К концу этого первого визита они стали друзьями. Лаура держалась так мило и естественно, что невозможно было перед ней устоять. Она очаровательно просто и скромно относилась к своему таланту, заботясь лишь о нуждах клиентов. В ней не было ничего от модной примадонны, как в других знакомых модельерах Дианы.
И когда, наконец, Диана примерила одну из трех вещей, которые создала для нее Лаура через месяц после ее первого визита, она совершенно убедилась, что наконец-то нашла для себя идеального дизайнера. Это были изделия изумительной красоты, и каждая делала личность Дианы просто неотразимой. Они были больше похожи на произведения искусства, чем на предметы одежды.
Лауре как-то удалось разрушить холодный, статичный образ Дианы, который культивировали другие дизайнеры, и обнажить ее внутреннюю уязвимость. Эти платья делали ее молодой женщиной с надеждами, чувствами, с сильными и слабыми сторонами, а не испорченной надменной богачкой. И все это Лаура сделала таким образом, что Диана не могла смотреть на себя в зеркало без слез благодарности. Впервые с тех пор, как она себя помнила, Диана могла взглянуть в зеркало и почувствовать себя обычным человеком, не испытывая при этом чувства стыда.
Диана решила поддерживать Лауру всеми своими силами. Она гордилась своей славой законодательницы мод среди светских дам и чувствовала, что идеально подходит для того, чтобы представить Лауру в наилучшем виде.
Она принесла эти изделия прямо в журнал «Мода» и показала их издателям. К ее удивлению, она, казалось, сразу не убедила их, и они напомнили ей, что на страницах журнала могут публиковаться работы только самых известных дизайнеров. Но потом по каким-то причинам они согласились принять эту рекламу «Лаура, Лимитед», если она будет предварительно оплачена.
Диана была рассержена их сопротивлением. Она напомнила редакторам о том, сколько историй написал о ней журнал в прошлом. Но еще больше появится в будущем, так как ее помолвка и женитьба с Хэлом уже стали реальностью. Она ясно дала им понять, что если она будет ими недовольна, то эксклюзивное право публиковать информацию о ее будущем с Хэлом она предоставит журналу «Базар».
Страх потерять «любимцев Америки» и еще больший от того, что о них будет писать главный противник – убедил редакторов. Они согласились опубликовать модели Лауры Блэйк, представляемые прекрасной Дианой Столворт.
И вот они появились. Это был поразительный материал. Не только потому, что он показывал, насколько гениальным дизайнером была Лаура, но и раскрывал неподозреваемые и потому невидимые черты Дианы, которые удалось обнажить Лауре.
Диана редко когда так гордилась тем, что она сделала. Да и польза была много больше, чем просто сверкающая обложка журнала. Диана была взволнована, что сумела помочь кому-то, кто того заслуживал, как Лаура. Но в то же самое время она была уверена, что помогла и себе тоже.
Сегодня днем она пошлет копию журнала Хэлу в Париж. В следующий раз, когда он приедет домой, она предстанет перед ним в одежде, созданной для нее Лаурой. Теперь, когда она познакомилась с Лаурой и чувствовала себя намного уверенней, она сможет храбро встретить его. Она очень надеялась, что те дни, когда она была напряженным, запуганным спутником Хэла, наконец-то проходят.
Благодаря Лауре Блэйк, Диана начинала чувствовать себя женщиной.
XVIII
22 января 1955 года
Уинтроп Эллис Бонд IV в свои шестьдесят четыре года был вполне довольным жизнью человеком. Он был председателем правления «У. У. Бонд», третьего самого большого конгломерата, основанного в США, и одной из десяти самых больших корпораций в мире. Так как компания начала свою деятельность со строительства железных дорог еще в девятнадцатом веке и росла вместе с Америкой, то в настоящий момент Уинтроп Бонд был одним из самых богатых людей в мире.
Он был всецело занят своей работой. К тому времени, как он унаследовал компанию, она уже выросла из железнодорожного и угольного концерна в спрутовидного монстра с капиталовложениями во всех отраслях промышленности, науки, связи и банках. Две мировые войны завершили этот процесс и «У. У. Бонд» была сегодня фактически расчетной палатой, которая заставляла функционировать американский бизнес.
Довольно странно, но Уинтроп Бонд – или Уин, как называли его родственники и друзья – в душе не был бизнесменом. Он никогда не был движущей силой роста своей компании. Он унаследовал дело отца, но не его деловой характер. Эта черта, казалось, переходила из поколение в поколение.
Первый Уинтроп Бонд, дедушка Уина, построил компанию из сети почти обанкротившихся фирм, превратив ее в собственность великой баронской династии. Но дедушка Уинтроп II был неуверенным распорядителем, пока его сын Уинтроп III не принял от него управление, будучи еще двадцатилетним выпускником Йеля, и не увеличил размеры корпорации в десять раз.
