В самом деле, со всех сторон идет подготовка к долгожданному верану, т.е. лету, и «переселению», как здесь говорят, рыбы и черепах, т.е. спуску их из недоступных лесных озер в главную реку. К середине июля песчаные отмели снова показываются над поверхностью воды, появляются стаи куличков и чаек, — последние возвещают о наступлении ясного сезона, как в Европе появление кукушки говорит о весне; птицы почти беспрерывно испускают жалобные крики, летая над мелкой водой у песчаных берегов. Большинство птиц с ярким оперением теперь кончает линять и проявляет все большую активность в лесу.Спад воды продолжается до середины октября с перерывом во время очень сухой погоды в сентябре, когда происходит частичный подъем (называемый репикет) на несколько дюймов в связи с увеличивающимся поступлением воды из какого-то большого притока выше по реке. Степень опускания также значительно колеблется, но оно никогда не бывает так велико, чтобы нарушить судоходство на крупных судах. Чем спад больше, тем изобильнее сезон. Когда вода стоит низко, все процветает, мелкие бухты и озера густо кишат населением — рыбой и черепахами. Весь народ — мужчины, женщины и дети — покидают селения и проводят в свое удовольствие несколько недель великолепной погоды, бродя по необъятным холмистым песчаным просторам посредине Солимоинса, ловя рыбу, охотясь, собирая яйца черепах и ржанок. Жители неизменно молят небо о vasante grande, т.е. большом отливе.С середины октября до начала января стоит второй влажный сезон. В иные годы вода поднимается не выше чем футов на 15, в иные же гораздо больше: крупные песчаные острова оказываются под водой, прежде чем вылупятся из яиц черепахи. В один проведенный мной в Эге год это второе в году наводнение не дошло всего на 10 футов до самого высокого уровня воды, отмеченного краской на стволах деревьев на берегу реки.Второй сухой сезон наступает в январе и продолжается весь февраль. Река опускается иногда всего на несколько футов, но однажды (в 1856 г.) я наблюдал, как она не дошла всего футов 5 до самого нижнего уровня в сентябре. Период этот называется летом умари — верин-ду-умари — по названию уже описанного плода, который созревает в этот сезон. Если спад велик, то это лучшее время для ловли черепах. В упомянутом выше году почти все жители, которые владели челнами и могли грести, вышли в феврале за черепахами и поймали около 2 тыс. за несколько дней. Черепахи, по-видимому, застряли на пути ко внутренним лесным озерам во внезапно пересохших руслах и оказались легкой добычей.Таким образом, год в Эге делится на четыре сезона — два характеризуются ясной погодой и спадающей водой, а два — обратными явлениями. Кроме того, в мае есть кратковременный сезон очень, холодной погоды — обстоятельство, самое неожиданное в этом во все остальное время равномерно знойном климате. Вызывается это явление непрерывным холодным ветром, дующим с юга через влажные леса, которые тянутся без перерыва от экватора до 18-й параллели в Боливии. К сожалению, в Эге у меня не было с собой термометра: единственный термометр, захваченный мной из Англии, я потерял в Пара. Температура падает так сильно, что в реке Тефе гибнут рыбы, и их во множестве выбрасывает на берега. Ветер не силен, но он приносит облачную погоду и продолжается от трех до пяти-шести дней каждый год. Жители все сильно страдают от холода, многие закутываются в самую теплую одежду, какую только могут добыть (одеяла здесь неизвестны), и запирают дома, разведя огонь на древесном угле. Меня лично перемена температуры только приводила в восхищение, и мне не требовалось добавочной одежды. Но для моих занятий время это было непригодно, так как все птицы и насекомые прятались в укромные местечки и замирали там. Период, в течение которого дует ветер, называется tempo da friagem, т.е. сезоном холода. Явление это, я полагаю, объясняется тем обстоятельством, что в мае в южном умеренном поясе стоит зима и холодные потоки воздуха, направляясь оттуда на север к экватору, лишь немного подогреваются по пути следования, ибо промежуточная область — громадная, частично затопляемая равнина — покрыта влажными лесами. Глава XIЭКСКУРСИИ В ОКРЕСТНОСТЯХ ЭГИ Река Тефе. — Прогулки в рощах на пляже. — Экскурсия к дому вождя племени пасе. — Нравы и обычаи пасе. — Первая экскурсия на песчаные острова Солимоинса. — Повадки большой речной черепахи. — Вторая экскурсия. — Ловля черепах во внутренних озерах. — Третья экскурсия, — Охотничьи походы с туземцами в лес. — Возвращение в Эгу
