Взгляд его выражал горечь перед расставанием с Лаурой навсегда.
Она напечатала ее восемь на десять, запечатлев этот прекрасный и ужасный день, о котором она думала сотни раз, когда была беременна Майклом и уже после его рождения. Но никогда она не отваживалась взглянуть на эту фотографию снова. Слишком много в ее сердце было связано с ней. Она целиком сосредоточилась на Майкле, а карточку убрала подальше.
Но сейчас она думала о вторжении Тима в ее личный мир, если это действительно был Тим, как уверяет детектив Агирре. Надо вскрыть конверт, чтобы убедиться, что содержимое на месте.
Она только коснулась конверта, как поняла, что он пуст. Открыла его дрожащими руками и увидела, что ее страх был обоснован.
Она ощутила смертельный холод при мысли, что потайное содержимое конверта было причиной разгрома, в результате которого все было перевернуто и тысячи фотографий были разбросаны повсюду.
Она снова начала искать. Все было на месте – записки от Хэла, ее портрет, сделанный им в закусочной Голдмэна, письма от Тима – памятные вехи ее жизни. Все, кроме двух фотокарточек.
Лаура встала, прежде чем поняла, что собирается делать. Она вернулась в гостиную и посмотрела на Майкла и детектива. Передавали вечерние новости, звук был приглушен. Агирре, слушая вполуха, играл с ребенком.
Как уютно и естественно они смотрятся вместе, подумала она.
Но Агирре, увидев ее взгляд, встал. Он подошел к ней и спокойно спросил:
– Что случилось?
– Я… – Она еще не была уверена, что именно собирается сказать. Ведь она твердо решила не говорить ничего о Хэле. Но ценность украденных фотографий вызывала у нее чувство, глубоко ранившее душу. Она поняла, почему Тим исчез так внезапно, не причинив ей вреда и даже не увидев ее. Ясно было, почему он тут все перерыл. Ясно также было теперь, зачем он взял их.
Она побледнела. Агирре положил ей руки на плечи.
– Что вы нашли, – тихо, но настойчиво сказал он, – расскажите.
– Карточки, – сказала она еле слышно, – двух карточек не хватает… Были в конверте. Среди моих личных бумаг. Я сначала не заметила.
Агирре оглянулся через плечо. Мальчик не слышал их разговора.
– Кто был на карточках, Лаура? – Руки его крепко, но бережно держали ее, словно своим прикосновением он хотел помочь ей рассказать секрет. – Это был отец ребенка, ведь так?
Она еще колебалась секунду, потом кивнула. Темные глаза Агирре настойчиво смотрели ей в глаза.
– Вот почему он устроил здесь разгром, – сказал он. – Чтобы запутать нас. Скрыть то, что он взял. Поэтому он и не ждал вашего возвращения. Поэтому он ничего не сделал ни вам, ни мальчику. Он нашел нечто, изменившее его планы.
Обессиленная, она молча кивнула, как кукла.
– Кто он, Лаура, – спросил детектив, – чьи карточки Тим нашел? Скажите это, и я буду знать, куда он делся. Скажите, и я остановлю его.
Лаура смотрела через его плечо на мальчика. Вдруг она вся вздрогнула. Дыхание у нее перехватило. Агирре проследил за ее взглядом. На экране телевизора появился Хэл Ланкастер, когда диктор заговорил о выборах.
Агирре долго и напряженно смотрел на экран, потом – на мальчика за кофейным столом перед телевизором. Еще держа Лауру за плечи, он снова поглядел на большие фотографии мальчика на стенах, теперь уже по-новому, увидев в них подобие черт самой Лауры и незнакомца.
Он показал на экран:
– Это – он?
У Лауры не хватало даже сил ответить ему. Она чувствовала себя заложницей всей мощи своего прошлого. Хэл улыбался ей с экрана. Майкл, оторвавшись от игры, с любопытством смотрел на нее, Агирре сверлил ее взглядом. За этим пустым конвертом у нее в руках и разгромом в квартире незримо присутствовал Тим, со своей ненавистью и решимостью поквитаться с ней.
– Скажите, – настаивал Агирре, – и я спасу его жизнь. Скажите мне, Лаура.
Как испуганный ребенок, она переводила взгляд с телевизора на Агирре.
– Ланкастер, – сказал он для верности. Она снова кивнула.
Он отпустил ее и быстро подошел к телефону. Он набирал номер, а она молча наблюдала за ним, с пустым конвертом в руках.
– ФБР? – сказал он. – Это детектив Дэн Агирре, нью-йоркская полиция. У меня к вам срочное дело.
Он слушал, глядя на Лауру, а в глубине его глаз был упрек и что-то похожее на симпатию.
XXI
Новое здание Сената, 20:00
Хэл сидел за столом в кабинете Сената. Он уже около часа пребывал здесь в одиночестве, игнорируя телефонные звонки.