В течение трех десятилетий Уинтроп III стоял у руля управления, не давая покоя своей кроткой семье так же, как и конкурентам. Потом он умер от сердечного приступа – врожденная болезнь Бондов, неспокойная жизнь которых несомненно ускоряла ее процесс – и компания перешла к Уинтропу IV.
К тому времени «У. У. Бонд» была уже слишком большим чудовищем, чтобы можно было остановить ее рост. Уин Бонд, у которого был довольно консервативный характер и врожденный страх перед ненужным риском, умудрялся удерживать рост компании в разумных пределах, и в довольно безопасном финансовом положении. Благодаря его предосторожностям и заботе о финансовом управлении, корпорация выжила в годы Великой Депрессии, ни разу не оступившись, и продолжала проникать в международные финансовые центры, которые сначала привели мир ко второй мировой войне, а затем вывели из нее.
За время своей долгой карьеры Уин избегал большой оригинальности, но в то же время и больших глупостей.
Уин, возможно, мог бы делать свою работу лучше. Он знал, что «У. У. Бонд» в более деятельных руках могла бы стать крупнейшей корпорацией в мире. На сегодня она была одной из самых уважаемых. Уин, несомненно, работал неважно.
У самого Уина было двадцать шесть процентов акций компании. Его личный капитал превышал триста пятьдесят миллионов. Он, по сути, всю свою жизнь жил как король, окруженный беспокойными советниками, телефонными звонками и ответственностью, наигранной и настоящей.
И, подобно королю, он был одинок. Количество близких друзей, которым можно было доверять, не увеличивалось с приходом к власти. Человек, который наследует такое положение, должен советоваться сам с собой. Такой образ жизни не подходил Уину, который по своей природе был человеком скорее мягким, чем смелым, рожденным любить и быть любимым и избегать жестокостей жизни.
Но Уин прекрасно понимал, кем и чем он являлся, чтобы определить свое место в мире. Он делал это, забиваясь в один из самых крошечных и укромнейших уголков своей личной жизни. Его жена – наследница одной из процветающих химических фирм, которая, выйдя замуж за Бонда, объединила богатство своей семьи с «У. У. Бонд», в то же время завладев сердцем Уина, – помогала ему в этом.
Они занимали единственный этаж особняка на Мэдисон-авеню, где устроили себе небольшую квартирку. Эйлин любила готовить, и Уин научился помогать ей делать салаты на кухне, которую они оборудовали наверху. Они редко посещали свои дома в Нью-Порте и Шоколадной бухте, делая это в основном ради детей. Они спокойно жили в своих комнатах, слушая по вечерам радио, Уин, читая финансовые новости и вестерны, его жена, занятая вязанием для него свитера или носков.
Их единственным настоящим «домом далеко от дома» была вилла, построенная Уином на скалистом побережье Напили. Два-три раза в год он удалялся туда вместе с женой на пару недель, чтобы глотнуть тропического воздуха. Плеск моря, песок и замечательная растительность, казалось, расслабляли Уина, восстанавливая его силы, и в этом экзотическом месте, таком далеком от шумных улиц Манхэттена, он как нигде чувствовал себя ближе к Эйлин.
Уин не считал себя слишком оригинальным или одаренным человеком. Он получал удовольствие от игры в гольф, катания на свой яхте – он не был сильным пловцом и никогда бы не рискнул сам управлять яхтой – и от вечеров с Эйлин.
Его единственной страстью были картины импрессионистов. Бонды, благодаря бабушке Ханне, оказывали покровительство Ренуару и Моне, когда те были живы. В коллекции семьи были некоторые самые значительные их работы, также как и работы Дега, Писсаро и несравненного Мане.
Уин полюбил эти полотна, будучи еще ребенком, когда он бегал по залам особняка на Мэдисон авеню. Радужные пейзажи наполняли его чувством умиротворенности и безопасности, а женщины Ренуара, такие румяные и мягкие, напоминали ему его мать и бабушку.
Когда он вырос, то проявил активный интерес к приобретению новых картин. Они медленно поднимались в цене в двадцатых и тридцатых годах, но для человека с чековой книжкой Бонда они не дорожали. Уин купил Ренуара за пятнадцать тысяч долларов, поля и лилии Моне за двадцать тысяч, танцовщиц Дега за семь с половиной и портреты Мане едва ли за большую сумму.
Живопись была для Уина радостью и страстью. Сегодня коллекция импрессионистов Бонда оценивалась почти в семьдесят миллионов долларов и дорожала с каждым днем, так как работы французских мастеров штурмом брали мир.
