Но она не обращала никакого внимания на Тесс и почти сразу же исчезала.
Тесс, разумеется, уже знала, – от Хэла, – о том, что Сибил постоянно курсирует между домом и лечебницей и что она очень больна. Ее интуиция подсказала ей, что Сибил – это своего рода препятствие на пути к Хэлу. И довольно серьезное. Насколько ей было известно, Сибил никогда особенно не жаловала Диану. К Тесс она, похоже, испытывала еще менее теплые чувства.
Тесс была в общении с Сибил безупречно вежлива и предупредительна. Пыталась даже напустить на себя покровительственный вид «старшей сестры», чтобы хоть этим снискать к себе дружелюбное расположение. Все без тени успеха. Сибил была холодна, держала дистанцию и смотрела на Тесс так, как будто знала всю ее подноготную. Слава Богу, что такие встречи у Тесс случались исключительно редко. По крайней мере, до сих пор. Тесс рассматривала Сибил как одну из самых сильных своих соперниц и очень скоро решила избегать ее по возможности. Поэтому сейчас она чувствовала себя довольно некомфортно и лихорадочно изобретала удобный предлог для того, чтобы уйти из комнаты и оставить Сибил в покое.
Внезапно она почувствовала какой-то неприятный и сильный запах…
Она посмотрела на Сибил. Ее взгляд тут же замкнулся на сигарете, которая была зажата между пальцев девушки. Сибил все так же неподвижно смотрела на портрет Хэла, висевший над камином, ни о чем не подозревая, а огонек сигареты между тем уже подобрался к самым пальцам и нещадно жег их.
– Сибил! – встревоженно вскричала Тесс. Схватив ближайшую пепельницу, она стряхнула в нее окурок из рук девушки. – Господи, да что же ты с собой делаешь!
Сибил даже не повернулась к Тесс. Ее рука свешивалась как тряпка. В глазах застыли блики от огня в камине. Тесс не верила своим глазам.
Наконец Сибил перевела равнодушный взгляд на свои опаленные пальцы, затем на свою спасительницу и едва улыбнулась. Создавалось такое впечатление, что ей до всего этого совершенно не было дела.
– Не шевелись, – строго сказала Тесс. – Я сейчас принесу бинт и какую-нибудь мазь.
Тесс решила не поднимать панику во всем доме из-за этого идиотского инцидента. Она бросилась вдоль по коридору в ванную комнату, а через минуту уже бежала обратно с пузырьком мази и бинтами в руках. Еще раз внутренне поразившись глубине безумия Сибил, она покачала головой и склонилась к ней, чтобы осмотреть повреждения.
– Будет, наверно, больно, – предупредила она, – Сибил, ты что, ничего не чувствуешь?! С огнем шутки плохи. Надо быть очень осторожной…
Она из кожи лезла вон, чтобы казаться приветливой и ласковой. Очень надеялась, что ее забота отзовется улучшением отношений с Сибил. В то же время она просто не знала, что ей говорить. Да и что можно сказать психически больной девушке, которая только что на ваших глазах сожгла себе пальцы сигаретой и даже не заметила этого, будучи погруженной в какие-то свои психопатические раздумья?.. Пожалуй, психи действительно могут не чувствовать той боли, от которой нормальный человек грохнулся бы в обморок, предварительно огласив окрестности страшными воплями.
До сих пор Сибил не проронила ни слова. Дезинфицируя один за другим пальцы на ее руке, Тесс разрывалась внутренне между жалостью и неловкостью. У нее захватило дыхание, когда она увидела, что обожженная кожа прямо на ее глазах начинает бугриться волдырями. С максимальной осторожностью она приступила к накладыванию мази.
Сибил лежала все в той же позе, что и до сих пор. Как мертвая. Ее остекленевшие глаза были устремлены на фотографию. Хэл улыбался со своего портрета широко и благожелательно. Казалось, он одобряет что-то… Только вот непонятно было, что именно. Равнодушие Сибил или заботу о ней со стороны Тесс?..
Когда Тесс налепила стерильный кусочек марли на ленту бинта, Сибил наконец соизволила открыть рот.
– Бедная Диана, – прерывисто и очень тонко пропела она. У Тесс дрогнула рука, перевязывавшая пальцы Сибил, когда она услышала эту краткую реплику. Она знала, что Сибил никогда не благоволила к Диане.
Однако правила приличий, да и сама неловкая обстановка требовали от нее какой-то реакции.
– Да, я, пожалуй, согласна с этим, – проговорила Тесс. – Ей очень не везло в жизни. Надеюсь, черная полоса у нее скоро закончится. Она достаточно настрадалась…
– До тебя были и другие.
От этих слов Тесс чуть не поперхнулась. Они были настолько откровенны, что Тесс подняла глаза на Сибил. Девушка по-прежнему смотрела только на фотографию.
Вкрадчиво взглянув на нее, Тесс улыбнулась.
– До меня? – переспросила она. – Что ты этим хочешь сказать?
