побежала через холодный, многолюдный вестибюль навстречу яркому альпийскому солнцу. Впереди маячил счастливый финал.

ЧАСТЬ 4
ЛОНДОН – 1975
32
Как всегда после короткого отсутствия, я нашла Лондон очаровательным.
Я люблю улицу, на которой мы живем, с её тихими, самодовольными магазинами и ненавязчиво-респектабельным обликом. Неважно, что вы покупаете – вазу эпохи Мин в ближайшей антикварной лавке (название которой указано на витрине) или сэндвич с сыром и помидором в «суперсаме». В любом случае ваша покупка освящена одной и той же печатью одобрения. Вам молчаливо дают понять, что вы сделали правильный выбор. Возможно, больше всего меня восхищает в Лондоне эта его черта: тонкое высокомерие.
Лондону действительно нет дела до того, что вы о нем думаете. Если Сент-Мориц – это восхитительный павлин с ярким распущенным хвостом, требующий, чтобы его заметили, и возмущающийся невниманием, то Лондон – это невозмутимый изящный чистокровный жеребец, абсолютно уверенный в том, что он завоюет первый приз в Эскоте, и поэтому не нуждающийся в праздном узнавании.
– Учти, – сказал Иэн перед отъездом в Сити, – Лондону две тысячи лет, а Сент-Мориц – младенец, которому исполнилось сто десять лет. Этим отчасти объясняется разница в атмосфере. Возраст… Хммм. Сент-Мориц… Он напомнил мне о довольно интересном мистере Маринго.
Он помолчал, и я ощутила, что мое сердце готово вырваться из груди.
– Почему бы тебе не пригласить эту пару на обед на следующей неделе? Например, в среду. По-моему, в этот вечер по ТВ нечего смотреть.
– Я позвоню и узнаю, свободны ли они. – Мне удалось ответить мужу совершенно нормальным голосом.
– Хорошо.
Иэн поцеловал меня в щеку, пожелал мне приятного дня (не спросив, чем я собираюсь заняться), и спокойно, неторопливо удалился. Мой муж отражает ритм города, в котором мы живем. Именно в таком ритме, в этой спокойной атмосфере я сейчас нуждаюсь больше всего на свете, потому что никогда в жизни не испытывала столь сильного волнения.
Когда? Где? Каким образом?
Эти вопросы крутились в моем сознании, пока я занималась будничными делами, ожидая того времени, когда будет удобно сделать телефонный звонок. Когда, где, каким образом я убью Сару? Я ломала над этим голову, принимая ванну, одеваясь, делая макияж, обсуждая с нашей домработницей миссис Кук обеденное меню на ближайшие дни.
Я чувствовала, что если бы те же вопросы и сомнения мучили меня в каком-нибудь нервном, торопливом городе вроде Нью-Йорка или Рима, мои страхи отразились бы на моем лице, а руки начали бы дрожать. Но прожив в английской столице шестнадцать лет, я научилась не хуже коренных лондонцев сохранять внешнее спокойствие в моменты волнения и паники.
Часы показывали десять утра, за окном моросил хмурый январский дождь. В квартиру проникал тусклый свет. В четыре тридцать снова начнет темнеть. Я помню ослепительное солнце Сент-Морица, нежно-голубое небо, свежий горный воздух, и мне трудно поверить в то, что все это существует на нашей планете, что другие люди наслаждаются этим в данную минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61