Он никогда не надеялся и не мечтал, что так может быть. Хотя может так уже было. Он просто не помнил, как это было раньше.Она погладила его по небритой щеке.— Подожди секунду. Я позову Катьку и пойдем на двор, покурим.Он кивнул. Ее кожа пахла солнцем. Сердце в груди стучало, как сумасшедшее.— Иди, — она ладонями оттолкнула его от прилавка, — я догоню.Моховая улица была сплошь забита припаркованными машинами. Ледогоров с трудом перешел дорогу и, миновав железную ограду двора напротив, присел на парапет давно разрушенного фонтана. Небо наливалось жестким белым цветом. Горячие лучи настойчиво кололи землю. Юлька вынырнула из дверей «подвальчика», держа в руках две пивные банки. Он напрягся. Шевельнулись мучительные воспоминания о недавнем утре в «Василисе».— Это тебе, — Юлька поставила жестяные цилиндры на землю, — чешское безалкогольное. Сегодня привезли.Он уже не слушал, любовно скользя взглядом по ее идеальной фигуре, скрытой накинутым поверх одежды белым халатом.— А это зачем?— Как зачем? Пить, конечно!— Нет, — он рассмеялся, — я про халат.Рука, отвернув полу, скользнула по теплому колену.— Это, — она извлекла его руку обратно и вложила в нее зажигалку, — для того чтобы не быть изнасилованной посреди двора на глазах у всех жителей дома. Ты дашь мне сегодня прикурить?Он щелкнул «крикетом», после чего закурил сам. Она присела рядом. Он обнял ее за плечи.— Хочу тебя безумно.— Ты маньяк! Терпи. Я сегодня только до вечера.Магазин работал круглосуточно, но график работы у персонала был «скользящим» — то «в день», то «в ночь», то сутки.— Только это и успокаивает.Он смотрел как она, вытянув губы, затягивается сигаретой. Ему нравилось каждое ее движение. Все, что она делает и все, как она делает. Как-то он поймал себя на мысли, что это похоже на помешательство. Или на любовь…— Как дежурство?— Нормально, — он махнул рукой, — «черные» перестрелялись, а так ничего.Юлька хотела еще что-то спросить, но осеклась. Он проследил за ее взглядом. Синий «Рено» лихо парковался напротив дверей магазина.— Притащилась, сучка! Надо бежать, а то «концерт» будет.Одетая в деловой серый костюм крашенная блондинка лет сорока изящно выбралась из-за руля.Ледогоров щелчком отбросил окурок.— Что? Опять что-нибудь?— Да, ерунда, — Юлька поднялась, — двух коробок конфет недосчитались. Опять меня стращает.— Слушай! — он нахмурился. — Давай я с ней поговорю.— Прекрати! — она непреклонно тряхнула головой. — О чем? Я разберусь сама. Все. Помчалась. Отдыхай. Там бульон куриный, котлеты. Да, сыр еще есть, помидоры…— Найду. Приходи быстрее.— Как только — так сразу.Он смотрел, как она грациозно перепрыгивает через газончики, оборачивается у дверей и машет ему рукой.Жара душила город все сильнее и сильнее. Исходящие выхлопными газами автомашины «кипели» в пробках, доводя до истерики своих изнывающих от духоты водителей. Девушки разделись почти до купальников, к полному безразличию одуревших, постоянно поглощающих пиво мужчин. Уличные собаки безжизненно валялись на тротуарах, страдальчески высунув языки. Счастливые БОМЖи собирали в день месячную норму бутылок. Все, кто мог, прятались в оснащенные кондиционерами и вентиляторами помещения, или хотя бы просто в тень.Ледогоров добрел до станции метро «Чернышевская», перешел Кирочную и вошел под гулкую, высокую арку старого грязного дома. Какую-то секунду ему не хотелось снова выходить под палящее солнце, залившее двор. Квартирка, которую они с Юлькой снимали почти задаром у каких-то ее дальних родственников, напоминала о фильмах про трущобы Гарлема. Входная дверь вела в десятиметровую кухню, соединенную узким коридорчиком с восьмиметровой комнатой. Самопальный душ в углу отделялся клеенчатой занавеской. Два окна выходили в грязный «колодец», акустика которого позволяла слышать храп на первом этаже, не говоря о более громких звуках: бурчанье телевизора, грохоте магнитофона, мате и шуме постоянных драк во дворе.Ледогров блаженно скинул с себя пропитавшуюся потом, колом стоящую одежду и залез под душ. Спасительные водяные струи принесли облегчение. Если бы он мог — спал бы прямо здесь. Есть уже не хотелось. Усталость, духота и бессонная ночь брали свое. Он проглотил бутерброд, морщась с непривычки отпил несколько глотков безалкогольного пива и прошел в комнату. Пять метров из восьми занимала старая тахта. Он примостил на подоконнике привезенный от матери допотопный вентилятор и рухнул на свежую, остро пахнущую крахмалом простыню. Мерное шуршание лопастей убаюкивало. Поток воздуха обдувал тело как морской бриз. За окном пел Газманов, урчал мотоцикл, кто-то негромко и беззлобно ругался. Ничто не мешало. Сон уверенно овладевал им. День катился своим чередом. Несколько раз Ледогоров просыпался, ходил к холодильнику, пил и снова проваливался в сладкую истому. Вечером сквозь сон ему послышалось шуршание водяных струй душа. Он лежал в полудреме, не зная, просыпаться, или нет, когда влажное, душистое, гибкое тело скользнуло к нему под простыню и он провалился туда, где не было ни жары, ни города, ни времени.За окном лениво сползало за горизонт солнце, криво улыбаясь пунцовой кромкой невесть откуда взявшихся облаков.
