О крушении всего того, во что он верил, что считал в своей жизни дорогим и близким. Каждой клеточкой своего тела он ощутил триумф смерти над жизнью, торжество измены над любовью.
Теперь ему стало все понятно. Теперь тайна раскрылась ему. Та страшная тайна, которая подтачивала его счастье все эти годы. Годы сомнений и борьбы за любовь.
С хладнокровием, которое удивило его самого, Тим прикрепил медицинскую карту обратно на стену над кроватью Лауры. Затем он опустил глаза на свою жену. В его взгляде сквозил страшный приговор. В его свете она предстала перед ним такой, какой он ее никогда не видел. Теперь ему была открыта истина, которую она так долго и так ловко скрывала от него, которую ей удавалось прятать от него даже на супружеском ложе… Но она оказалась недостаточно хитрой. Вышла промашка, и он ею воспользовался. Тайна перестала существовать для него. Теперь он знал все. И сила этого знания, которая пробивала сейчас себе путь в тайниках его души, однажды обрушится на нее.
Он медленно поднялся со стула, подхватив с его спинки свой пиджак, и вышел из палаты, оставив за своей спиной безмятежно спавшую Лауру.
XXI
Диана находилась в зеленой комнате городской телевизионной студии и ждала момента, когда начнется ее интервью, которое должно было быть записано для выпуска вечерних новостей.
На ней был классический костюм «нореаль». Просторный, с красивыми линиями. В дополнение к нему было несколько ниток жемчуга и жемчужные сережки. Она была элегантна, естественна и вполне соответствовала приличествующему для нее имиджу светской дамы, которая выбрала в середине дня минутку для того, чтобы непринужденно поболтать с прессой.
Она наперед знала, как будет проходить это интервью. Ее спросят, какое участие принимает она в кампании по избранию Хэла в Сенат, чем помогает, за что отвечает. Какие у нее уже есть планы в связи с намечающимся переездом в Вашингтон. Чем она больше всего восторгается в своем муже и гордится после его великолепного появления в программе «Вашингтон сегодня».
Теперь, когда шансы Хэла быть избранным заметно увеличились, ее просто закидывали предложениями о подобного рода интервью. Никто уже не сомневался в том, что вскоре она станет самой красивой в Штатах женой сенатора, звездой Вашингтона и славной представительницей нью-йоркского общества в политическом мире всей страны. В связи с этим журналисты охотились за ней ничуть не меньше, чем за самим Хэлом.
Диана попыталась выбросить из головы все посторонние мысли и сосредоточиться на ожидавшемся с минуты на минуту интервью. В течение всего последнего часа она отчаянно боролась с тем эффектом, которые оказали на ее организм принятые двести миллиграммов эквинила и два стакана водки. Она чувствовала себя фигуристкой, которая ступила на коньках не на лед, а в слякоть. Предательский препарат, благодаря которому она должна была прийти готовой к серьезному испытанию, ожидавшему ее впереди, наоборот стал отнимать у нее последние силы и провоцировать страх перед интервью.
Со времени той ночи, которая последовала за шоу «Вашингтон сегодня», жизнь Дианы сорвалась с наезженной колеи. Когда Хэл оттолкнул ее столь неожиданно и резко в тот самый момент, когда они уже подошли к акту любви, она поняла, что произошло нечто страшное. В ту минуту она потеряла последнюю толику самоуважения. Она заподозрила, что он угадал ее состояние, а может быть, даже нашел бутылку в ванной…
Как бы там ни было, а ей стало совершенно ясно, что он не хочет ее. В самом факте его отказа от ее тела содержалось что-то жалкое и презрительное. Проснувшись на следующее утро, она обнаружила, что лежит в постели одна.
С того дня ответственность ее положения жены кандидата в сенаторы утроилась, а ее способность нести эту ответственность так уменьшилась, как никогда прежде. У нее создалось впечатление, что она окончательно разошлась с Хэлом во всем. А в это время их со всех сторон приветствовали как идеальную пару.
Ложь теперь стала невыносимо давить на Диану. Она всю свою жизнь лгала, но почему-то надеялась, что, став ее мужем, Хэл положит конец ее обману и самообману.
И он помогал ей удерживаться в рамках. Но теперь… Теперь у нее остались только водка и транквилизаторы, которые дарили ей весьма сомнительные удовольствия, зато дань за них требовали непомерную. Они давали опору ее ногам, но она-то хорошо знала, что эта опора больше смахивает на зыбучие пески. Они обеспечивали ей голос, которым она могла отвечать на вопросы интервьюеров, этих противных, ухмыляющихся молодчиков. Но в этом голосе стало много осечек, проглатывания звуков, запинок… Все это Диана видела как на ладони. Это ее ужасало. Но еще больше ее ужасала мысль о том, что это, возможно, видно не только ей, но и окружающим…
Транквилизаторы были ее излечением и ядом, благодатью и проклятьем. Она бы на все пошла, лишь бы бросить их и зажить снова нормальной жизнью…
Впрочем, она понимала в глубине души, что никогда не жила нормальной жизнью. Ей не к чему было возвращаться. Обман и самообман стали самой тканью ее существования. Определенно, ей не к чему было возвращаться…
Теперь вот и Хэла рядом с ней не было. Она томилась одиночеством.
