Когда встречались выступающие мысы, нашей слабой команде было не по силам вытянуть куберту на веслах против вихрящихся потоков вокруг этих мысов; в таких случаях нам приходилось переходить к другому берегу реки, нередко плывя милю-другую вниз по течению. По мере того как наступал день, обыкновенно поднимался легкий ветерок, и тогда мы сносили гамаки вниз, поднимали все паруса и весело неслись дальше. Пена по большей части предпочитал стряпать обед на берегу, где ветер дул слабее или его вовсе не было. Около полудня в эти безветренные дни мы высматривали какой-нибудь тенистый уголок в лесу, где было бы достаточно свободного места, чтобы развести костер. Я тогда мог часок поохотиться в соседней чаще и неизменно бывал вознагражден, открывая какие-нибудь новые виды животных. Впрочем, в продолжение большей части нашего путешествия мы останавливались около дома какого-нибудь поселенца и разводили огонь в гавани. Перед самым обедом мы по установившейся привычке купались в реке, а затем в соответствии с обычаем, принятым повсюду на Амазонке, где он уместен, по-видимому, в связи с легким рыбным столом, выпивали по половине чайной чашки чистой кашасы — abre, т. е. «отверстие», как называют это здесь, и принимались за обед из вареной пираруку, бобов и бекона. Раз или два в неделю мы ели курицу с рисом; на ужин, после захода солнца, часто бывала свежая рыба, пойманная нашими матросами вечером. По утрам было прохладно и приятно, пока не близился полдень, но после полудня жара становилась почти невыносимой, особенно в резко изменчивую, бурную погоду, которая тут преобладала. Тогда мы забирались в тень парусов или спускались к нашим гамакам в каюту, предпочитая задыхаться, нежели страдать на палубе от изнурительного солнечного зноя. Мы прерывали путешествие обыкновенно около 9 часов, выбрав безопасное место, где ставили судно на ночь. Прохладные вечерние часы были восхитительны; стаи свистящих уток (Anas aututnnalts), попугаев и испускающих хриплые вопли ара пролетали одна пара за другой на отдых с мест, где добывали свой корм, между тем как пылающее солнце быстро опускалось за горизонт. Тут начиналась кратковременная вечерняя хоровая песнь животных: главными исполнителями были обезьяны -ревуны; их страшный, неестественный рев усугублял то ощущение заброшенности, которое охватывало нас, когда тьма сгущалась вокруг. Вскоре появлялись светляки самых разнообразных видов; они летали кругом среди деревьев. С наступлением ночи в лесу все умолкало, лишь изредка вскрикнет древесная лягушка да застрекочут монотонно лесные сверчки и кузнечики.За 20-е и два следующих дня мы продвинулись вперед очень мало, так как ветер был неустойчив. Сухой сезон в этом году был очень короткий; обыкновенно он продолжается в этой части Амазонки с июля до января, с коротким промежутком в ноябре, когда идут ливни. Река должна была опуститься футов на 30-35 ниже своего верхнего уровня, но в этом году вода упала всего футов на 25, и ноябрьским дождям не видно было конца. Чем суше погода, тем сильнее дует восточный ветер; теперь ветра с востока не было вовсе или же он дул слабо в продолжение всего лишь нескольких часов после полудня. До сих пор я видел великую реку только в сиянии солнца; теперь мне предстояло быть свидетелем того, как ведет себя река в бурю.Ночью 22-го луна показалась в окружении дымчатого гало. Когда мы уже собрались отдыхать, подул сильный предгрозовой ветер, и с наветренной стороны на реке стала собираться темная гряда туч. Я думал, что это предвещает всего-навсего сильный дождь, который заставит всех нас поспешно укрыться в каютах. Матросы причалили судно к дереву под твердым глинистым берегом, и вскоре после ужина крепко уснули, разлегшись на палубе. Около 11 часов меня разбудил страшный рев: казалось, с противоположного берега внезапно налетел ураган. Куберту с силой швырнуло на глинистый берег; Пена вскричал, вскакивая на ноги, что это тровуада-ди-сима, т.е. шквал с реки. Мы забрали вниз гамаки, но тут всем пришлось взяться за дело, чтобы спасти судно, которому грозила опасность быть разнесенным на куски. Луна зашла, и над темными лесами и рекой расстилался черный покров туч; страшные удары грома раздавались теперь у нас над головой, и пошел проливной дождь. Жуакин, воспользовавшись крепким шестом, прыгнул на берег и, весь промокший от брызг, попытался провести куберту вокруг небольшого мыса, в то время как мы на палубе помогали удерживать судно на расстоянии от берега и отпускали канат. Нам удалось вырваться на свободу, и добрую лодку вынесло на сильное течение далеко от берега; Жуакин вернулся на борт, ловко уцепившись за бушприт, когда судно проходило мимо мыса. Наше счастье, что Жуакин попал на отлогий глинистый берег, где не было страшных падающих деревьев; несколькими ярдами дальше, где берег был отвесный, сложенный рыхлой землей, большие участки почвы вместе со всем покоившимся на ней лесным массивом были смыты водой, и от грохота обвала буря казалась еще ужаснее.