Сибил смерила ее взглядом кротким, знающим и абсолютно равнодушным. Ее глаза говорили о том, что она знает все, но не хочет, чтобы на нее давили.
Тесс молчала.
– Много других, – продолжила Сибил своим тонким, пробивающим, как игла, голосом.
– Я знаю, – осторожно проговорила Тесс, закончив бинтовать один палец и переходя к другому.
Слова Сибил серьезно встревожили ее. Ей пришло в голову, что Сибил, которая выросла вместе с Хэлом, знает про него многое, что неведомо самой Тесс и что, возможно, так и останется неведомым.
– Но ему на всех всегда было наплевать, – еще раз «капнула» на голову Тесс Сибил.
Тесс молча впитывала в себя, усваивала эту фразу, к осмыслению которой можно было подходить с двух разных сторон. Она вдруг почувствовала, что Сибил обладает оружием, которое может принести погибель, если будет обращено против женщины, да еще находящейся в таком щекотливом положении, каким было положение любовницы Хэла.
Тесс лихорадочно готовилась к следующей фразе, но она все равно поразила ее, как громом.
– Кроме одной, – заключила Сибил.
Ее взгляд наконец окончательно перешел с фотографии на Тесс и замкнулся теперь уже на ней.
Какими пугающими были голубые глаза Сибил! Совсем прозрачные, очень глубокие и ужасающе пустые. В них было что-то такое, от чего становилось зябко и погано на душе. Они словно вскрывали в человеке застаревшую рану невидимой иглой и начинали копаться в ней.
Глядя в эти глаза, Тесс поняла, что внутренняя боль, мучившая Сибил, превратилась со временем в ненависть к внешнему миру и к самой себе.
И эта ненависть теперь владела голосом, в котором слышался нескрываемый триумф.
– Одной-единственной, – добавила Сибил, погружая свое невидимое копье глубже в сердце Тесс.
А та все продолжала машинально работать над ранами Сибил.
В голосе безумной девушки не было никаких намеков. В нем не было ничего, кроме злобы. Это Тесс уловила очень четко.
Она побледнела. Ее руки, хлопотавшие над бинтами, заметно подрагивали. Она уже была не рада, что Сибил оторвалась от фотографии. Теперь ее страшные глаза буравили Тесс похлеще самих слов, которые до сих пор отзывались эхом у нее в ушах, хотя были произнесены тихим голосом. Смысл их достиг ее сердца еще раньше, чем она смогла осознать его и проанализировать. Похоже, именно на это и рассчитывала Сибил.
Тесс была сильной женщиной. Она смела со своей дороги многих решительных соперниц, врагов, у которых было гораздо больше власти и возможностей в тот момент, когда Тесс поразила их. Все ее успехи основывались на убеждении, что она пойдет на любую битву ради достижения своей цели и на этом пути не убоится никого, будь это хоть сам дьявол.
Но Сибил была хуже дьявола. Болезнь, пожиравшая ее, высосала из нее все человеческое и наполнила вены и артерии мутью мрачного безумия. Ее сердце превратилось в адский камень, против которого, возможно, бессильно любое человеческое оружие.
С этой мыслью Тесс заставила себя посмотреть на Сибил. Прямо ей в глаза. Она попыталась придать своему взгляду максимальную холодность, на которую только была способна. Но она все еще держала обожженную руку в своих дрожащих руках и знала, что через это прикосновение Сибил получает полную информацию о ее душевном состоянии, о ее тревоге и страхе. Сибил была во всеоружии. Ее безумие, усиленное явной враждебностью, неприятно щекотало Тесс нервы.
Тесс поняла, что с каждой секундой слабеет. Если бы они говорили о чем-нибудь другом, тогда… Но они говорили о Хэле. И было уже слишком поздно. Рана, которую вскрыла в сердце Тесс Сибил, ширилась, углублялась. Гордыня Тесс, которая была ее последним щитом, трескалась по швам. Невидимые иглы проникали сквозь эти трещины и беспрепятственно доставали до самого ее сердца, оставляя на нем глубокие, кровоточащие язвы.
И наконец из этой раны вырвались те слова, которые Тесс изо всех сил старалась удержать внутри себя, но не смогла этого сделать. Слова, которые она ни за что не хотела доверять ушам этой бездушной куклы, напавшей столь неожиданно и сразившей ее.
– О ком ты говоришь? – выдохнула с гримасой боли Тесс.
Она все еще держала обожженную руку Сибил. Она смотрела на нее. Глаза Сибил потускнели, стали свинцовыми. В них разливалось зловещее удовлетворение. Сибил сейчас казалась Тесс хищной змеей, которая неторопливо переваривала неосторожную мышку, которую только что сумела проглотить. Тесс оглянулась на портрет Хэла, затем вновь посмотрела на Сибил.
– О ком ты говоришь? – прошипела Тесс, уже начиная терять над собой контроль.
Сибил не спускала с нее все того же хищно-удовлетворенного взгляда, но молчала.
– О ком ты говоришь?!