Он знал, что Том и другие помощники хотят обговорить с ним заявления для прессы, особенно – на завтрашний вечер, в случае частичного или полного поражения на первичных выборах. Будет масса всякого рода рассуждений в средствах массовой информации по поводу того, снимет ли он свою кандидатуру, узнав завтрашние результаты.
Но ему сейчас надо побыть одному.
Он покинул джорджтаунский дом, написав Бесс записку, что должен закончить кое-какие последние дела, чтобы потом вернуться домой для совместного ужина. Он только не уточнил, что одно из «последних дел» – обдумать, что он ей скажет сегодня вечером.
Он уже знал из анализа данных, что завтра для него будет тяжелый день. И догадывался почему.
Слухи в прессе не были только дымовой завесой. Кое-что имело к нему отношение. Была одна реальная угроза в кампании против него на прошлой неделе.
Это касалось женщин.
Сексуальная жизнь Хэла никогда не была секретом в годы его пребывания в Вашингтоне, точно так же, как стала легендой в высшем обществе задолго до того, как он вошел в правительство. Всем, связанным с общественной службой, известен риск, которому подвергаешься при внебрачных отношениях. Но они были так распространены, что виновные обычно считали, что никто из их оппонентов не осмелится бросить камень.
Такая уверенность была обоснованной. Однако каждые несколько лет чья-нибудь карьера в Конгрессе или в исполнительной власти рушилась из-за сексуальных скандалов. Это происходило, когда у кого-то появлялся враг, достаточно решительный, чтобы пойти на публичное нападение и достаточно могущественный, чтобы нанести удар жертве, не очень опасаясь ответного. А у Хэла были такие враги, не только на Холме, но и в Комитете начштабов, в Совете национальной безопасности и в других местах. Многие люди в Вашингтоне сделали ставку на международную военную конфронтацию в ряде районов, включая Вьетнам. Джон Кеннеди умер, оставив во Вьетнаме шестнадцать тысяч американских солдат, а Линдон Джонсон, под сильным влиянием Макнамары и начальников штабов, за несколько месяцев довел эту цифру до двухсот тысяч.
Джонсон тянул время перед выборами. Человек щепетильный, он рад был играть в прятки, поскольку дело касалось горячей проблемы Вьетнама. Он хотел оставить эту проблему следующему, тем более если следующий будет демократом.
Хэл был лидером среди демократов, и сам он не делал секрета из того, что, если будет избран президентом, то остановит прямую военную помощь южновьетнамскому режиму, обезглавленному после убийства президента Дьема с молчаливого одобрения США, – и оставит страну решать свои собственные проблемы.
А сейчас за ним кто-то охотится, возможно, с оружием, достаточно могущественным, чтобы заставить его действительно снять кандидатуру.
Хэл думал о своей частной жизни за то время, как стал политиком. Да, у него были всякие истории, но не больше, чем у других людей его круга. Но он не мог не понимать, что своим продолжительным обманом с Дианой он неосознанно искушал судьбу. Может быть, сама неверность была для него выражением неприятия политики, общественной жизни, к которой он в глубине души никогда не стремился. Может быть, он и хотел, чтобы его поймали, чтобы печальная правда о его женитьбе и любовной жизни выплыла, хотя бы ценой его карьеры.
Но сейчас Дианы уже нет в его жизни, а любящая, смелая Бесс рядом с ним, и вот – прошлое возвращается. Вот почему сейчас надо будет вернуться домой и провести вечер с Бесс.
Он собирался все ей поведать и попросить у нее прощения и совета. Он подозревал, что завтра на первичных выборах он действительно будет выглядеть бледно. Может быть, сейчас самое подходящее время, чтобы подвести черту под этим. Он слишком много в своей жизни отдал политике.
…Может быть, наступил момент и для него смотать удочки и начать жизнь для себя, вместе с Бесс. Все же она – лучший его друг в этом мире, и ее любовь он ни на что не променяет.
Нужно только оставить этот жестокий политический цирк и вместе с Бесс убраться куда-нибудь подальше и начать новую жизнь. Может быть, он найдет более подходящую профессию. Может быть, когда не будет напряжения политических войн, Бесс сможет родить ребенка. Новая жизнь может открыться для них. Есть о чем подумать. Есть о чем посоветоваться с Бесс.
Вот об этом он думал, не обращая внимания на трещавший телефон. Он посмотрел на настольные часы: восемь десять. Скоро он пойдет домой, к ней. Он жаждал увидеть ее красивые зеленые глаза, услышать ее голос, ощутить в объятиях ее мягкое тело. Ему только нужно несколько минут, чтобы набраться смелости и сказать ей все это.
Вдруг он вспомнил о бассейне внизу. Тридцать-сорок бросков помогут смыть грязь прошедшей недели и подготовиться к интимному вечеру с женой.
Он встал. Да, думал он, надо освежить голову, подсохнуть несколько минут и – домой к Бесс. Пора.
XXII
20:00
Тим медленно спустился в нижний холл здания Сената.