* * * Взрыв был достаточно сильным и объемным. Стена лестничного пролета провисла посередине, угрожающе демонстрируя паутину крупных трещин.— Правой стороны держитесь! На нее дунешь и «звиздец»!В воздухе еще вилась мелкая белесая пыль. В сочетании с влажной духотой дышать было почти невозможно. Под ногами хрустели куски штукатурки. Пахло паленым.— Направленный заряд, — умно сказал кто-то за спиной.Ледогоров пожалел, что нет Полянского, который со своим боевым опытом быстро бы все объяснил.— Ледогоров, ты либо внутрь проходи, либо вниз спускайся!Квартира сложилась, как карточный домик. На руинах того, что когда-то называлось прихожей, как всегда невозмутимый Коля Югов набрасывал план-схему. Рядом суетливо разминал сигарету высоченный, рыжий участковый Фесуненко. У него было вытянутое печальное лицо и большие страдальческие глаза. Из глубины доносился голос Вышегородского, отдающего какие-то распоряжения.— Здорово, Коля! Ты дежуришь?— Нет! Сдуру рано на работу пришел. Хотел бумаги разгрести. А ты?— Дежурка у дверей отдела развернула и сюда послала.На лестнице противно заскрипело.— Вы там чего, козлы? Похоронить нас всех хотите?— Валить отсюда надо, — вмешался Фесуненко, — весь этаж на ладан дышит. Тем более, все ясно.Ледогоров вопросительно посмотрел на Югова. Тот пожал плечами.— Там по стенам размазаны остатки Ильи Репова. Я его лет восемь знал. Он еще школьником к «копателям» примкнул. Дважды судим еще по 218-ой Статья 218 УК РФ — незаконное хранение оружия по старому Кодексу.

. Вчера вернулся с раскопок, хвастался соседу немецкими противотанковыми минами. Самоликвидация.Ледогоров хмыкнул и аккуратно переступил через вывороченную паркетину.— А чего тогда схему рисуешь?Югов снова пожал плечами.— Артур сказал. Ему для доклада надо. Мне-то по барабану.Николай был самым невозмутимым человеком из всех, кого Ледогоров встречал в жизни. Он работал в районе с начала девяностых, года три назад уволился, а этой весной снова восстановился. Большинство оперов считали это самым идиотским поступком, какой можно совершить, но Югов лишь отшучивался.— Двину я, пожалуй.Ледогоров по инерции заглянул в проем выбитой двери второй комнаты. Ласковое утреннее солнце играло зайчиками сквозь расколотое оконное стекло. Из-под рухнувшего фрагмента стены выглядывала загорелая нога в розовом махровом носке. Что-то тупо заныло в груди. Он видел много трупов. Разных, порой очень неприглядных. Но сегодня почему-то никак не получалось оторвать взгляд от этого чистого розового носка.— Жена его, или дочь?— Какое там, — Фесуненко снял фуражку и пригладил волосы, — к соседке племянница приехала из Пскова. В пединститут поступать.Заглянул постовой с лестницы.— Там из РУБОПа приехали, из ФСБ и группа горпрокуратуры.— Ща нам все раскроют, — продолжая чиркать в блокноте, кивнул Югов.Ледогоров вышел на площадку, пропустил несколько важных, сосредоточенных мужчин и принялся спускаться. Во дворе с десяток малышей возились под присмотром бабушек в пожухлой городской траве. Три девчонки студенческого возраста листали на скамейке «Кос-мополитен». Водитель то ли «рубоповской», то ли «фээсбэшной» машины открыл все двери и, сбросив футболку, дремал на сиденьи. Солнце карабкалось все выше, раскаляя обычное питерское утро.
