И не надо говорить, что они старые. У тебя в ушах серьги, которые я подарил тебе на день рождения. Они существуют в единственном экземпляре.
– Это бред, бред, бред! Это какой то монтаж, какая то ересь!
– Я делал экспертизу – снимки подлинные. Думаю, дальнейший разговор не имеет смысла. Все кончено. Пока, Настя. И не звони мне, я все равно не стану с тобой разговаривать.
– Лешаааа!!! – завыла я в трубку, но она уже издевательски пищала мне в ухо.
* * *
Я тут же набрала номер его канадского мобильного. Прослушала автоответчик, набрала номер квартиры, которую он снимал в Торонто, и еще раз прослушала автоответчик. Слезы душили меня, а в голове словно взрыв произошел. Мысли в припадке скакали в раскалывающейся на части голове, ни одной дельной. Какие утехи? Какие фото? Я, будучи в здравом уме и трезвой памяти, совершенно точно уверена – с Генрихом мы расстались у метро. Он попытался поцеловать меня на прощание в щеку, но я ловко увернулась. В кафе я пришла первая, он подоспел с букетом цветов, который я благополучно проигнорировала. Повод для рандеву оказался, как я и предполагала, высосанным из пальца. В течение минут сорока гражданин Соболев пытался убедить меня, что отношения между нами не заржавеют до самой пенсии, даже если мы будем видеться раз в пятилетку, потому что именно он, как никто другой, понимает мою самобытную натуру. Я равнодушно кивала и как только возникла пауза в его монологе, сослалась на крайнюю занятость и поднялась с места. Он увязался следом. Но только до метро!
Лешкины телефоны игнорировали мои мольбы, вежливо предлагая оставить сообщение. Я оставила их штук двадцать, но конечно он не перезвонил. Господи, сучий отпрыск Генрих, от него одни неприятности!
* * *
После развода я чувствовала в себе ту приятную пустоту, которая не требует заполнения, а лишь делает легче походку, звонче смех. Мне никто не был нужен, я никого не искала. Это видимо и привлекло старого извращенца Соболева, который боялся, как огня, чересчур требовательных женщин. Видавший виды ловелас был на ту пору не в лучшей своей форме. Должностные обязанности клерка средней руки он воспринимал как неимоверно важную в масштабе страны работу. Без шуток. И хотя даже с этими обязанностями справлялся с годами все хуже, мнил себя, без сомнения, очень важным человеком. Когда-то подающий надежды, он увяз в зыбучих песках рутины и всех развлечений у него было – под нескончаемой рекой льющееся спиртное, навешать лапши на розовые ушки какой-нибудь легковерной дамочки. Таких, видимо, находилось в последнее время совсем мало. К моменту встречи со мной, его мужские навыки порядком атрофировались.
Черт его знает, зачем я закрутила с ним роман. Да и романом то это назвать нельзя. Время от времени мы проводили вместе вечера в платонических беседах. Иногда он предпринимал гусарские попытки опрокинуть меня в койку, но… Постепенно, впрочем, я стала его жалеть и подобно миллионам русских баб, привязалась к объекту своего сочувствия. Определенно, он был по-своему интересен. У него был широчайший круг общения и множество баек про сильных мира сего в архиве. Когда-то он много читал, и отблески литературных знаний порой озаряли наши довольно повторяющиеся беседы.
На берегу одной маленькой подмосковной речки стояла его дачка, где так славно было провести выходные, с болью в сердце наблюдая, как почти на глазах спивается человек. Какая то глубокая трагичность чудилась мне в этих возлияниях. Всегда сдержанный на людях, в приватной обстановке, накушавшись алкоголю, Генрих становился невоздержан на язык и сыпал убийственными пошлостями. Но и в этом мне чудилась трагедия непонятого человека. Ей богу, наверное, я бы даже согласилась выйти за него замуж. Если бы он конечно предложил, и если бы не был женат уже лет двадцать к моменту нашего знакомства.
В какой то момент я отчаялась найти крупицы золотой души под скучным серым футляром. Если они там и были, то река времени давно унесла их прочь. Возможно, поводом для пития были как раз поминки по некогда молодой и искренней душе.
Все еще испытывая к нему остатки жалостливого расположения, я затащила Генриха в один крайне перспективный проект, пропихивая буквально локтями. Я тогда очень удачно начала работу в одной маленькой, но юркой консалтинговой фирмочке. Карьера, казалось, приготовилась к стремительному полету вверх, и мне хотелось продемонстрировать свой успех всему миру, ну или хотя бы Генриху. Когда понабился внештатный эксперт по административному праву, позвала Соболева. Никогда ранее не работала с ним так вот вплотную. Лучше бы и не начинала. Мало того, что он хотел получать деньги, торгуя моими идеями, так еще и втравил меня в крупные неприятности – дал положительные рекомендации на одного чиновника, а тот нас подставил в один момент.