Неистовый ветер стих за какой-нибудь час, но потоки дождя продолжали изливаться часов до 3 утра; небо озаряли почти непрекращавшиеся вспышки бледной молнии, и из стороны в сторону без перерыва перекатывался гром. Наше платье, гамаки и пожитки насквозь пропитались водой, потоки которой струились между досками. Наутро все было тихо, но по небу расстилалась непроницаемая серая гряда туч, бросая тень на дикий ландшафт, который производил самое безотрадное впечатление. Эти шквалы с запада налетают обыкновенно около того времени, когда здесь, в средних частях Нижней Амазонки, кончается сухой сезон, т. е. около начала февраля, так что в этом году они начались гораздо раньше обычного. Почва и климат в этой части страны много суше, чем в области, расположенной дальше к западу, где густые леса и глинистая, влажная почва делает атмосферу значительно более прохладной. Поэтому бури можно объяснить тем, что, когда постоянный морской пассат затихает или вовсе перестает дуть, холодный влажный воздух устремляется вниз по реке.26-го мы бросили якорь у большой песчаной отмели, соединенной с островом на середине реки, перед заливом Марака-Уасу. Здесь мы провели полдня на берегу: Пене хотелось просто побродить с детьми по пескам, а сеньоре Катите нужно было выстирать белье. Песчаная отмель быстро уходила под воду, так как уровень реки в то время поднимался; в середине сухого сезона отмель имеет около мили в длину и полмили в ширину. Лодочники любят эти открытые пространства, представляющие приятную перемену после однообразия леса, который одевает землю повсюду в других местах на реке. Дальше к западу отмели встречаются гораздо чаще и достигают больших размеров. Они расположены чаще всего в верхнем конце островов; действительно, последние обязаны своим происхождением наносам растительного вещества, образованного деревьями, которые растут на отмели. На острове росло главным образом дерево Cecropia peltata которое имеет полый ствол и гладкую бледную кору. Листья по форме сходны с листьями конского каштана, но несравненно крупнее; снизу они белые и, когда дует вожделенный пассат, показывают свою серебристую нижнюю сторону — отрадное зрелище для измученного путешественника в лодке. Дерево растет весьма своеобразно: ветви отходят почти под прямым углом к стволу, вокруг них, в малых мутовках, располагаются маленькие веточки и т.д., а листья растут на концах веточек, так что в общем дерево похоже на огромный канделябр. Cecropia различных видов характерны для бразильского лесного ландшафта; вид, о котором я рассказываю, растет в большом количестве на берегах Амазонки повсюду в низменных местах. Кое-где в изобилии растет также своеобразное дерево монгуба (Bombax ceiba); темно-зеленая, с серыми бороздами кора его громадного суживающегося ствола сразу бросается в глаза. Среди пальмовых деревьев на низменных местах главное место занимает жауари (Astrocaryum jauari), ствол которого, окруженный кольцами шипов, достигает большой высоты. По берегам острова были большие пространства, поросшие злаком Gynerium saccharoides , который украшен изящными гроздьями цветов, как у тростника, и вырастает до высоты 20 футов; листья у него располагаются веером около середины стебля. Я с удивлением обнаружил на возвышенных местах песчаной отмели знакомую листву ивы (Salix humbotdtiana). Это карликовый вид, заросли которого похожи на лозняк; как и у английских ив, листья были населены маленькими жучками-листоедами. Многое из того, что я встретил во время прогулки, напомнило мне морской берег. Над головой летали стаи белых чаек, испуская свой столь хорошо известный крик, а у самой воды бегали кулички. Там и сям одиноко выступали голенастые птицы; одна из них, курикака (Ibis melanopis), взлетела, тихонько кудахча, и вскоре к ней присоединилась птица-единорог (Palatnedea cornuta), которую я спугнул в кустах; ее пронзительные вопли, напоминавшие крик осла, но еще более резкие, неприятно нарушали уединенность этих мест. Среди кустарников ивы виднелись стаи какой-то красивой птицы, принадлежащей к семейству Icteridae, или трупиалов, и украшенной пышным оперением из черных и шафраново-желтых перьев. Я провел несколько времени, наблюдая расположившуюся на деревьях Cecropia группу птиц вида, называемого туземцами тамбури-пара. Это была Monasa nigrifrons орнитологов; у нее скромное темно-серое оперение и оранжевый клюв. Она принадлежит к семейству бородаток, большая часть представителей которого отличается вялым, инертным нравом. Те виды, которые орнитологи объединяют в род Bucco, индейцы называют на языке тупи таи-асу-уира, т.