* * * Когда перестаешь пить, появляется немного больше денег и гораздо больше времени. Настолько больше, что его ле жалко потратить на работу. Ледогоров несколько раз ловил себя на мысли, что абсолютно не знает, куда деть себя в отсутствие Юльки. Он всегда любил свою работу, но если раньше как все нормальные опера предпочитал увиливать от муторных поквартирных обходов и скучной работы с бумагами, то сейчас мог вечером сидеть в кабинете и методично писать справки под недоуменными взглядами коллег. Они не понимали, что с ним происходит. Он не торопился разъяснять. Он жил в двух измерениях: работа и Юлька. Больше ничего не было.Солнце висело над скрипящими от жары крышами. Простреленный «мерс» уже, естественно, не загромождал вонючий от неизменной помойки двор. Ледогоров присел на валяющийся деревянный ящик, закурил и аккуратно развернул несколько помятых исписанных листков — полученные от следователя результаты ночного обхода дома. Когда он пришел за ними, молодой лейтенант юстиции в отглаженной форме удивленно воззрился на него.— А зачем вам? Там же «глухарь»?— Вот и хочу поработать.— А разве по «глухарям» работают?В голосе юноши читалась плохо скрываемая подозрительность. Какие цели преследует опер? Ну не собирается же он действительно работать по стопроцентному «мертвяку»? А опера — они такие! Через одного преступники!— Сынок! Ты из милиции?Старушка опиралась на черную эбонитовую трость и внимательно заглядывала ему в лицо. Несмотря на духоту, на ней было серое пальто и осенние ботинки. Он подумал, что старики чувствуют приближение холода. Холода смерти.— Угадала, бабушка.Она фыркнула.— И гадать тут нечего! Я все видела.Ледогоров убрал листки с обходом в карман и встал. На Некрасова прогрохотал трамвай.— Что именно, бабуля?Она оглянулась по сторонам и поманила его ближе. Он наклонился. В нос ударил запах больницы. По двору с дикими воплями пронеслись несколько мальчишек.— Я сплю мало. Шторы у них никогда не закрывают. Как ни выгляну — они, все пьют и пьют.Ледогоров выпрямился и вздохнул.— Кто пьет?Она посмотрела на него, как на слабоумного.— Петровы, конечно! Совесть уже всю пропили! Сын их, вор и бандит…— Спасибо, бабушка. Я все понял. Примем меры.Ледогоров повернулся и зашагал прочь. Вслед неслись проклятия в адрес семейства Петровых.Подвальная дверь оказалась изнутри привязанной толстой веревкой, что свидетельствовало о присутствии жильцов. Он сильно постучал в обитую жестью филенку.— Хозяин, открывай! Тебе привет от участкового Коровина!Внутри кто-то осторожно задвигался. Шелест шагов приблизился к двери. В приоткрывшейся щели Ледогоров увидел внимательно изучающий его темный глаз.— Удостоверение предъявите, пожалуйста.Ледогоров хмыкнул и достал «корку».— Неприкосновенность жилища — это святое.Он подумал, что еще полгода назад — просто бы вышиб дверь ногой. Хозяин или не уловил иронии, или сделал вид, что не заметил. Он секунду изучал удостоверение, затем завозился у дверей, отвязывая веревку.Внутри было прохладно и на удивление чисто. Подвал был сухим, без труб, с земляным, выметенным полом. У стены стояла раскладушка, покрытая солдатским одеялом. На стареньком столе сложена мытая посуда. В дальнем углу электрическая плитка, от которой тянутся к потолку провода. «Мурлыкающий» приемник висит на вбитом в стенку гвозде.— Садитесь, пожалуйста.Хозяин указал на потертый стул с ножками из алюминиевых трубок, а сам опустился на раскладушку. Он был подстать своему жилищу — не похож на других бомжей. Выбритый, причесанный, в штопанной, но чистой фланелевой рубашке и серых брюках.— Я из уголовного розыска, — Ледогоров достал сигареты, — мне Коровин Валентин посоветовал с вами поговорить.Он почему-то не смог сказать этому «бомжу» «ты».— Пожалуйста, — кивнул хозяин, — только смогу ли я вам помочь. Темно уже было, да и из подвала плохо видно.Ледогоров закурил.— Вас как зовут?— Петр Николаевич. Можно Петр.— Меня Саша. — Ледогоров затянулся и невольно поискал глазами, куда стряхнуть пепел. Мусорить в этом подвале не хотелось. — Давайте все сначала.— Баночка для окурков у стены. — Махнул рукой хозяин. — Ну, если с начала, то с начала.Он поднялся и подошел к окошку, начинающемуся на уровне его глаз. Ледогоров подумал, что иные офицеры позавидовали бы выправке этого странного «бомжа».— Я уже спать лег, даже задремал, когда они подъехали. Такая жизнь, — он обвел подвал рукой, — вообще учит спать чутко. А тут — рев двигателя, скрип тормозов и все это — прямо над головой. Они курили и ругались. Я чувствовал запах сигарет. Говорили по-грузински. Один молодой, другой постарше. Молодой «наезжал» на второго. Тот нервничал и огрызался.Петр Николаевич отошел от окошка.— Я решил пойти…— А почему именно по-грузински? Вы понимаете этот язык?Хозяин усмехнулся.— Ну, сказать, что понимаю — не могу. Но отличить от другого — вполне. Я когда-то служил в Поти. Так вот, я решил пойти к другому окошку. — Он кивнул в глубину подвала. — Там дом делает поворот и оно было как раз напротив машины. Я хотел посмотреть, кто это и не опасны ли они для меня. Мало ли что.Он помолчал секунду.— На полпути я услышал выстрелы. Сначала револьверные, потом из ТТ. Я …— Стоп! Стоп! Стоп! — Ледогоров помахал рукой. — Вы еще и выстрелы различаете?Петр Николаевич улыбнулся. Грустно. Одним уголком рта.— Я когда-то был военным инструктором по стрелковому оружию. В Сирии, потом в Ливии. Майором, как и вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24