— Коршунов! Сколько ты не добил материалов, отпускник?Виталя потупился.— Три, но я в понедельник выйду и…— Отдашь Ледогорову, а то он с жиру бесится.— Да я…— Я сказал — отдашь! Понял?— Понял.Ледогоров скрипнул зубами.— Спасибо шеф за заботу о моей фигуре.— Не за что. Свободны все. И чтобы в кабинетах через пять минут никого не было.Все вышли. В открывшуюся дверь хлынул воздух из коридора. Такой же плотный и влажный как в кабинете. За окном медное солнце отчаянно цеплялось за дома и деревья последними лучиками.— Кончаются белые ночи.Ледогоров подошел к Артуру. Тот смотрел в сторону, сидя за столом.— Что? Не дают тебе Хохмачева турнуть?— Причем здесь это?— Притом, что не надо на мне за это отыгрываться.Вышегородский продолжал глядеть в стену.— Ты действительно не загружен. От трех материалов не развалишься. Посмотри на остальных.Ледогоров хмыкнул.— Я и от десяти не развалюсь.— Учту.— Сделай милость.Артур повернул голову и посмотрел на него.— Саша, почему вы меня так не любите? Ты, Полянский, Челышев?Ледогоров пожал плечами.— Что ты, девчонка, что ли?Артур скривился и махнул рукой.— Оставь. Ты понимаешь о чем я говорю.Ледогоров наклонился к нему.— Я-то понимаю, а ты вряд ли поймешь.— Постараюсь.— Просто мы менты. А ты милиционер.Вышегородский молчал. Словно ждал продолжения.— Я же сказал — не поймешь!В коридоре висел полумрак. Из-за дверей Коршуновского кабинета доносились обрывки оживленного разговора и бульканье жидкости. Ледогоров тихо поцарапал ногтями дверь.— Про меня не забыли?— Ты же не пьешь?— Зато ем!Он сделал огромный бутерброд из булки, сыра, кильки в томатном соусе и ломтика помидора, после чего налил себе «Колы». К счастью, коньяка не было. Стаканы с «Охтой» в руках у ребят не вызывали никаких эмоций.— Спокойнее! — сказал из угла знакомый голос. — Это не еда, а закуска!— Я без обеда, — он откусил кусок и поднял глаза. — Какие люди!Загорелый, отдохнувший Полянский весело улыбался.— Здорово!— Привет! Ты когда выходишь?— Уже в понедельник. Шел мимо и нарвался на Виталю!— Ладно, — Югов поднял свой стакан, — потом поговорите! У нас есть повод! Виталя! Хорошо тебе отдохнуть и ни разу за отпуск о работе не думать!Ледогоров пробрался к Полянскому.— Как дела?— Отлично! Взял Жанку в охапку и рванул дикарем в Абхазию.— Ну, ты рисковый парень.Все закурили. Сизый дым начал заполнять кабинет.— Откройте дверь!— Артур еще здесь!— Да пошел он на …! Открой!— Извини! — Ледогоров отвлекся. — Хорэ! Мужики! Не нарывайтесь! Уйдет и откроем!Несмотря ни на что, ему было немного жалко Артура и не хотелось ставить его в совсем неудобное положение.— Так как Абхазия?— Очень хорошо! — Полянский взял со стола веточку укропа и сунул в рот. — Цены мизерные. На Россию все молятся. Правда, после войны ни хрена не восстановлено, но море — есть море.Народ гудел все громче и громче.— Виталя! У тебя что с рукой?— С рукой? Ничего.— А почему не наливаешь?Ледогоров плеснул себе еще «Колы».— Я в перестрелке копаюсь. По твоей земле, кстати.— Ну, я включусь, с понедельника.Дышать стало совсем нечем. Несмотря на открытое окно, все взмокли от жары.— Да откройте же вы дверь! Задохнемся!Ледогоров посмотрел на часы.— Серега! Мне пора! В понедельник поговорим. — Он начал вылезать. — Мужики! Я посмотрю сейчас, где Артур! Виталя! Хорошо тебе отдохнуть!Дверь кабинета Вышегородского была опечатана. Ледогоров заглянул обратно.— Все нормально! Проветривайте! Только не орите сильно!