Теперь я перейду к рассказу о наиболее интересных из моих коротких экскурсий в окрестностях Эги. О событиях более дальних путешествий, каждое из которых заняло по нескольку месяцев, я расскажу в отдельной главе.Поселение, как было отмечено выше, построено на полоске расчищенной земли у нижнего, или восточного, конца озера, в 6-7 милях от главного русла Амазонки, с которым озеро соединяется узким протоком. На другом берегу этой водной шири стоит маленькое селение под названием Ногейра, дома которого видны из Эги только в очень ясные дни; высокий берег, на котором расположена Ногейра, уходит в серую даль, теряясь на юго-западе. Верховья реки Тефе не посещаются населением Эги, так как по своей природе они крайне губительны для здоровья и, кроме того, бедны сарсапарилью и другими продуктами. Европейца чрезвычайно поражает то обстоятельство, что жители цивилизованного поселения, существующего 170 лет, до сих пор не знакомы с течением реки, на берегах которой стоит их родной город, как они с гордостью его называют. Для частного лица обследовать реку было бы очень трудно, так как не удалось бы достать нужного количества индейцев-гребцов. Я знал только одного человека, который поднялся по Тефе на сколько-нибудь значительное расстояние, но он не в состоянии был внятно рассказать о реке. Единственное племя, живущее, насколько известно, на ее берегах, — катауиши, которые продырявливают губы и носят в отверстия ряды гибких прутьев. Территория, занимаемая ими, лежит между Пурусом и Журуа, захватывая оба берега Тефе. С запада, в милях в 30 выше Эги, в озеро впадает большая судоходная река Бараруа; несколько ниже устья этого притока озеро сильно суживается, но снова расширяется дальше к югу и сразу же оканчивается там, где берет начало собственно Тефе, узкая река с сильным течением.Вся страна на сотни миль покрыта живописным, но непроходимым лесом; имеются только две дороги, по которым можно совершать загородные экскурсии из Эги. Одна из них — узкая охотничья тропа длиной около 2 миль, которая идет через лес позади поселения, другая — чрезвычайно приятная тропинка вдоль пляжа к западу от города. Пройти по ней можно только в сухой сезон, когда обнажается плоская полоса белого песчаного пляжа у подножия высоких берегов озера, покрытых деревьями, которые, поскольку здесь нет подлеска, образуют просторную тенистую рощу. Каждый день в продолжение многих недель очередного сухого сезона я бродил по этой прелестной дороге. Деревья, в числе которых было много мирт и дики; гуйяв с гладкими желтыми стволами, в это время цвели, а вдоль тропинки, в прохладной тени, плескалась вода озера Уголок этот служил приютом зимородкам, зеленым и синим древолазам, пурпурноголовым танаграм и колибри. Впрочем птиц обычно бывало немного. На каждом дереве обитали цикады, производившие своими пронзительными звуками ту громкую дребезжащую музыку, которая служит обычным аккомпанементом к лесной прогулке в жарком климате. У одного очень красивого вида крылья были украшены ярко-зелеными и алыми пятнами. Вид этот был очень распространен, иногда на одном дереве сидели по две-три цикады, прицепившись, как обычно, к ветвям. Приближаясь к населенному цикадами дереву, можно увидеть ряд струек прозрачной жидкости, брызжущих откуда-то сверху. Нередко мне попадал прямо в лицо удачно направленный полный заряд; правда, жидкость безвредна, имеет сладковатый вкус и выбрасывается насекомым из анального отверстия, вероятно, для самозащиты или от страха. Численность особей и разновидностей ярко окрашенных дневных бабочек, порхавших в этой роще в солнечные дни, была столь велика, что яркие и красочные движущиеся хлопья составляли весьма своеобразную черту в общем облике этого места. Невозможно было ступить ни шагу, не спугнув стаи бабочек с сырого песка у самой воды, где они скоплялись в поисках влаги. Среди них были бабочки чуть ли не всех цветов, размеров и форм; я насчитал тут 80 видов, относящихся к 22 разным родам. Замечательно, что за очень малыми исключениями все особи этих разных видов, резвившихся на солнечных местах, оказались самцами; подруги их, отличающиеся куда более скромным убранством и несравненно менее многочисленные, не выходили за пределы лесной тени. Каждый день после полудня, когда солнце опускалось, я наблюдал, как эти ярко разодетые кавалеры — любители солнца удалялись в лес, где их встречали, должно быть, возлюбленные и жены. Самыми многочисленными после очень распространенных желтых, как сера, и оранжевых видов были Eunica — род, около дюжины крупных видов которого бросались в глаза своим блестящим темно-синим и пурпуровым нарядом. Великолепная Caltithea markli с крыльями очень тонкой текстуры, окрашенными в сапфирово-голубой и оранжевый цвета, была здесь лишь случайным гостем. В отдельные дни, когда стояла очень тихая погода, два мелких золотисто-зеленых вида (Symmachta trochilus и colubrls), усаживаясь на песок, широко раскрывали сверкающие крылья и чуть не сплошь покрывали его ровную поверхность. Пляж заканчивается в 8 милях за Эгой, у устья одного ручья; затем характер береговой полосы меняется, и речные берега скрываются за цепью низменных островков, лежащих посреди лабиринта рукавов.