Тесс не могла видеть своего выражения лица в эти секунды и должна была благодарить за то Бога. Она не осознавала также того, что изо всех сил сжимает в своих руках обожженные пальцы Сибил, инстинктивно пытаясь добиться от нее проявления хоть чего-нибудь человеческого, хоть гримасы боли, хоть стона…
Но Сибил только иронично улыбнулась, наблюдая за этой тщетной пыткой как бы со стороны. Ее глаза смеялись Тесс прямо в лицо. Затем она проговорила насмешливым тоном:
– Спроси того, кто в бассейне, – и она показала на Хэла. Тесс машинально перевела взгляд на фотографию. Хэл приветливо улыбался ей.
Разумеется, она и не подумает спрашивать его о том, правду ли сказала ей эта психичка Сибил. Ответ его мог быть страшен. Уничтожающе страшен. Может быть, и того хуже.
Тесс наконец отпустила руку Сибил, прекратив эту идиотскую игру-пытку. Перевязала и хватит. Тоже мне рана! Настоящая рана была сейчас в сердце Тесс. И Сибил расковыряла ее ржавым гвоздем своих слов. Она выбрала самый благоприятный для этого момент. Здесь она могла посоревноваться с обладающим профессиональным рефлексом матадором.
Разве можно было ждать от безумной Сибил такой меткости, такой выверенности?!.
Разве могла вообразить такое Тесс еще десять минут назад, когда она гуляла по дому, поздравляя себя с победой над Дианой и с трепетом пытаясь представить блестящие перспективы их будущего с Хэлом?..
Да, десять минут назад Тесс не могла допустить даже теоретической возможности такого смертельного удара себе в сердце.
Но теперь рана была вскрыта. Сибил продолжала в ней копаться. Кровь хлестала все сильнее. Теперь Тесс точно знала, что эта рана уже никогда не заживет. Ей придется жить с ней всю жизнь, недосыпать из-за нее, безуспешно пытаться залечить ее. С этого самого момента и всю жизнь…
И все это сделала Сибил.
А Сибил улыбалась легкой улыбкой, откинувшись на мягкие подушки дивана и вновь принявшись рассматривать портрет своего брата. По всему ее виду было ясно, что она прекрасно отдает себе отчет в том, что натворила, прекрасно понимает, что отыскала ахиллесову пяту у этой женщины, с которой познакомилась совсем недавно.
Тесс поднялась. Она еще раз бросила внимательный, долгий взгляд на мальчишеское, красивое лицо Хэла на фотографии, на минуту присоединилась к размышлениям Сибил по поводу этого снимка. И тут же она почувствовала дикий страх, скользкой змеей ползущий внутри нее.
Она повернулась к портрету спиной и тихо вышла из комнаты. Ей хотелось сейчас же спуститься вниз к Хэлу. Никогда еще она не испытывала такой острой необходимости немедленно увидеться с ним.
XXVII
21 декабря 1958 года
Она была одинока.
Лаура жила одна уже пять месяцев. Она не видела Тима с того дня, как в суде было прослушано дело о разводе. Как Тим и обещал, он сразу же покинул Лауру и больше не показывался. Формальные процедуры, следующие за разводом, продвигались очень медленно и, возможно, могли протянуться еще восемь или даже девять месяцев. Но Лаура чувствовала себя уже абсолютно отделенной от Тима. Их брак остался в прошлом.
Теперь Лауре пришлось познакомиться со всеми странными ощущениями, которые ждут тех людей, чей брак провалился. Ощущениями, которые ни один человек, не состоявший в браке, не мог испытать, как бы одинок он ни был.
Сознание того, что она покинута и бесполезна, ощущение какой-то пустоты заполняло Лауру каждое утро, когда она просыпалась и начинала день наедине с собой. Ее унижения казались ей такими же естественными, как вдохи и выдохи. У нее был мужчина, которого она любила, а теперь потеряла. Она чувствовала себя так, как будто половина ее умерла, и теперь ей часто являлось привидение, напоминавшее о прежней жизни. Хотя, когда она ворошила прошлое, ей вспоминалось чувство теплоты и то, что она была желанна. Но теперь все это ушло навсегда.
Она изменила свой распорядок так, что теперь могла делать наброски в офисе. Иногда она выходила погулять, захватив свою камеру. Она посещала любимые места и бродила по городу в поисках новых. Очень часто она не возвращалась домой до тех пор, пока усталость не валила ее с ног. Тогда, придя домой, она сразу же засыпала, и, таким образом, у нее не оставалось времени для того, чтобы успеть снова почувствовать всю боль своего одиночества.
Квартира была для нее камерой пыток. Лаура ненавидела молчание, тишину и раздирающее чувство, что просторная комната была предназначена для нее одной. Без быстрых, уверенных шагов мужчины, эхо которых отдавалось бы от этих стен, без звучания его низкого голоса, без тепла, которое шло от его тела, когда он лежал рядом с ней ночью в кровати, – без всего этого ее жилище было похоже на могилу, а сама она – на разлагающуюся мумию, служившую лишь еще одним напоминанием о том счастье, которое было у нее в прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55