Небо стало серо-зеленым. По прежнему парило. Опаздывая, он бегом пересек забитый пятничной пробкой Литейный, нырнул в проход-няк возле почты и оказался на Моховой. Юлька демонстративно стояла на улице, поглядывая на часы. В очередной раз кольнула собственническая гордость за ее сногсшибательную фигуру.— Опаздываете, мужчина, — она нахмурилась. — Не боитесь, что уведут девушку?Он обнял ее.— Нет. Не боюсь.— Правильно, — она нашла его губы.Проходящая пожилая пара смотрела на них с улыбкой. Ледогоров с трудом перевел дух. Внутри все дрожало. Он чувствовал себя как школьник после первого настоящего поцелуя.— Куда пойдем?Она посмотрела на него снизу вверх.— Конечно домой! И по-быс-трее!Сгущалась вязкая вечерняя мгла. Снова невесть откуда взявшийся ветер шелестел над головами уставшей от жары листвой.
* * * Ночью по городу идет гроза, разгоняя царящую дневную духоту, дождевыми потоками отбивая чечетку по железу остывающих крыш и стеклу запыленных окон. Электрическими дугами эротично выгибаются в темном небе молнии. Юлька плотнее прижимается к нему, касаясь губами небритой щеки.— Можно я тебя спрошу?— Нет.— Что нет?— Я тебя не люблю.Она слегка кусает его за щеку.— Больно?— Нет.— Врешь.— Вру.— Будешь вредничать — я тебе ухо от кушу.Красная дуга ослепительно сверкает за раскрытым окном. Кто-то смеясь пробегает через двор, цокая каблуками.— Ты меня сразу полюбил?— Нет.— А что ты подумал, увидев меня в первый раз?— А ведь трахает ее кто-то.Она прижимается сильнее, больно впиваясь в него ногтями.— Не думай больше об этом!— Не думаю.Удар грома сотрясает стены.— Чего ты хочешь больше всего на свете?— Честно?— Честно.— Выпить.Она вскидывается, наклонившись к его лицу.— А меня?— Ты же просила честно.— Мог бы соврать.— Хорошо, теперь буду врать.— Не надо.Кажется, ливень заполняет все пространство за пределами комнаты, оглушительно шурша в проеме «колодца».— Ты меня любишь?— Нет.— Ты меня хочешь?— Нет.— Ты врешь?— Нет.— Врешь!— Ты же сама просила.— За-гры-зу!Хорошо разговаривать в темноте. Никто не увидит, как ты улыбаешься.
* * * — Саня, возьми тапочки!— Спасибо, я так.— Одень, говорю! Я еще полы не мыла!В прихожей «хрущевки» не развернуться. Юлька прижалась к стенке, высоко подняв мешки с продуктами.— Проходи уже куда-нибудь, пока не передавил все.Протискиваясь, он наткнулся ладонью на ее грудь.— Не сейчас. Боюсь — родители не поймут.Он фыркнул.— Здорово, Саня! — Анатолий Палыч поднялся из кресла. — Как дела?У него была крепкая заскорузлая рука профессионального шофера.— Да все — ничего. Бьемся помаленьку.— Мама! Куда продукты?— На кухню неси, доча! — Александра Михайловна вынырнула из дверей с полотенцем в руках. — Ты взял тапочки? Молодец. Сейчас уже обедать будем. Посидите пока с отцом.Квартирка Юлькиных родителей издевательски называлась четырехкомнатной. Общая площадь ее едва ли превышала три Ледогоровских кабинета. Большая гостиная со входом в кухоньку и три маленьких закутка. Даже выросший в коммуналке на Моисеенко, Ледогоров никогда бы не поменял две их с матерью комнаты на этакие «хоромы». Обставлена она была просто и стандартно, как и могли это сделать сестра-хозяйка одной из городских больниц и водитель рейсового автобуса. Правда, сейчас зарплата Анатолия Па-лыча составляла три Ледогоровских, но все уходило в дачу — шесть соток где-то в Пупышево. Единственной новой вещью в доме был купленный на прошлый Новый год телевизор «Самсунг» — предмет гордости хозяев.— Садись, Саня! — Палыч хлопнул ладонью по дивану, — Посмотрим, пока бабы там подсуетятся.