Кейн пошел на риск в бизнесе. Он знал, что теряя Лиз, он уменьшает способности своей новой компании вводить что-то новое. Он знал, что никогда не сможет работать так же профессионально и свободно, как если бы с ним рядом были вдохновляющие идеи и ум Лиз.
Но, будучи опытным человеком в мире бизнеса, Кейн понимал, что талант Лиз шел рука об руку с ее амбициями. Связать свою карьеру с ней было для него опасно. Рано или поздно она решит обойти его, как обошла Лу, и как он сам блестяще проделал это сегодня, обойдя ей.
Он поступил благоразумно. Он предпочел власть и положение в обществе мукам творчества. Он использовал Лиз на том этапе, где она была ему нужна, а потом выбросил ее. Если его дальнейшая деятельность в телевидении зависела только от Лиз, то положение, которое он сейчас занимал в «Американ Энтерпрайз», являлось гораздо более прочным.
Кейн был амбициозным человеком. Цветное телевидение было для него лишь очередной ступенькой. Если он преуспеет здесь и сумеет сконцентрировать в своих руках достаточно власти в конгломерате, то в один прекрасный день он сможет стать президентом «Американ Энтерпрайз» или, по крайней мере, одним из основных членов правления, как его друг Пенн Маккормик, от которого это, очевидно, зависело. Если бы Кейн зависел от Лиз, то, возможно, она поднялась бы до этих высот, а он проиграл бы.
Лиз улыбнулась, подумав, каким расчетливым, каким мудрым оказался Спенсер. Она не могла отрицать, что все это время в глубине души лелеяла план, как сама выбросит его на помойку, лишь только обретет контроль над телевизионным рынком, который сделает ее достаточно сильной, чтобы обходиться без него. Он слишком хорошо понял ее.
Главная ее ошибка состояла в том, что она доказала превосходство над ним ее ума и объяснила ему, насколько необходим он ей для осуществления технических нововведений, которыми она могла обеспечить новую компанию.
Что еще хуже, она слишком верила в свою власть над ним.
Вернувшись мысленно к их сексуальным отношениям, она должна была признать его вероломство. Здесь он внешне проявлял такую зависимость от нее, какую она только могла вообразить. Самый больной удар был нанесен по женскому самолюбию и тщеславию.
Она вспомнила их первую ночь, когда она почувствовала, что ему нужно, и сделала все так, чтобы заставить его зависеть от нее. Она знала, что было что-то невидимое и таинственное в его сексуальной жизни, что-то, что он скрывал, но она убедила себя, что раскрыла все это в первую же ночь.
Итак, она ошиблась. Спенсер припрятал ловушку, о которой она не знала. И он всегда что-то скрывал. Он все время играл.
Он оказался умнее ее в постели, так же как и в игре в покер на чемпионате корпорации. Это она открыла ему слишком много своих карт и заплатила за это.
Это было тщательно продуманное унижение. Несомненно, ему доставило огромное удовольствие уволить ее этим холодным письмом в тот же день, как был распущен «Телетех». Он хотел, чтобы она к тому же узнала о судьбе своей компании из газет.
Она оглядела свой офис, изучая картины на стенах, вид города из окна, фотографию Лу у себя на столе. Тем временем снаружи до нее доносились телефонные звонки и назойливые голоса из других комнат и коридора. Новости о конце «Телетеха», должно быть, молнией распространились среди напуганных служащих. Ее телефон звонил не переставая. Она не обращала на него внимания.
Именно сюда, в это самое здание, она пришла к Лу как Лиз Деймерон, невинная юная выпускница колледжа, и получила работу младшего ассистента в «Бенедикт Продактс». Именно отсюда она начала свое восхождение, безошибочно забирая контроль над компанией в свои руки и передавая ее «Американ Энтерпрайз».
Все, чего она достигла, брало свое начало отсюда. И теперь у нее это отняли.
Она посмотрела на полки, заставленные докладами, проектами и исследовательскими работами, все, чему она посвятила себя в «Телетехе». Пришло время освободить их, время сказать «прощай» компании, которую она построила на руинах «Бенедикт Продактс».
Усилием воли Лиз подавила раздражение, бурлящее внутри нее. Сегодня она будет спокойна. Она не выйдет из равновесия. Пока она оставит поле битвы победителю. Но завтра – другое дело. Никто не мог предсказать будущего. Это и только это было окончательным законом бизнеса.
Она посмотрела на фотографию улыбающегося Спенсера Кейна в газете. «Я буду преследовать тебя, Спенс», – пробормотала она.
Но второе должно следовать за первым. Она перевела взгляд с фотографии Кейна на недавно сделанный портрет Лу, который она держала у себя на столе. Фотографу пришлось кое-что подретушировать, чтобы скрыть болезненный цвет и дряблость кожи ее мужа. Несмотря на все усилия, Лу выглядел как жалкая тень человека, бывшего когда-то руководителем, шут, замаскированный под персону, имеющую вес в обществе.