е. птицами-поросятами. Иногда они часами сидят вместе на низких ветках в тени, проявляя некоторую деятельность только тогда, когда внимание их привлекают летящие мимо насекомые. Но эта стая тамбури-пара была отнюдь не вялой: они прыгали и гонялись друг за другом среди ветвей. Резвясь, они издавали по очереди по нескольку коротких мелодичных звуков, которые вместе составляли звонкий музыкальный хор, весьма поразивший меня.27-го мы достигли возвышенного лесистого мыса Парентинс, который служит в настоящее время границей между провинциями Пара и Амазонка. Здесь мы встретили небольшую лодку, которая плыла вниз по реке в Сантарен. Хозяином лодки был свободный негр по имени Лима; он ехал с женой, чтобы обменять свой годовой урожай табака на европейские товары. Длинная и мелкая лодка была нагружена почти до предела. Негр жил на берегах Абакаши, реки изливающей свои воды в Канома — широкий внутренний проток, который простирается от реки Мадейра до Парентинса на расстоянии 180 миль. Пена предложил негру выгодные условия, сделка была заключена, и негр оказался избавленным от долгого путешествия. Это был, по-видимому прямой и честный малый; родом он был из Пернамбуку, имного лет назад поселился в этой части страны. С ним была девочка-индианка из племени мауэ, которое искони обитало в области, расположенной за Канома, между Мадейрой и Тапажосом. Мауэ считаются, и, по-моему, справедливо, ветвью большого народа мундуруку, которая отделилась в отдаленные времена и вследствие длительной обособленности приобрела, по-видимому, подобно многим другим бразильским племенам, иные обычаи и совершенно иной язык. Мундуруку, видимо, сохранили больше общих черт первоначального племени тупи, чем мауэ. Сеньор Лима говорил мне — и впоследствии я убедился, что это верно, — что в языках двух этих народностей вряд ли есть два одинаковых слова, хотя в обоих есть слова, очень близкие к словам языка тупи. В наружности девочки не было ровно ничего от дикарки: красивые черты лица, отнюдь не выступающие скулы, тонкие губы, открытое и приветливое выражение. Ее привезли сюда из отдаленного поселения ее племени на берегу Абакаши всего несколько недель назад, и она до сих пор не знала и пяти слов по-португальски. Индейцы, как правило весьма сговорчивы, пока молоды, но все жалуются, что, достигнув возраста половой зрелости, они становятся беспокойными и недовольными. Тогда у них проявляется врожденная нетерпимость к каким бы то ни было ограничениям, и самым лучшим обращением с ними не удается предотвратить их бегства от хозяев; они не возвращаются в малоки Малока — обширный дом, служащий у индейцев тропической части Южной Америки общинным жилищем для целого селения.

своих племен, но присоединяются к группам, которые, ведя кочевой, полудикий образ жизни, занимаются собиранием лесных и речных продуктов.Мы оставались у Серра-дус-Парентинс всю ночь. На следующий день рано утром над вершинами деревьев навис легкий туман, а лес огласился воплями обезьян ваиапу-саи. Я вышел на берег с ружьем, и, хотя передо мной промелькнула стая обезьян, раздобыть экземпляр мне не удалось. Они были небольшого роста и покрыты длинной шерстью однородного серого цвета. По-моему, это был Calillthrix aonacophtlus . Порода, которой сложен возвышенный хребет Парентинса, — тот же крупный сцементированный окислами железа конгломерат, о котором я не раз говорил, что онвстречается близ Пара и в других местах. Вокруг было рассеяно множество отдельных глыб. Лес был чрезвычайно пестрый, с дерева на дерево протянулись спутанные кольца деревянистых вьющихся растений. По камням и стволам деревьев расстилались ремни кактусов. Многочисленные разнообразные мелкие папоротники красивой формы, лишайники и грибы из рода Boletus превращали местность в настоящий музей тайнобрачных растений. Я нашел здесь два прелестных вида жуков-усачей и одного крупного кузнечика (Pterochroza), широкие передние крылья которого походили на лист растения: когда они были сложены, насекомое оказывалось совершенно замаскированным; задние его крылья были украшены яркими глазками.Негр покинул нас и направился вверх по узкому протоку Парана-мирим-дуз-Рамус («маленькая река ветвей», т. е. имеющая много ответвлений) к своему дому, до которого было 130 миль. Мы продолжали наше путешествие и вечером добрались до Вила-Новы, разбросанной деревни, насчитывавшей около 70 домов, многие из коих вряд ли заслуживали этого названия, так как были всего-навсего сбитыми из земли хижинами, — крытыми пальмовым листом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69