По экрану носились футболисты. Ревела публика. Слов комментатора почти не было слышно.— Во дают бразильянцы! — хозяин покачал головой. — Наши-то — козлы! С бельгийцами видел?Ледогоров с удовольствием откинулся на продавленном диване. С кухни тянуло жаренной курицей и горящим маслом.— Да я как-то — не фанат, Анатолий Палыч. Да и работы много сейчас.— А я чемпионат мира всегда… Бей! — хозяин подался вперед. — Чего на работе? Когда депутатку раскроете? И этого, ну на Невском которого?— Вице-губернатора, — улыбнулся Ледогоров. — Так это не мы. Это главк и ФСБ. Я все больше: воришки, грабители, хулиганы.— Да, — Палыч отмахнулся. — Грабители, говоришь. Вон у меня сменщика после зарплаты у метро так отоварили, что неделю в больнице лежит. Денежки тю-тю. И что? Приехал от вас мальчишка и начал: ты ведь пьяный был, может потерял или пропил бабки, может и не бил тебя никто, а сам упал. Мы уже с мужиками решили сами у метро походить с Вальком. Найдем этих гадов!Ледогоров усмехнулся. Неизвестного коллегу он не оправдывал, но понимал. На пять-семь «земельных» оперов таких заявок в месяц — бесчисленное множество. В особо «интересных» местах: у метро, рюмочных, ночных магазинов, в сутки бывает по пять грабежей. Охватить все невозможно — вот и пытается опер уменьшить количество преступлений, балансируя на канате под неусыпным оком прокуратуры. Объяснять все это Палычу не хотелось. Да и «по барабану» рядовому обывателю, а тем более потерпевшему и его близким, все милицейские проблемы. Им хочется, чтобы быстрее раскрыли их кражу, грабеж, разбой. Что понятно и вполне справедливо.— Гол! — Анатолий Палыч даже подскочил. — Ну все — хана фашистам!— Шура! Скоро вы там?— Все уже! Выдвигайте стол!Палыч хмыкнул и поднялся.— Пособи, а то уже в кишках сосет.Вдвоем они отодвинули от стены старый обеденный стол с поцарапанной полировкой. Через раскрытую балконную дверь неслись со двора детские крики. Небо было мутным, словно подернутым пленкой поднимающегося от земли пара. Душный и влажный субботний день неспешно набирал обороты.— Быстренько к столу, — Александра Михайловна расстелила цветастую клеенку. — Юля! Давай тарелки!Ледогоров терпеть не мог все, что готовили в этом доме. Юлина мама стряпала жирную, тяжелую пищу и щедро раскладывала ее огромными порциями. Вот и сейчас на столе появились гигантские тарелки щей с глазками жира и кастрюля курицы, плавающей в майонезе. Палыч достал из серванта рюмки.— Мать! А…?— Сейчас принесу.Он вопросительно посмотрел на Ледого-рова.— По граммульке?Тот вздохнул. Юлька тревожно поджала губы.— Мне нельзя! Я на антибиотиках. Простыл чего-то!Александра Михайловна закивала.— Сейчас погода такая. Жарко-жарко, а на сквозняке прохватывает.Палыч нахмурился.— Что у тебя то одно, то другое? Ни разу не выпили еще. Что ты за мужик, что таблетками лечишься? Рюмку прими и все пройдет.— Отстань отец! — Юлька обняла его за плечи. — Это я ему курс лечения прописала. А с тобой я выпью.Палыч продолжал что-то недовольно бубнить, разливая водку.— Ну! За вас, родители! — Юлька подняла хрустальную рюмочку и лихо опрокинула содержимое себе в рот.— Ой, как ты, доча! — Александра Михайловна отпила глоточек и поспешно закусила помидором.Ледогоров усмехнулся про себя. Видела бы мама, как «доча» в подсобке магазина пила водку из граненого стакана, закусывая «Сникерсом», а потом, по пути домой, маршировала строевым шагом, распевая песни военных лет. Юльку, конечно, нельзя было назвать пьющей, но толк в питие она знала и пить умела.