И он вертелся с боку на бок, так как прикосновение к постели усиливало его желание и уносило сон. Ему требовалось несколько часов, чтобы заснуть.
Об этом он думал сейчас, глядя на Керстен. Она все еще полулежала, пошевеливая своими босыми пальцами. Она смотрела на него с какой-то распутной проницательностью, что его удивляло. Он покраснел, когда она опять пробежала взглядом по его телу вниз-вверх.
– Ты думаешь об этом, да? – спросила она.
– О чем? О чем ты говоришь?
– Не притворяйся. Я знаю мужчин, солнышко. Я знаю, когда в них просыпается желание.
Она засмеялась, довольная, что ее слова произвели эффект.
– Не стесняйся этого, – сказала она, покачивая ногой. – Это говорит о том, что ты мужчина. Как твой брат. Расслабься, Хэл. Дай этому выход. Ты получишь много удовольствия.
Он отвернулся. К своему ужасу он почувствовал, что ласковые нотки в ее голосе заставляли его напрягаться. Она пугала его, так как, казалось, читала его мысли, или даже больше того – она читала что-то в его мыслях, чего там не было раньше, но вползало в его жизнь при звуке ее голоса.
– Что случилось? – услышал он ее голос за своей спиной.
– Ничего, – он потряс головой. – Ты ненормальная, вот и все.
Его слова были слабой попыткой отрицать то, о чем говорило ему его тело.
Он услышал ее вздох. Она пошевелилась на кровати. Он продолжал смотреть в окно.
Потом ему послышались шаги. Может, она уходит. Может, она оставит его в покое.
В самом деле, когда он прислушался, то услышал звук очень медленно и спокойно закрывавшейся двери. Но что-то подсказало ему, что она все еще была в комнате.
– Не поворачивайся, – сказала она, – я почти забыла. У меня есть для тебя сюрприз.
Хэл почувствовал, что попал в ловушку. Он все еще был напряжен. Он не мог повернуться. И она уже закрыла дверь. Они были абсолютно одни, так как никто не поднимется сюда в это время дня. Зачем она это с ним делала? Почему она не оставит его в покое?
Он услышал мягкий шелест одежды, который заставил его вздрогнуть. Может, она стягивала свою блузку? Это была бы неплохая идея, но она слишком далеко вела.
Наконец, она заговорила:
– Теперь все в порядке, Хэл. Можешь повернуться. Он повернулся и посмотрел.
От того, что он увидел, у него захватило дыхание. Она была все еще в блузке, но брюки лежали на кровати. Две длинные загорелые ноги стояли на ковре.
– О боже, Керс! – вырвалось у него. – Что ты делаешь? Ты сумасшедшая!
– Ах, ах, – она потрясла головой, проводя пальцем по губам в то время, как ее глаза скользили по его телу. – Я так не думаю. Я думаю, я прямо у цели, птенчик.
Он повернулся к ней и она уставилась прямо ему между ног с упорством, которое его парализовало. Она пошевелила бедрами, и он почувствовал желание.
– Кто-нибудь может войти, – слабо возразил он. Она покачала своей красивой головкой.
– Нет, Хэл, – она улыбнулась. – Служанки внизу, а мать куда-то ушла. Здесь только я и ты.
Пока он удивленно смотрел на нее, она выгнула спину и сбросила с плеч блузку. На ней остался только маленький бюстгальтер. Какой стройной и прекрасной она была! Ее нагота прикрыта лишь двумя кусочками кружевной материи. Раньше он никогда не замечал, каким сексуальным может быть это тело, и сейчас был поражен.
– Керстен, ты сумасшедшая, – пробормотал он.
Она спокойно опять легла на его кровать, ее волосы рассыпались по плечам и ее пальчики пошевеливались, как будто зазывая его.
– Я думаю, – проворковала она, – что кому-то сейчас становится жарко и неспокойно.
Она посмотрела ему в глаза, ее нагота, казалось, доставала его через всю комнату.
– Керс, зачем ты это делаешь? – тихо спросил он.
– Потому что пришло время. Не будь таким застенчивым, Принц Хэл. Когда было время Стюарта, я сделала это с ним тоже. Но он одурачил меня, умная собака. Он занимался кое-чем еще в Розмари Холле, пока я не поняла, в чем дело.
Упоминание о Стюарте наполнило Хэла таинственным чувством. Керстен посмотрела на него еще более тяжелым взглядом.
– Но ведь ты же не такой, да? – спросила она. – Ты как цветок. И девушки были только в твоих фантазиях, ведь так, Хэл? О, я знаю тебя. Ты слишком прям, чтобы обманывать в твоем возрасте.
Опять Хэл увидел, как пошевелились ее бедра. Только сейчас он понял, какими целомудренными были его фантазии о сексе – они никогда не заходили так далеко.
– Закрой шторы, – мягко сказала она.
Сам не зная почему, Хэл сделал, как она говорила.
Когда он опять повернулся к ней, то увидел, что она снимала лифчик. Он видел, как маленький кусочек материи упал, обнажая прекрасную, крепкую грудь. Она наклонилась вперед.