Лиз подумала о своем муже. Несмотря на все ее протесты, он давно изменил завещание, оставив половину своего состояния Барбаре и детям. То, что осталось, насчитывало немного. Едва ли достаточно, чтобы содержать такую женщину как Лиз, покупать ей одежду и иметь хороший дом.
Лиз подумала о своем будущем. Деловой мир повернулся к ней спиной, и теперь лишь она сама могла сделать так, чтобы его отношение к ней изменилось. Ей предстоял долгий путь, и действовать надо было быстро и ловко. Пришло время действовать. Время чем-то жертвовать.
Для Лу Бенедикта не осталось места в ее будущем.
Он сослужил свою службу.
VIII
«Обозреватель Сакраменто», 14 декабря 1952 года
«Тело местного предпринимателя Луиса Дж. Бенедикта было найдено рано утром во вторник в гараже его дома в Оэк Хилл полицией Сакраменто.
Мистер Бенедикт, известный местный бизнесмен и член некоторых гражданских организаций, был найден рядом со своей машиной в закрытом гараже, двигатель машины все еще работал. Врачебная экспертиза установила, что причиной смерти послужило отравление окисью углерода. В крови также был обнаружен большой процент содержания алкоголя.
Полицию вызвала жена Бенедикта, которая обнаружила тело, зайдя в гараж после того, как ее разбудил сосед мистер Джон С. Глэйзер, которого встревожил звук работающего двигателя за закрытой дверью гаража. Эти двое безуспешно пытались привести мистера Бенедикта в чувство до приезда полиции.
Соседи рассказали полиции, что слышали, как мистер Бенедикт вернулся домой в понедельник приблизительно в полночь. Миссис Бенедикт уже спала в комнате в другом конце дома и не слышала, как приехал ее муж. В гараже были автоматически закрывающиеся двери, поставленные фирмой мистера Бенедикта. Миссис Бенедикт сказала, что предвидела позднее возвращение мужа и потому легла спать без него в десять часов.
Миссис Бенедикт была слишком расстроена, чтобы говорить с прессой. Сотрудники погибшего рассказали репортерам, что мистер Бенедикт был подавлен недавним роспуском его компании «Телетех». Мистер Бенедикт был председателем правления фирмы (ранее известной под названием «Бенедикт Продактс»). Его жена работала с ним и была вице-президентом.
Помимо миссис Бенедикт, без поддержки мистера Бенедикта остались его бывшая жена Барбара Бенедикт и ее трое детей: Пол восемнадцати лет, Синтия пятнадцати лет и Джойс тринадцати лет; а также брат Вильям в Сиэтле и сестра миссис Вирджиния Фаллон в Денвере.
Отпевание и похороны состоятся в похоронном бюро Жарвиса, 1174 авеню, в пятницу в десять часов утра. Время для прощания во вторник с четырнадцати до двадцати одного часа.
IX
Хэл сидел, глядя в глаза сестре. Сибил пристально смотрела на стол. Хэл скользил взглядом по ее чистым голубым глазам, таким голубым, что они напоминали ему горные озера, которые сверкали, как драгоценные камни под летним солнцем.
Сибил чувствовала его изучающий взгляд. Вуаль ее золотых ресниц дрогнула. Ее подбородок лежал на руке и, не поднимая головы, она посмотрела на него снизу вверх удивленным вопросительным взглядом.
– Не смотри, – сказала она, – перестань. Я пытаюсь сконцентрироваться.
– Я всего лишь наслаждаюсь твоим красивым личиком, – ответил он, – это случается так нечасто. Ты отвлекаешь меня от игры.
– Брамф, – выдала она старую шутку, имитирующую властное храпение их отца.
Пока Хэл наблюдал, она поводила пальцем над шахматной доской с сомнением, которое, он знал, было притворным, и потом живо съела ферзя, на которого он возлагал так много надежд.
С ней было трудно играть в шахматы, и еще труднее выигрывать. Она очень искусно умела отвлекать его внимание движением тела и сменой настроения. В самом деле, она, казалось, могла читать его мысли. После первых двух движений она понимала план его игры, продумывала несколько ходов вперед, и ждала шанса начать атаку.
Хэл никак не мог решить, что так хорошо направляло ее игру против него, было ли это сочетание ума и безжалостности, или решающим фактором была ее близость с ним. Она знала его как свои пять пальцев. Когда они играли в «двадцать вопросов», ей никогда не требовалось задать ему более двух или трех, чтобы догадаться, о чем он думает.
В карты она жульничала немилосердно. В шахматы он научил ее играть, когда она была еще девочкой, и она быстро в первый же год стала обыгрывать его. Но теперь она уже заставляла его играть в шахматы, это была как бы ностальгия по ранней молодости.
Он посмотрел на доску. Без ферзя у него мало шансов. Он передвинул вперед одну из своих фигур и увидел, как она отодвинула своего короля назад, на вид бесполезный ход, для которого, он был уверен, у нее имелась веская причина.