До интервью оставалось пять минут. Она огляделась вокруг в этой зеленой комнате. Заваленные журналами столы, продавленные диваны, успокаивающие сюжеты постеров на стенах – картинки для туристов, тусклый кофейник, тарелка с печеньем. Она давно была знакома с зелеными телепомещениями. Они всегда угнетающе действовали на ее психику. Продюсеры, казалось, извлекали какое-то странное удовольствие, даже не пытаясь придать таким комнатам хотя бы легкий намек элегантности. То, что появлялось на экранах телевизоров, по сути было чистой и грубо сработанной иллюзией. Все, что располагалось за кадром телекамеры, было грязно, разбито, раскидано, тускло, выглядело убого и отвратительно. Как будто специально.
Диана от нечего делать потянулась к одному из журналов, когда раздался стук в дверь. Она ответила. Тогда дверь приоткрылась, и в образовавшемся проеме показалось прыщавое лицо курьера телестудии.
– Миссис Ланкастер? – спросил он.
– Да.
– Вам пакет, мэм.
Он вошел в комнату и передал ей из рук в руки жесткий большой конверт. На нем не было ни почтовой марки, ни обратного адреса, только ее имя, выведенное крупными печатными буквами.
Курьер ушел, даже не попросив ее расписаться в получении.
Смущенная Диана распечатала конверт, думая, что это как-то связано с передачей.
Как только содержимое посылки выпало ей на колени, у нее перехватило дыхание.
Обнаженные груди Линды Престон переливались солнечными бликами на увеличенном – восемь на десять – фотоснимке. Характерно было то, что эти груди прижимались к грудям самой Дианы. Обе женщины сплелись телами в тесном объятии на скомканных простынях кровати в гостиничном номере. Линда лежала поверх Дианы, ее бедра и ляжки подчеркивались причудливой игрой света и теней. Губы Линды были раскрыты и поглощены губами Дианы. Это был страстный, жадный поцелуй.
Судорожно вздохнув, Диана швырнула снимок обратно в конверт. Она резко обернулась по сторонам и про себя поблагодарила свою счастливую звезду за то, что никого, кроме нее, в зеленой комнате не было.
Затем, украдкой, она еще раз взглянула на фотографию. В конверте лежало еще несколько снимков. Все столь же откровенные, как и первый. Фотографии от увеличения потеряли в качестве, но все равно были красноречивыми и даже художественными в подробном изображении «запрещенных» отношений между женщинами. Диана и Линда были сняты в самых томных позах своей любви. Руки и ноги их страстно переплетались, губы, языки, пальцы блестели от любовной влаги, лица были искажены вожделением, зрачки глаз расширены от восторга созерцания взаимной наготы.
Диана с остервенением швырнула фотографии обратно в конверт. Она поднялась было на ноги, но почувствовала головокружение и вынуждена была сесть обратно. Со страхом она вспомнила об интервью и подумала о том, сколько времени у нее осталось. Сколько минут? А может, уже секунд?..
Вот сейчас продюсер войдет в комнату, чтобы отвести ее в студию, увидит конверт, лежащий у Дианы на коленях, выражение ее лица и…
Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы и избавиться от безотчетного ужаса. Затем она тщательно просмотрела содержимое конверта, надеясь найти какою-нибудь записку или письмо.
Ничего подобного там не было. Что все это значит? Чего от нее хотят? Чего добиваются? Кто мог это сделать?
Кто посмел так обращаться с ней?
Наконец она решила обследовать сам конверт. Она разорвала его по линиям сгиба, и на внутренней стороне увидела то, что искала.
На жесткой бумаге черным толстым маркером было выведено три слова:
Жди моего звонка.
Диана зажмурилась так сильно, как только могла. У нее даже навернулись слезы. Однако от кошмара этим отделаться не удалось.
Одинокая слеза медленно покатилась по щеке…
Через минуту Диана поднялась со стула и, выйдя из зеленой комнаты, направилась к дверям выхода из телестудии.
Она ушла отсюда, даже никого не поставив об этом в известность.
XXII
Ежедневное издание «Женская одежда», 1 июля 1958 года
«Лаура Блэйк снова побеждает!
