В голове девушки начали смещаться, сдвигаться отдельные картины боя. Потом Гонората провалилась в полную темноту, а когда открыла глаза, то увидела совсем рядом блестящую, словно отполированную, гусеницу и забрызганные грязью опорные катки «Рыжего», а над своей головой — доброе, озабоченное лицо Густлика, который вытирал ей виски мокрой тряпкой.
В глазах Гонораты вспыхнула радость, на ее круглом, испещренном веснушками, запорошенном пылью лице появилась улыбка.
— Я ее отвез и оставил в Крейцбурге под опекой поручника, — объяснил Лажевский.
— Если бы она постучала по броне, я бы ее спрятал, — добавил Янек, выглядывавший из башни.
— Вы почему, барышня, не остались в безопасном месте? — мягко спросил Елень, не скрывая охватившей его радости от встречи с ней, живой и невредимой.
Щеки девушки зарделись от смущения, и, опустив глаза, она объяснила:
— Я знала, что вы, пан Густлик, наверняка вернетесь к своему танку.
Янек с улыбкой разглядывал эту пару с высоты башни «Рыжего». Потом поплотнее надвинул шлем, чтобы лучше слышать, подтянул провод ларингофона, переключил рацию на передачу и ответил:
— «Грот», я «Рыжий», вас понял. Есть выполнять приказ. — Щелкнул переключателем и подал команду: — По местам. Генерал вызывает. Тебя, Магнето, тоже.
— А меня возьмете? — испуганно спросила Гонората.
— Ну а как же иначе? — пробасил Густлик, поднял ее с земли и поставил на броню.
Пока экипаж занимал свои места, Григорий уже включил задний ход, осторожно разворачивая машину. За их спиной, на противоположном берегу канала, раскинулось поле только что отгремевшего боя: несколько догорающих танков и бронетранспортеров, неподвижные тела убитых. По мосту, пролет которого был снова опущен, быстрым маршем проходили пехотинцы, грузовики тянули орудия. Над лесом, куда отступили гитлеровцы, кружили десятка два штурмовиков, сбрасывая бомбы и обстреливая немцев реактивными снарядами.

Генерал отдал микрофон Лидке, сидевшей в бронетранспортере, над которым возвышался длинный металлический штырь антенны. Жестом задержал санитаров, сгибавшихся под тяжестью носилок с Козубом. У раненого из-под повязки видны были лишь глаза.
— Не пришел в сознание?
— Нет, — ответила доктор Ирена, стягивая с руки резиновую перчатку и сбрасывая белый халат, в котором делала перевязки.
— Довезете живым?
— Постараюсь.
— Девять лет в огне. Выходит, переплыл море и утонул у входа в порт. — Генерал помолчал, потом приказал командиру транспортера: — Езжайте за нами.
— Разрешите немного подождать, — попросила Лидка. — Мы поедем вместе с «Рыжим».
— Вам с ним не по пути. Сопровождайте колонну санитарных машин, а к вечеру возвращайтесь в штаб армии.
— Гражданин генерал, — решилась девушка, поднявшись с места и перегнувшись через борт транспортера, — я должна встретиться с Янеком, хоть на пять, хоть на две минуты. Я должна ему сказать…
Она умолкла, глотая слезы, машинально отбрасывая рукой мягкие, как шелк, волосы, упавшие на лицо.
— Что-нибудь случилось? — резко спросил командующий.
— Да. — Она кивнула головой, внезапно решившись сказать правду. — Я видела его рапорт.
— Но ведь он не тебе адресован. — Генерал приподнял брови и наморщил лоб.
— Я случайно увидела… Когда укладывала бумаги в полевую сумку, конверт открылся, а это было в первой строке рапорта…
Докторша, окончив погрузку последней машины, возвращалась, чтобы доложить о готовности к отправке раненых. Генерал уже издалека показал ей жестом, чтобы колонна трогалась, и вновь обратился к сержанту — командиру бронетранспортера:
— Вы долго еще будете здесь торчать?
Бронированная машина рванулась с места и первой выехала за ограду лагеря. За ней — сбившиеся в небольшое стадо мотоциклы прикрытия и одна за другой санитарные машины.
Постояв еще с минуту на месте, генерал пошел через опустевший плац к воротам, обходя трупы гитлеровцев в стальных касках и пятнистых маскировочных куртках. За ним, отстав на несколько метров, как верный конь, следовал открытый вездеход с водителем и автоматчиком.
Между изогнутыми подпорами строительных лесов протиснулся Шарик и со всех ног бросился навстречу генералу, радостно приветствуя друга, которого не видел несколько дней.
— Ты что здесь делаешь? — удивился командующий, поглаживая лоб собаки. — «Рыжий» в бою, а ты здесь бродишь?
Овчарка коротко залаяла, потом заворчала и виновато заскулила, пытаясь объяснить свое утреннее приключение с шапками, но это ей не особенно удавалось.
— Немного понимаю, но не совсем, — ответил генерал. — Подожди!
Еще не успели выехать с территории лагеря последние санитарные машины, как навстречу им, прокладывая себе дорогу отрывистыми сигналами, в узкие ворота протиснулась короткая колонна мотоциклов и остановилась у ограды.