– Сними брюки, – сказала она.
Хэл был напуган самим собой, своими чувствами и превосходством Керстен. Она, казалось, думала за него, играла им, загоняя его в угол, как она часто поступала, играя в шахматы, теннис и другие игры.
И все же он отказал бы ей, рискуя рассердить и расстроить ее, если бы упоминание о Стюарте не затронуло как-то странно его гордость. Он расстегнул ремень дрожащими пальцами. Брюки упали на пол. Он чувствовал, как желание распирает его. Он знал, что, когда он фантазировал о девочках в постели, у него там уже бывало мокро.
Ее взгляд был прикован к нему. Она пододвинулась к нему. И теперь нежная нотка прозвучала в ее голосе.
– Отлично, детка, – сказала она, падая перед ним на колени. – Ты сумеешь все сделать хорошо. М-м-м, – пробормотала она, – ты большой мальчик, Хэл.
Она помогла ему снять рубашку. Потом он почувствовал, как ее пальцы ласкали его.
– Мой король, Хэл, мой сладкий мальчик, – дразнила она его даже сейчас.
Она не хотела все испортить, шокировав его. Поэтому она очень нежно и осторожно дотрагивалась до него. Потом она увлекла его на кровать.
– Иди сюда, красавчик, – сказала она, – тебе понравится. Она поцеловала его долгим поцелуем, потом подставила ему свою молодую крепкую грудь и он целовал ее, слыша ее учащенное дыхание.
А потом это случилось, и он почувствовал в себе что-то странное, как будто через это к нему пришло какое-то знание, мудрость.
– О, детка, продолжай, – прошептала она.
К своему удивлению он почувствовал, как по ней прошла дрожь и услышал, как крик застрял у нее в горле.
Он отодвинулся на секунду, но тут же ее горячие руки и стон, слетевший с губ, дали ему понять, что это был крик от удовольствия.
– О боже, Хэл, ты прекрасен. – Ее голос звучал беспомощно и был совсем непохожим на тот, каким она говорила раньше.
В то же время к нему пришло чувство силы. Древняя мудрость, непонятно откуда взявшаяся, подсказывала, что ему надо было делать. Он начал понимать, что теперь он владел ей, обладал ее телом. Несмотря на все ее насмешки и превосходство, она была теперь его рабом, игрушкой его плоти.
– О, – вздыхала она. – О, Хэл, еще…
Он не знал, сколько это продолжалось. Наконец, измученный, он остановился. Она притянула его к себе и поцеловала в глаза.
– Дорогой, – прошептала она, – это невероятно. У меня такого никогда не было. Ни с кем. Господи, о, Господи…
Так они пролежали еще довольно долго. Когда она села на кровати, он увидел крестик у нее на груди. Она встала, чтобы одеться, а он лежал, глядя на нее. Он смотрел, как ее нагота исчезает под брюками и блузкой. Она приходила в себя, хотя все еще казалась немного потрясенной тем, что произошло.
Она помедлила перед зеркалом, поправляя волосы. И когда она повернулась к нему с улыбкой, она была опять сама собой, дерзкой спортивной девушкой, а не вздыхающей, стонущей рабыней, которую он держал в объятиях минуту назад.
В этом превращении Хэл открыл загадку женщины, которую он никогда не забудет. Усмешка на красивом лице Керстен, когда она посмотрела на него, была, вместе с ее одеждой, маской, с помощью которой она пробилась сквозь его защиту и заставила овладеть собой. Но под этой была еще одна маска – искаженное голодным желанием лицо, которое дергалось от удовольствия с полуприкрытыми, невидящими глазами.
Какая же из этих масок была настоящей? Улыбающаяся сирена или горячая женщина-животное? За какой из них скрывалось женское сердце? Или это были две маски, которые скрывали настоящую Керстен?
Это был вопрос.
Хотя его молодое сознание еще не понимало всего, его недоумение осталось, когда Керстен, уже совсем одетая и очень красивая в затемненной комнате, наклонилась поцеловать его.
Потом ее холодное самообладание вернулось к ней и она направилась к двери.
– Увидимся за обедом, малыш, – усмехнулась она.
Когда она ушла, Хэл полежал еще немного в постели, уставясь в зеркало, в котором отражалось окно и прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. Карты с картиной войны висели на своем месте на стене. Фото Стюарта стояло на бюро с фото мамы, папы и Сибил.
Но что-то изменилось. Хэл чувствовал, как будто что-то огромное, что он искал все эти годы, наконец, открылось ему. Весь мир – семья, война, он сам – теперь был другой, как будто открылась другая сторона жизни и с ней новое знание, которое мальчики никогда не могут постичь, но в которое могут проникнуть мужчины. И с этим новым знанием в Хэле родился новый человек.
Ему понравилось это. Он чувствовал, что дальше ему будет легче, ведь теперь он знал этот секрет.