Он выглядел как скучающий сотрудник бригады ремонтников Капитолия, одетый в форменную спецодежду, с именным значком, приколотым к груди, и страховочным поясом вокруг талии. Большое кольцо с ключами позвякивало у него на бедре. Щетина, не сбривавшаяся последние сутки, полностью изменила его обычно изящную, элегантную наружность. На нем были старые коричневые туристские ботинки. Его руки были грязными и замасленными. Из заднего кармана высовывалась большая тряпка. У пояса было спрятано табельное полицейское оружие – револьвер тридцать восьмого калибра. Внутри просторной униформы он был совершенно незаметен. В обойме револьвера было восемь пуль. Тим знал, что так много вряд ли понадобится.
Под рубашкой на груди у него были две фотографии, украденные из архива Лауры. Он хотел, чтобы они этой ночью были поближе к его сердцу.
Его удивляло собственное спокойствие. Он приехал из Нью-Йорка на рейсовом автобусе «Грэйхаунд», чтобы избежать опасности быть узнанным при аренде автомобиля или в самолете. Понимая, что есть слабый шанс попасть под подозрение полиции, был осторожен. Не останавливаясь в вашингтонском отеле, переодевшись в мужском туалете на автобусной станции, он направился прямо сюда.
Никто не искал его.
Пока еще никто.
Он потребовал кампанию Ланкастера и представился сотрудником ЮПИ, отыскивающим подтверждения еще одной истории, грозящей отзывом Ланкастера из предвыборной кампании. Из непроизвольных намеков девушки на другом конце телефонной линии он легко понял, что Ланкастер вернулся домой в Вашингтон, чтобы подождать результатов голосования. Тим потратил этот день на осмотр здания. Отмычка, которую он использовал для взлома квартиры Лауры в Нью-Йорке, могла открыть любую дверь, какую он захочет.
Тим взглянул на часы. Было уже восемь вечера.
Ланкастер продолжал оставаться наверху в своем офисе. Здесь он был абсолютно защищен – так много в здании было сотрудников охраны. Но его привычки были хорошо известны. Тима интересовало, что же будет делать этот человек, когда закончит работать в офисе.
Что-то направляло шаги Тима, вносило ясность в мысли, избавляло от сомнений, поспешности. То, что должно произойти ночью, может прекратить все, оставить только один из множества возможных вариантов, выровнять весы правосудия раз и навсегда. Нет способа предотвратить это. Ничто не может остановить его спокойную поступь. Сама судьба вооружила его, чтобы провести в жизнь свои ожидания.
Здание было пусто. Он начал спускаться вниз по лестнице в подвальное помещение.
– Подождите, пожалуйста.
Тим повернулся на голос, раздавшийся позади него.
Его обладательницей была молодая и привлекательная женщина. На ней были очки, костюм пастельного цвета и шифоновый галстук. Ее длинные белые волосы были связаны сзади узкой ленточкой.
Она стояла в дверях офиса.
– Не могли бы вы немного помочь мне? – спросила она. Тим почувствовал, что взгляд направлен ему в грудь. Он повернулся и подошел к ней.
– Да, мэм?
Она показала жестом на комнату позади нее.
– У меня не открывается окно. Я умираю здесь от жары. Я десятки раз просила Джона починить его, но он ничего не сделал. Вы проходили мимо, и я подумала, что могу попросить вас… – Она всмотрелась в его именной значок. – Дин.
Тим колебался. Была вероятность, всего один шанс, что она задержит его настолько, что он опоздает на свое рандеву. Он улыбнулся.
– Я взгляну, – сказал он, следуя за ней в комнату. Он почувствовал запах дорогих духов, который исходил от нее. Дорогостоящий букет. И фигура у нее хорошая.
Он закрыл дверь за собой.
Девушка указала на окно. Он взялся за ручки и осторожно потянул на себя. Они не шевельнулись. Замки, должно быть, сломаны, и язычки заклинило из-за ржавчины.
Он взглянул на девушку. Она стояла, переложив вес на одну ногу, оценивающе наблюдая за ним.
– Я не могла видеть вас здесь раньше? – спросила она. Тим прикинул расстояние между ними. Если он захочет задушить ее, схватив за горло, ему это удастся.
– Это моя первая неделя, мэм, – сказал он. – Я был в штате перед тем, как меня направили сюда.
– Зовите меня Кэролайн, – улыбнулась она. Ее глаза скользнули по его красивому телу. – Я рада, что вы с нами, Дин.
Он повернулся к окну. Раз уж так случилось, у него есть подходящий инструмент. К счастью для него, он разбирался в запорах.
– Это не очень сложно, – сказал он.
– Вам не жарко в вашей спецодежде? – спросила она с улыбкой.
– Не отвлекайте меня, – пробормотал он, взяв отвертку.
XXIII
20:00
Изнуренная, с красными глазами после перелета из Филадельфии, Тесс вошла в джорджтаунский дом и включила свет. Внизу никого не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55