Уин окружил себя картинами. Иногда, закрывая шторы на окнах, он включал подсветку и наблюдал, как маленькие лампочки освещали дам Ренуара на стенах его кабинета. Он сидел так часами после обеда, ощущая томление своей юности, которая рисовала жизнь в розовом свете.
Теперь Уин остался один. Эйлин, его единственный настоящий друг во всем мире, умерла от рака семь лет назад после длительной борьбы с болезнью. Ее потеря опустошила Уина. У него больше ни на что не осталось сил, кроме как на заседания правления, чтение романов и на спокойные размышления.
Его двое детей, сын Уинтроп V (которого называли Тони, чтобы избежать путаницы в связи с чрезмерным обилием Уинтропов в семье) и дочь Гей никогда не были особенно близки со своими родителями. Они прошли через жизнь Уина как привидения, не оставив почти никакого следа, кроме волнений о поврежденных коленках, разбитых лодыжках, школьных соревнованиях, уроках музыки, слезах из-за мальчишек и скандалов из-за поздних свиданий. Сейчас Тони был членом правления, секретарем исполнительного комитета, а Гей вышла замуж в семью коммерсантов Конуэй.
Уин привык проводить время вдвоем с Эйлин, и когда она умерла, в мире не осталось ничего, что бы он ценил. Остаток жизни виделся ему как постоянная потеря его необходимости и незаменимости, так как Тони все больше вникал в дела; как еще большая поглощенность его художественной коллекцией и проведение все большего времени в Напили, где мягко катящиеся волны напоминали ему об Эйлин и о его разбитой мечте провести остаток дней с ней.
У него был небольшой сердечный приступ три года назад, недостаточно серьезный, чтобы изменить его образ жизни. Но врачи предупредили его, что пора проще относиться к вещам. Они не могли знать, как он примет этот совет.
Конечно, Уину было только шестьдесят четыре. В семье его поддразнивали, ведь он был самым желанным вдовцом на всем американском континенте, а его товарищи по клубу в Нью-Йорке всегда отпускали шуточки по поводу его счастливой холостяцкой жизни и о том, как прекрасно он, должно быть, проводит время. Но его друзья уже давно перестали представлять ему женщин. Все видели, что он не может забыть Эйлин, что он слишком стар и слишком устал для романтики и целиком ушел в свое одиночество и воспоминания.
Его внуки вносили желанный беспорядок в его жизнь во время приездов в Напили, что бывало не часто, так как туда было трудно добираться и дорога отнимала много времени. Уин помнил об их днях рождения и звонил им, но не считал необходимым прилетать, чтобы обнять их, так как не очень любил собственных детей и их супругов, которых он утомлял. Вполне довольный жизнью Уин понимал, что переживал не только Эйлин, но и себя. Ему давно уже пора было уйти на пенсию, но не хватало духу оставить «У. У. Бонд» и передать компанию в другие руки. Чувство уважения к покойному отцу и дедушке не позволяло ему оставить работу.
Он жил в другом эмоциональном мире, далеком от реальной жизни. В глубине души он готовился к спокойному концу, который не будет нежеланным, когда придет. Он существовал только в прошлом, которое рисовало ему воображение. Там он чувствовал себя дома, там он и останется.
Если только что-нибудь не возвратит его к реальной жизни.
Это был большой вечер. Он давался в республиканском клубе на Шестьдесят третьей улице для членов Ассоциации лидеров американского бизнеса, организации бизнесменов с большими доходами, благотворительные пожертвования которых были огромными.
Все это в целом приводило к неплохим налоговым вычетам и было хорошо для всех. Подобный вечер проводился каждый год, и десяткам лидеров корпораций с плохими манерами и громкими голосами приходилось соседствовать в закрытом помещении с людьми, подобными Уину, для которых близость этих голодных акул была тяжким испытанием.
Сама по себе встреча была ужасной. Повестка дня была длинной, а участники беспокойными, так как члены правления и исполнительные директора скорее станут красть деньги у народа, чем отдавать. И, наконец, вечер был скучным, наполненным табачным дымом, шампанским и пустыми разговорами.
Уинтроп Бонд пожал столько рук, сколько смог, перед тем, как удалиться в библиотеку на восьмом этаже, где он теперь и сидел в своем любимом кресле, уставясь в окно и борясь с сонливостью. Он пил чай – больше он не притрагивался к коктейлям, так как от них у него возникало лишь расстройство желудка, – и его совсем не смущало безразличное отношение к нему его старых товарищей, чей разговор и смех доносились до него снизу неясным бормотанием.
Его глаза уже наполовину закрылись, когда он вдруг заметил за высокой спинкой кожаной банкетки, стоящей перед камином, две маленькие ручки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62