— Смирно! — подал команду Лажевский и доложил: — Гражданин генерал, мост удержан. Мои потери: в третьем отделении один убитый и двое раненых. Остальные отделения взвода…
— Остальные отделения твоего взвода сопровождают санитарную колонну, — закончил за него генерал. — Где танк?
— Сейчас будет здесь, — ответил, посмотрев назад, подхорунжий и добавил: — Плютоновый Елень один отбил первую атаку, во время второй его поддержало мое отделение, а потом «Рыжий». Вскоре и подразделения подошли. Фрицев за канал мы не пустили, а теперь авиация их так долбит, что они бросились улепетывать. Наши их преследуют. Если бы поручник Козуб пустил в дело тяжелые танки и весь мой взвод…
— Оставшиеся на месте отделения вашего взвода помогли отразить атаку диверсионных групп. Лагерь минирован, и они имели приказ взорвать его. — Генерал показал на трупы в маскировочных куртках. — Козуб был дважды ранен в грудь.
Поблизости заревел мотор, и у лагеря появился танк. Остановленный жестом генерала, замер у ворот. Загремели открываемые люки, в них появились Густлик и Томаш, а рядом с Саакашвили выглянул Франек Вихура.
Кос ловко спрыгнул с башни, подбежал и вытянулся перед генералом, как бы не замечая сидящего у его ног Шарика.
— Благодарю за то, что удержали мост. — Генерал обращался и к экипажу танка, и к мотоциклистам. — Это было острие клина сильной группы, которой поставили задачу прорваться с севера к столице рейха. Вы задержали передовые части группы на несколько минут, но этого было достаточно, чтобы осуществить маневр огнем артиллерии и авиации, а потом перебросить и пехоту.
— Во славу родины! — произнес от имени всех Кос.
— Устали?
— Нет, — щелкнул каблуками Лажевский.
— А почему собаку бросили одну?
— Она устроила себе подстилку из наших шапок, за это и получила наряд вне очереди, — объяснил Янек.
— Так пес у вас совсем пропадет, — прервал его генерал, расстегивая планшет.
— Обиделся и куда-то скрылся. В машину! — приказал Кос овчарке.
— Ты сам ему приказал, чтобы он себе еду искал, — защищая собаку, вмешался Густлик.
Шарик, вместо того чтобы выполнить приказ, коротко залаяв, побежал туда, откуда только что вылез, под строительные леса, поставленные у ворот.
— Если вы не устали, — генерал жестом пригласил Коса и Лажевского подойти поближе, — то я хотел бы, чтобы вы немедленно двинулись в Берлин.
— На парад! — не выдержал Вихура. — Разве я не говорил!..
Под грозным взглядом генерала он умолк, хотел отступить на шаг и затылком врезался в бок «Рыжего».
— До парада еще далеко. Продолжаются тяжелые бои, чтобы замкнуть кольцо окружения. Здесь поляки, там русские, тут немцы, здесь снова советские войска. Совсем как слоеный пирог. В самом городе уже дерутся наши саперы и артиллерия. Нужно доставить приказ лично командиру гаубичной бригады. Автомашина не пройдет, там нужно пробиваться, обходить засады, а если не удастся, то и отбросить того, кто преградит дорогу.
В танке Саакашвили толкнул своего соседа в бок и предложил ему с иронией:
— Вихура, скажи генералу, что тебе душно. Я сюда Гоноратку посажу.
— Ну вот еще… Да мне потом дети и внуки не простят, что я мог быть в Берлине и не был.
Шарик тем временем приволок свою находку, которую прятал под лесами, — большую зеленую диванную подушку. Расшитая цветами и бабочками, подушка была к тому же украшена двумя рядами золотой бахромы. Вспрыгнув передними лапами на броню, Шарик лизнул руку Григория и просительно заскулил. Водитель высунулся из танка и втащил подстилку внутрь машины.
Густлик, расположившийся на башне, с интересом наблюдал за этой сценой.
19. Вино
Удар группы генерала Штейнера в правое крыло 1-й армии был отражен в течение нескольких часов. Польские взводы и роты, атакованные силами батальонов и полков, упорно оборонялись, уходили из-под удара короткими бросками и открывали огонь с новых позиций. Каждую четверть часа росла мощь обороны, вступали в бой полковые и дивизионные резервы. С первой же минуты колонны и районы исходных позиций гитлеровских войск были атакованы с воздуха польским авиационным корпусом. В этот день истребители и бомбардировщики сделали восемьсот боевых вылетов.
Через несколько дней исход сражения стал совершенно ясен. После полудня ускорилось продвижение на запад, в сторону главного фронта, на котором 1-я армия, уничтожая узлы сопротивления и форсируя все новые и новые водные преграды, теснила врага на северо-запад от Берлина, в направлении широкой низинной долины реки Хафель.