— Я с вами мысленно! — поднял он стакан с домашним морсом.— Ешь, Саня! — Александра Михайловна подвинула ему хлеб.Он кивнул и принялся за щи, с ужасом думая о курице. Палыч налил снова.— Я на дачу шифер заказал…— На рынке семена так подорожали…— Мама, я приеду помогу…Небо за окном прояснялось. Ледогоров думал о том, что к Любашеву нужен какой-то хитрый заход, что его как водителя есть на чем «колоть», что с понедельника выйдет Полянский…— Саня, ты поможешь крышу покрыть?— Только если на подхвате. Я никогда не пробовал.… и будет полегче, что хорошо бы успеть с Юлькой сегодня в кино и, что курица в него точно не влезет.— Доча, я тебе носки теплые на зиму связала…— Папа! Хватит наливать уже…— Я семью поднимал, как мужик и должен…Ледогоров вытер пот, вежливо улыбнулся Александре Михайловне и достал сигареты.— Спасибо. Пойду подымлю на балкон.Вдалеке виднелся Ленинский проспект. Из-за соседней пятиэтажки выглядывал угол бывшего кинотеатра «Нарвский», давно раздерба-ненного в аренду различными коммерческими организациями. Становилось жарче и жарче.— Покурим! — Палыч вышел на балкон и потер ладонью шею. — Давай твоих, модных.Ледогоров достал пачку, вглядываясь в его, словно вырубленное из старой древесины лицо и думал, как у такого человека и крайне внешне неброской Александры Михайловны родился такой яркий ребенок как Юлька.— Нравится Юляха? — спросил Палыч, словно угадав его мысли, и затянулся «Винстоном».Ледогоров кивнул. Он вообще не любил говорить о личном. Даже с лучшими друзьями. Даже о мимолетных связях.— Когда женишься? — с обескураживающей простотой продолжил Палыч.Ледогоров молчал. Он всегда понимал, что этот вопрос скоро встанет, но никак не думал, что в такой ситуации.— Ну чего молчишь?— Как решим, — наконец осторожно сказал он.Палыч кивнул, икнув. Ледогоров понял, что он уже немного пьян.— Да это вы сами разберетесь! Ты скажи, на что семью кормить будешь?Порыв ветра всколыхнул листву в метре от балконной решетки. Тонкими струйками сквозь дымку наконец просочилось солнце.— Я, Анатолий Палыч, работаю и зарплату получаю.Тот махнул рукой.— Какая это, на хер, работа? Это служба такая. Как в армии. Работа — это профессия. — Он назидательно покачал перед собой пальцем. — А ты что умеешь делать? С пистолем за шпаной бегать? Какое у тебя ремесло в руках?Ледогоров смотрел на волну листвы почти у себя под ногами. Он сам в прошлом пил достаточно долго и вдумчиво, чтобы теперь пытаться что-то объяснять пьяному.— Молчишь? — Палыч кивнул. — Правильно. А деньги? То, что ты получаешь — это не деньги. Ребенок будет — вообще «звиздец» настанет. Мы, конечно, поможем… — Он хлопнул Ледогорова по плечу. — Я все придумал. Права у тебя есть. Пойдешь к нам в парк. Откроем категорию тебе и вперед. Я уже с Бог-данычем переговорил. Юлька! — Крикнул он в открытую дверь. — Я твоего мужика к нам в парк на работу беру! А то никчемный он какой-то — ни ремесла, ни денег!— Ты чего, отец? Совсем рехнулся? Юлька вышла на балкон. — Ну-ка, иди. Тебя мать зовет!Дождавшись, когда он исчезнет в недрах комнаты, она схватила Ледогорова за руку и, поднеся ее к губам, жадно затянулась его сигаретой.— Уф! Хорошо! Пока родители не видят! Ты что, обиделся? — Она поцеловала его. — Он же перебрал, а когда…Ледогоров погладил ее по голове.— Все нормально. Не переживай. Просто… Просто в чем-то он прав. Хорошо еще не знает, что я «закодированный».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24