– Как там родители? – пробормотал он, предпочитая разговаривать, чем сражаться в молчании.
– А, они в порядке, – ответила она, не отрывая глаз от доски. – Мама говорит, что мне надо что-то сделать со своей прической. Она говорит, что я выгляжу, как драная кошка. Кстати, Хэл, я прекрасно провожу время в Италии, это на случай, если кто-нибудь спросит обо мне. Флоренция прекрасна, а Уффици лучше, чем когда бы то ни было. В Венеции шел дождь, но я все же сплавала в Лидо. В общем, скучать не приходится.
Он проигнорировал ее шутку над матерью. Сибил любила язвить по поводу приверженности их матери к внешним эффектам. Она обнаружила, что мать боится того, что подумают люди, и ей доставляло удовольствие пугать ее какими-нибудь экстравагантными поступками.
Ее презрение задевало Хэла, так как он все еще был близок к матери. Он посещал ее по крайней мере два раза в неделю, когда бывал дома, болтая с ней в гостиной о своих делах и иногда спрашивая ее совета. Он знал, что его мать несмотря на маленькие слабости, была очень умной и тонко чувствующей.
Но мать никогда не подпускала Сибил достаточно близко к себе, чтобы та могла заметить эти ее черты. Сибил же знала ее как нервную, далекую от нее женщину, полную собственными заботами, и немного мелочную в том, что касалось ее. Хэл не пытался исправить Сибил или защитить мать, так как понимал, что у Сибил с ней были не такие отношения, как у него. С точки зрения Сибил, ее презрение к матери давало желаемый эффект.
Тем не менее, Хэлу было невыносимо больно, когда Сибил высмеивала мать за ее спиной: во-первых, ему было больно за маму и, во-вторых, он чувствовал, что насмешки Сибил были и из-за него – то ли она его ревновала, то ли был какой-то более глубокий мотив.
– Ты видишь папу? – спросил он.
– Время от времени, – сказала Сибил, – он влетает в комнату, быстренько спрашивает «Как дела, моя дорогая?» и исчезает, чтобы поговорить о финансовых новостях, пока не позвонят к обеду. Я с таким же успехом могла бы там не появляться. Мне придется убить себя, чтобы хоть чуть-чуть привлечь его внимание.
– Не говори так, Сибил.
Хэл мог себе представить эти сцены. Его отец никогда не замечал существования Сибил. Его отношения с ней были примерно такие, как у капитана корабля с одним из пассажиров: вежливый кивок и беспокойство в глазах от попытки вспомнить его имя.
Хэл опять посмотрел на золотые ресницы, бледные щеки, пальчик, в задумчивости передвигаемый от фигуры к фигуре. Злость внутри Сибил интересно сочеталась с ее девичьей красотой. Ее тянуло к вещам зловещим, темным и жестоким.
Но за всем этим он мог разглядеть ее боль и ужасное одиночество. Взрослея, она все больше держалась в стороне от своих сверстников. Так что сегодня никто по ней не скучал, никто о ней не вспоминал и не собирался прийти в гости, кроме мамы и папы. От этого сердце Хэла сжималось.
– Как на работе? – спросила она, чтобы переменить тему. В ее голосе звучала скука и какая-то внутренняя настороженность, от чего он почувствовал себя неуютно.
– Так же, – ответил он. – Я уезжаю в пятницу, но надеюсь вернуться до пятнадцатого.
Он направлялся в Париж. Будучи чрезвычайным посланником президента Эйзенхауэра в НАТО, Хэл проводил по три-четыре недели в Париже, потом на неделю возвращался в Вашингтон, где он лично вкратце рассказывал Президенту о своей беспокойной дружбе с военными союзниками. Во время этих коротких визитов ему удавалось на пару дней вырваться в Нью-Йорк, чтобы посвятить себя семье и Диане.
– Как там мистер Даллес и твои остальные друзья? – спросила Сибил. Она любила дразнить его по поводу неопределенности его положения среди ближайших советников Эйзенхауэра. Они считали, что президент поступил неумно, назначив на такой ответственный пост демократа, человека из команды Стивенсона. Но Хэл понравился Айку сразу с их первой встречи, которая произошла вскоре после возвращения Хэла из Кореи, не только потому, что у него была Медаль Чести, к которой Айк испытывал большое уважение, но и потому, что взгляды этих двух людей на международную политику были схожи.
Эйзенхауэр ненавидел холодную войну, и опыт и интуиция военного подсказывали ему, что она рано или поздно выльется во что-нибудь кровавое. Хэл, как он знал, был в душе интернационалистом, прирожденным дипломатом, чья политическая жизнь больше была посвящена приобретению для Америки друзей, чем врагов. По этой причине Айк оставался верным Хэлу и защищал его от кляузников, которые говорили, что он был слишком молод, слишком богат, слишком красив и что у него был слишком левый уклон для такого поста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62