В могучем потоке войск, между грузовиками с пехотой, орудиями разных калибров и большими туловищами понтонов на тракторных прицепах, двигался «Рыжий». На правом крыле, держась за ствол, стоял Вихура и, указывая препятствия, помогал Григорию вести танк. Он то и дело осаждал соседей по колонне, пытавшихся вытеснить танк:
— Куда прешь, раззява? Хочешь, чтоб ноги оторвало?
Кос по обыкновению сидел на башне, спустив ноги внутрь, смотрел то вперед, то на карту, чтобы не прозевать разъезд, и одновременно слушал Еленя.
— Я говорю ей «пожалуйста», прошу — и все без толку. Говорит, никуда не хочет, а в Германию так совсем, — объяснял плютоновый, отодвигая в сторону сапоги командира и высовывая наверх голову. — Может, довезем ее так до тех гаубиц в Берлине, а оттуда, как поедут за боеприпасами…
— Густлик… — предостерегающе начал Кос.
— Да она худенькая, много места не займет.
— Ты что, не знаешь, что значит для танка бой в городе? Не помнишь, как нам досталось в Праге? Хочешь ее жизнью рисковать?
— Нет, — ответил плютоновый. Поразмыслив, он добавил: — Вихура говорил, что мы на парад едем. Если бы мы его отослали, место бы освободилось.
— Нам пулеметчик нужен.
Съежившись, Густлик пролез под пушку. На свободном сиденье Вихуры устроились Гонората и Шарик.
— Панна Гонората…
— К Кугелю я не пойду. Не нужно было меня забирать.
— В Берлине очень опасно.
— Да. А тут хорошо: стены толстые, железные.
— Нет, здесь хуже… — Он же знал, как бывает в танке, когда приходится вести бои в городе, и хотел ей сказать об этом, но заговорил о другом: — Еще немного, и война кончится, тогда я заеду за панной Гоноратой в Ритцен…
Он хотел взять ее за руку, но девушка вскрикнула. Шарик, видимо решив заступиться за слабого, предостерегающе зарычал. Тут танк притормозил, загудел сигналом.
Густлик вернулся на свое место.
— Стряслось что?
— Поворачиваем на юг, к городу.
Из-за танка вперед выскочили мотоциклы, разведчики остановили подъезжающие с противоположной стороны порожние грузовики. В боях на канале они понесли потери в теперь имели только по два человека в экипажах — наводчикам приходилось оставлять ручные пулеметы и садиться за руль.
На короткое время все остановилось, и подхорунжий Лажевский махнул рукой в знак того, что проезд свободен. «Рыжий» свернул, съехал с автострады на узкое, хотя и асфальтированное шоссе, которое рядом с небольшим озером вбегало в лес.
Из развалин разбитого дома, наверное бывшей лесной сторожки, выскочил одичавший кот, перебежал дорогу перед танком.
— Холера! — выругался Вихура. — Не к добру…
— Ну так дуй обратно, — посоветовал ему Густлик. — А я тебе потом расскажу, как в Берлине было.
— Очень уж далеко возвращаться.
Густлик подвинулся к башне, позвал:
— Яничек!
— Ну?..
— Может, ты сам растолкуешь ей? Ты же можешь…
— Не я ее на танк сажал.
— Янек! — Густлик поманил сержанта рукой, а когда Кос наклонился, схватил его за грудь. — Первый раз прошу. Панна Гоноратка моя нареченная…
— А она знает об этом?
— Она? Нет.
— А когда же ты скажешь ей?
— Скажу. А оставишь ее?
— Нет. Разве я Марусю вожу в танке?
Снова пролез Густлик под пушку, пробрался вперед и сообщил девушке:
— Командир приказал мне сказать, что вы — моя нареченная.
Девушка подняла голову с подушки, притянула Еленя к себе и поцеловала в обе щеки.
— Правда? А где же кольцо? — спросила она не без кокетства.
— Да разве его теперь найдешь? — растерялся Елень.
Саакашвили на мгновение отпустил рычаги, покопался в ящике за сиденьем и протянул гайку.
— А что!.. — сориентировался сразу Густлик. — Действительно кольцо.
— Крепче золотого, — заметил Саакашвили, показывая в улыбке свои белые зубы. Он несколько мгновений смотрел на счастливую девушку и, повернувшись к переднему люку, вдруг резко затормозил.
— Ты что делаешь? — гаркнул на него Густлик. — Людей, а не картошку везешь!
— Какого черта?! — крикнул Григорий, высунувшись по пояс из люка.
— Шорта? — весело спросил худой, высокий, в берете мужчина, который, выбежав на середину шоссе, остановил танк. — Ле рюс? — Наклонившись, он посмотрел на башню и, увидев орла, заговорил: — Полоне… Вив ля Полонь! Вив ля либерте!
Мотоцикл Лажевского, который ехал впереди танка как разведывательный, развернулся и теперь мчался назад.
Вихура спрыгнул с брони на землю, недоверчиво обошел неизвестного.
— Ты чего хочешь, ля франс? Пуркуа тю стоишь?
Француз обнял его и рукой придавил живот капрала.
— Нике?
— Нике не достанешь, — ответил Франек, решив, что тот хочет что-нибудь из еды.
— Вэн. — Француз сделал жест, словно осушая бокал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113