Генриху ловко удалось спихнуть всю ответственность на меня. А когда добрую Настеньку попросили из фирмы, не ушел следом в знак солидарности, а подвизается там до сих пор. Флаг, как говорится, в руки. Он так и не понял, что наши отношения кончились – время от времени звонил и искренне удивлялся, что я с трудом узнаю его голос. Последний год я его к счастью не слышала. Лешке сказала лишь то, что был некий человек, крепко подорвавший мою веру в мужской пол. Помимо мужа. Лешка на детали не набивался, уж больно болезненным было для него любое упоминание о других мужчинах из моей жизни.
* * *
И тут Генрих Соболев всплыл на прошлой неделе. О господи! Что же делать? Зачем ему это надо?? Каким образом могли оказаться в руках Леши непонятного происхождения фотографии? Каким образом экспертиза подтвердила их подлинность? Бред, бред и еще раз бред. С трудом найдя в записной книжке нужный телефон, трясущейся словно в припадке рукой набрала номер.
– Ты, придурок недоделанный, ты что устроил??? Скотина! – орала я, рыдая, в трубку.
Генрих не сразу нашелся что ответить. Но мне показалось, истерическая слабость бывшей любовницы его порадовала. Мелочь, как говорится, а приятно.
– Настя? Ты? Что такое? О чем ты говоришь?
– Ты не знаешь? Не знаешь? Урод! Был мелким уродом, решил стать крупным?
– Не понимаю, что случилось? В таком тоне мне проблематично с тобой говорить.
Задыхаясь и без конца вытирая сопливый нос, я коротко выдвинула обвинения. Генрих отверг их на корню.
– Что несешь? – окончательно вышел он из себя? Я никаких фотографий не слал никому. Да и откуда бы им взяться, таким фотографиям?
– Ты можешь это доказать?
– Доказать? Мне нечего доказывать. Да зачем бы я стал такое делать? И объясни мне, пожалуйста, откуда могли появиться фотографические отчеты, как ты говоришь, подлинные, о том, чего не было и в помине? Не знаешь?
– Не знаю, – устало выдохнула я, – поклянись мамой.
– Клянусь мамой, – легко согласился Генрих. Я поняла, что ловить больше нечего. Мама была для него святее всех святых. Даже у полных подонков есть святые уголки души. А Генрих, между нами говоря, полным подонком, как бы мне того ни хотелось, никогда не был. В девяностолетней старушке он не чаял души, трясся над ней как над дитем, пылинки сдувал и не стал бы клясться, коли был бы за ним хоть малейший грех. Уверена в этом на сто десять процентов. Даже, пожалуй, на сто одиннадцать.
Положила трубку и упала головой на стол. Веня испуганно мяукал рядом. Новоселка Рита забилась от греха подальше на шкаф. Жить вовсе не хотелось. Но Лешка, Лешка то, а? Как он мог подумать? Как он мог поверить? Что же за это фотографии… Как бы мне их получить?
Лешка был моей незыблемой твердью уже восемь месяцев и девять дней. Я была уверена в нем так, как никогда не бывала уверена даже в себе. Мне казалось, то же самое чувствует и он. Мы были одним целым и, соглашаясь на долгую командировку, Леша чуть не плакал, так непривычно по его словам было представлять себя без меня. И вдруг этот звонок, эти обвинения. Небеспочвенные, если смотреть с его колокольни. Но мне казалось, что во всем мироздании не найдется такой колокольни, которая оказалась бы выше наших отношений. Ан нет, нашлась такая колоколенка, я летела сейчас с нее вниз, а он смотрел сверху на мое падение. Что он чувствует, глядя как любимая некогда женщина стремительно уносится в темноту? Или он думает, что я сейчас спокойно попиваю чай, сидя на чисто прибранной кухоньке?
Пьяный в ураган мужик на улице козловатым тенорком выводил: «Малыш, ты меня вооааалнуууеешь…», а в качестве припева крыл непечатными определениями какую то Машку. Вот они, парадоксы жизни.
Как уснула, не помню. В каком то полубреду привиделся мне одетый в водолазный костюм Генрих. Словно палицей, он махал толстым резиновым шлангом и гонялся за мной по префектуре Юго-Западного административного округа. Никогда там не была.
3. И я вспоминаю
Кто-то что-то хотел от меня. Телефон звонил долго, въедливо. Лешка? Путаясь в одеяле, я рухнула на пол, где вчера оставила оба аппарата – стационарный и мобильный. Который из них звонит? На всякий случай взяла оба, попеременно поздоровавшись с каждым. Одна из трубок ответила приятным мужским голосом. Совершенно чужим. Минут пять ушло у меня на то, чтобы понять – обладатель приятного голоса жаждет увидеть меня. По делу.