Во всех прочих направлениях мои весьма многочисленные экскурсии совершались по воде; в пределах ближайшей окрестности самые интересные экскурсии я совершил к домам индейцев на берегах глухих протоков; достаточно будет рассказать об одной такой экскурсии.23 мая 1850 г. я посетил в сопровождении делегаду Антониу Кардозу семейство из племени пасе, жившее близ истоков Игарапё, который течет с юга и впадает в Тефе около Эги. Близ города проток имеет больше четверти мили в ширину, но несколькими милями дальше он постепенно суживается, пока не превращается в ручей, текущий по широкой ложбине в лесу. Когда река поднимается, она заполняет ложбину: стволы высоких деревьев уходят тогда на много футов под воду и маленькие челноки могут в течение целого дня плыть под их сенью; среди ветвей и низких деревьев прорубаются постоянные пути, или аллеи. Таков общий характер страны Верхней Амазонки, слегка возвышенной и очень холмистой: лощины в сухие месяцы образуют узкие долины, а во влажные — глубокие судоходные протоки. В глухих уголках на берегах этих тенистых речек все еще влачит жалкое, почти первобытное существование несколько семейств или мелких групп коренных жителей — остатков некогда многочисленных племен. Во главе семьи, которую мы собирались посетить в эту поездку, стоял Педру-уасу (Петр Великий, или Высокий Петр), старый вождь, или тушауа, племени.Мы отплыли на заре в маленькой игарите с шестью молодыми индейцами-гребцами. Пройдя около 3 миль по широкой части протока, которая, будучи окружена лесом, имеет вид озера, мы вышли к месту, где путь наш как будто преградила непроходимая изгородь из деревьев и кустарников. Мы потратили некоторое время, чтобы найти вход, а когда оказались в самом лесу, перед нами открылась замечательная картина. Я в первый раз попал на этот своеобразный водный путь. Узкая и довольно прямая аллея простиралась перед нами, уходя вдаль: по обе стороны располагались верхушки кустарников и молодых деревьев, образуя своего рода границу дороги, а стволы высоких лесных деревьев через неравномерные промежутки поднимались из воды, и кроны их смыкались высоко над нашей головой, отбрасывая густую тень. Тонкие воздушные корни висели пучками, а свернутые в петли сипо свешивались с нижних веток; там, где ответвлялись большие сучья, росли пучки травы, Tillandsia и папоротники, а около воды к стволам деревьев прилипли круглые высохшие массы пресноводных губок. Течение не ощущалось, и, хотя вода была окрашена в темный оливково-коричневый цвет, погруженные в нее стволы можно было проследить до большой глубины. Мы быстро продвигались по этой тенистой дороге в продолжение трех часов — расстояние от Эги до жилища Педру составляет около 20 миль. Когда гребцы на какое-то время останавливались, тишина и уныние действовали угнетающе: голоса наши, когда мы разговаривали, будили глухое эхо, а звук, который производили рыбы, изредка рассекавшие поверхность воды, просто пугал. Холодный, сырой, какой-то липкий воздух наполнял этот лишенный солнечных лучей полумрак.Сначала ширина лесной долины не превышала полумили, и сквозь беспорядочную колоннаду деревьев открывалась довольно далекая перспектива по обе стороны от водного пути. От главной дороги в этом месте отходят вправо и влево и другие пути, ведущие к рассеянным в глубине местности домам индейцев. Лощина к истоку ручья постепенно суживается, и лес становится гуще; водный путь тоже уменьшается в ширине и становится более извилистым, потому что деревья растут теснее. Сучья некоторых деревьев выступают на уровне не выше человеческого роста, и видно, как они обременены эпифитами; особенное внимание я обратил на одну орхидею, ярко-желтые цветы которой росли на конце цветоножки в несколько футов длиной. Некоторые стволы, особенно у пальм, были до самых крон одеты толстым покровом из блестящих щитовидных растений Pothos, смешавшихся с папоротниками. Здесь мы находились в самом сердце девственного леса. Мы не слышали никаких звуков, издаваемых древесными животными, и видели только одну птицу — лазоревую котингу, одиноко сидевшую высоко на ветке. В одном месте растительность внизу была до того густой, что путь проходил под сводчатой галереей из листвы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69