Второй год подряд Лаура Блэйк становится обладательницей знаменитой премии «Критикс Соти», которой награждаются американские художники-модельеры за самую оригинальную работу.
Миссис Блэйк, чей салон «Лаура, Лимитед» за несколько последних сезонов уже успел стать международной сенсацией, приняла премию на торжественной церемонии, устроенной в «Уолдорф-Астории» вчера вечером. Присутствовало много ее коллег из разных стран мира, журналисты, пишущие о моде, а также представители торговых кругов.
В своей торжественной короткой речи миссис Блэйк особо поблагодарила своего мужа Тима Райордана, за его неустанную работу по развитию и расширению фирмы «Лаура, Лимитед», которая за относительно небольшое время успела превратиться из маленького магазинчика в Гринвич-Виллидж в престижный и знаменитый салон моды.
– Да, я выиграла второй раз подряд эту известную премию, – сказала миниатюрная художник-модельер, – но это произошло исключительно благодаря Тиму, потому что он придавал мне решимости, он вдохновлял меня на труд, о котором я раньше и мечтать не могла. В награду за это я подарила Тиму свою любовь. Я люблю его, и пусть знает весь мир о том, что он всегда может рассчитывать на мое неумирающее восхищение и благодарность».
Тим Райордан не дотрагивался до своей жены в течение двух месяцев.
Все это время он со стороны наблюдал за нею. Наблюдал за тем, как она поправляется после неудачной беременности, избавляясь от подавленности своим горем, но оставаясь встревоженной и неуверенной в том, что брак ее и теперь прочен и сама она крепко стоит на ногах. Наконец, она вышла из депрессии после выкидыша и стала той женой, какую он знал прежде. Но теперь ее настолько сильно угнетал страх, вызванный странным поведением мужа и его уединенными размышлениями, что она окунулась в работу с таким отчаянием, словно хотела позабыть обо всем на свете и спрятаться от ужасного мира.
Тим, впрочем, не являлся сугубо сторонним наблюдателем этих превращений. Он хоть и сдержанно, но участвовал в каждой стадии этого постепенного возвращения жены к жизни. Он говорил ей правильные слова, правда, без искренней теплоты. Он окружал жену комфортом, баловал ее, ободрял, правда, без любви.
И он избегал близости с ней.
Недели проходили, и он видел, как отчаянно она продолжает борьбу с горем, как неутомимо ищет выход из жизненного тупика, в который ее загнали скорбь и чувство собственной вины после потери ребенка. Он видел, как возвращается к жизни ее ослабевший после выкидыша организм, как наливается силой и соками ее тело. Он видел, с какой жадностью она хватается за работу.
Постепенно она окончательно оправилась от перенесенного – по крайней мере, физически – и стала ожидать возобновления прежних взаимоотношений с мужем.
Когда они были вместе, он чувствовал, насколько внимателен и пристален ее взгляд, скользящий по крутым, выдающим мощь, изгибам его тела. Когда она заговаривала с ним, в ее голосе вновь понемногу начинали звучать мягкие и манящие женские обертоны. Ее настойчивые попытки выразить свое чувство привязанности к нему ясно говорили о том, что она вновь готова принять его в своей постели, что он ей нужен.
Тим прекрасно все это видел и тем не менее держался на расстоянии. Он изобретал всевозможные хитроумные предлоги, с помощью которых отстранял ее раз за разом. Стоило ему заметить ее томный взгляд, как тут же зевком, резким словом, опрокинутой чашкой с кофе он отвлекал ее внимание и охлаждал ее пыл.
Одновременно он и своей работой занялся вплотную, как не занимался никогда. Появлялся дома не раньше восьми вечера, а то и после девяти. Он рано ложился спать и поднимался с рассветом. Таким образом ему удалось максимально сократить время пребывания с Лаурой в супружеской постели. Собственно, это время ограничивалось теперь всего двумя-тремя часами. В эти часы он держался от нее на расстоянии вытянутой руки, расчетливо контролируя дистанцию демонстрацией холодности, усталости, плохого настроения. Он коротко желал ей спокойной ночи, равнодушно чмокал в щеку и поворачивался спиной.
Время шло, и вот он уже стал замечать растущие в ней растерянность, печаль и разочарование. Он хорошо понимал, что она терпит двойную пытку. Во-первых, она до сих пор не оправилась от эмоционально-психологического шока, связанного с потерей ребенка, а во-вторых, именно сейчас, когда она больше всего нуждалась в поддержке близкого человека, мужа, он просто игнорировал ее.
Она не могла не почувствовать, что его отказ от близости с ней – это только внешнее, поверхностное выражение чего-то более глубокого и пугающего. Интерпретировать необычно холодное поведение мужа в подобной ситуации было несложно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55