И если что-то и омрачало его немного – что-то в загадке о двух лицах Керстен и недостижимая пустота за ними – то теперь у него была новая гордость, с помощью которой он мог справиться с грустью.
«У меня так никогда не было. Ни с кем. Господи, о, Господи».
Голос Керстен звучал у него в ушах, все теперь изменилось. Хэл очень долго лежал так, задумавшись.
За обедом в этот день он смотрел на Керстен, изучая красоту ее щек, глаз, бровей, шелковых волос, которые теперь были заколоты сзади, открывая ее красивое платье. Она была в хорошем настроении, напоминая матери о забытом светском обязательстве, передразнивая теток Ланкастер за их спиной и даже отпустила несколько замечаний насчет отца, который сидел во главе стола. Она даже спросила Сибил о ее делах в школе, внимательно слушая ответ ребенка. Только один раз она бросила взгляд на Хэла, который сказал ему то, что он уже знал: она была теперь его, всегда, когда бы он ни захотел ее и как бы долго ни владел ею.
Разговор был дружелюбным и необычно остроумным. Хэл слушал с одобрением, изучая новый теперь для него мир.
Потом в семь тридцать вошел слуга.
– Телефонный звонок, сэр, – прошептал он на ухо Рейду Ланкастеру. – Сенатор Торенсен. Он говорит, что срочно.
Отец извинился и вышел. Прошло пять минут. За столом воцарилось молчание. Наконец, отец вернулся. Он был белый, как привидение и весь трясся.
Он подошел к Элеонор и взял ее за руки.
– Стюарт, – сказал он. Его голос звучал тихо, но сильное страдание переполняло его, – Он…
Мать вскочила на ноги, цепляясь за него холодными, как смерть, пальцами.
– Что? – закричала она. – Что? Он обнял ее.
– Стюарт погиб, дорогая.
Хэл отвернулся от них. Его глаза остановились на Керстен. Она смотрела на него с выражением, которое он никогда не смог забыть. Это было выражение не вины, не обиды, не даже боли. Это было выражение благоговейного страха. Потом он вскочил, борясь со слезами, и подошел к матери.
V
Бруклин, Нью-Йорк, 11 июня 1951 года
– Следующая остановка Нептун-авеню. Нептун-авеню следующая.
Голос кондуктора глухо скрипел из микрофона в начале поезда. Пассажиры слушали рассеянно, сосредоточившись на своих мыслях.
Поезд, старый, потрепанный, видавший виды подземный поезд, с грохотом направлялся к Кони-Айленд. Большинство пассажиров – молодые люди – ехали провести вечер в парке отдыха, возможно, отпраздновать начало лета или окончание школы.
Такова была цель молодой пары, сидящей ближе к выходу. Мальчик, высокий, красивый, школьный спортсмен, если судить по его пиджаку. Девушка была, наверно, его одноклассницей, хотя маленький рост делал ее моложе. Они сидели, смотря в разные стороны, и, хотя они не держались за руки, не делали еще что-либо такое, что дало бы понять, что они были влюблены, какая-то странная близость, казалось, объединяла их.
Молодого человека звали Роб Эммерик. Он был выпускником школы Мартина ван Бюрена. Сын процветающего конструктора, он должен был начать изучать бизнес-курс в Бруклинском Колледже, осенью и летом работать на своего отца, пока не получит высшего образования. Он сопротивлялся требованиям своего отца – тот хотел, чтобы сын отказался от колледжа и сразу поступил на работу в конструкторское бюро Эммерик. Роб хотел попробовать свои силы в разных областях, прежде чем решить, посвятить ли себя семейному бизнесу.
Роб Эммерик был самым популярным мальчиком в классе ван Бюрена. У него были прекрасные темные волосы и серые глаза, в которых проглядывались надменность и томительная чувственность, что очаровывало всех девушек его класса.
Он был известным нападающим в школьной баскетбольной команде и у него были успехи в бейсболе и лыжном спорте. Он много трудился, и у него были хорошие оценки, он также находил время, чтобы отличиться в команде по интеллектуальным спорам, как и в спорте.
Роб был всеобщим любимцем.
Он был звездой школы, привилегированной и заслуженной, и у него был прекрасный старт для любого будущего, какое бы он ни выбрал.
В этот вечер будущее Роба Эммерика повисло в воздухе, и его уравновешенность вышла из-под его контроля.
Неожиданная перемена в его успехах наступила девять месяцев назад, в начале последнего школьного года. В это время он встречался постоянно с Бонни Керкоран, умной и симпатичной девушкой из его класса, родители которой, владельцы хорошо известной сети аптек в Квинсе и Бруклине, считали Роба хорошей партией для своей дочери.
Бонни была ведущей в команде болельщиков, первой ученицей и звездой наиболее популярной школьной группировки, после того, как ее выбрали местной Королевой. Она встречалась с Робом более или менее серьезно еще с того времени, когда они были в младших классах средней школы. И казалось само собой разумеющимся, что они объявят о помолвке вскоре после окончания школы, а потом поженятся и будут счастливо жить вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62