– Да говорю же вам, мне просто крайне необходимо с вами встретиться! Просто крайне необходимо, – не внявши моим вялым уговорам перезвонить позже, утренний доставала попытался назначить встречу через пять с половиной минут.
– Вы часы сегодня видели?
– Еще нет.
– Ну так посмотрите на них, они показывают семь тридцать утра. Сегодня воскресенье, у меня вчера был ужасный день. Я просто не в состоянии сейчас даже с кровати подняться. У вас что, кто-то умер?
– Да! Представьте себе, умер! Я пытаюсь втолковать вам это уже час. Мы тратим драгоценное время…
– Неужели никак нельзя подождать…. О господи.
– Это очень срочно, извините меня ради Бога. Вы ведь знали Ирочку, вы жили с ней рядом.
– При чем здесь Ирочка? Вы имеете в виду..?
* * *
Глядя на мое опухшее лицо, утренний гость, скорее всего, сделал неправильные выводы о тяжело проведенном вчерашнем дне. Бабье лето баловало Москву последними солнечными ласками. Эти ласки уже не были страстными, в них сквозила прощальная грусть. Солнце почти не грело, но светило добросовестно ярко, выставляя мою личность в самом неприглядном виде. Я раздраженно задернула штору и села спиной к окну.
Настырный посетитель робко пристроился напротив. Кого-то мне смутно напоминал этот холеный, с иголочки одетый мужчина. Данный тип мужчин ввергает меня в меланхолию. Рядом с ними, даже если час назад тщательно помылась и оделась во все новое, кажешься замарашкой. Как это им удается при нашей непростой жизни выглядеть такими упруго свежими, такими ослепительно белозубыми? Влюбиться в подобного мужчину мне кажется столь же утопическим мероприятием, как воспылать страстью к рекламному щиту. Нервно отстукивая пальцами со свежим маникюром по липкой кухонной клеенке, гость вопросительно смотрел на меня.
– Ну? – подал он голос.
– Что ну? – не поняла я.
– У вас есть мысли?
– У меня? Шутите?
– По поводу Иры. Вы ведь знали ее?
– Да кто вам сказал, я видела то ее пару раз.
– Как же так, а Ирочка говорила, что вы отдыхали вместе.
Все-таки она узнала меня, но не соизволила сказать даже «здрасьте». Впрочем, что это я?
– Да нет, мы отдыхали рядом. Рядом, но не вместе.
– Ясно, ясно… – показалось мне или нет, но мужчина напрягся.
– Вы, собственно, кто? – задала я вполне уместный, но отчего то сильно удививший визитера вопрос.
– Не знаете меня? – спросил он таким тоном, как если бы я забыла родную маму или светлый лик президента.
– Извините, не припоминаю.
– Я Светозаров.
– Очень приятно. А я Голубкина.
– Наум Лукич.
– Анастасия Петровна.
– Дизайнер.
– Юрист.
– Вы издеваетесь надо мной? – обиделся Наум.
– А вы?
– Господи, да меня каждая собака знает!
– Послушайте, при чем здесь собаки?
– Мои интерьеры регулярно публикуются в журналах «Приятный дом», «Новинки Архитектуры», я веду передачу «Русский декор», нежели ни разу меня не видели?
– Неа, – честно призналась я. В более подходящий момент я может и подыграла бы мужику, а сейчас не до того было.
– Надо же, – искренне расстроился посетитель, – вообще-то я очень известный человек. Про меня говорят, что я могу преобразить пустыню. Мои идеи воруют даже европейцы!
– Да что вы, какая наглость.
– Ничего, мне не жаль, – он великодушно махнул рукой, и не рассчитав амплитуду, больно ударился о холодильник. Потирая ушибленную конечность, с плохо скрытой брезгливостью оглядел мои хоромы, – мог бы и вам дать несколько советов, как минимальными средствами преобразить интерьер. Вот это кашпо я бы на вашем месте поменял на изумрудное. Яркая деталь переключит на себя внимание, заурядная мебель отойдет на второй план. К тому же, зеленые оттенки приглушают аппетит.
Наум покосился на мою выставленную из под стола ногу.
– Наум Лукич, не побоюсь быть невежливой, вы пришли именно за этим? За тем, чтобы обустроить мой быт?
– Ах нет, что вы… что вы.. – смешался он и даже вроде бы слегка съежился, – Вы уже в курсе трагедии? Ну так вот, пришел к вам за помощью.
– Почему ко мне?
– Подумал, что человек, который знал Ирочку, отнесется к проблеме с большим пониманием. Она ведь была удивительным, редким человеком, – и гость внимательно уставился на меня, ища на моем лице признаки горячей поддержки. Что я могла ему ответить?
– Конечно. Она была удивительной, – кивнула я.
– Поэтому преступление не должно остаться безнаказанным! – с пафосом воскликнул он, и помолчав, уже более натуральным голосом добавил, – я знаю, как работает милиция. На них у меня надежды нет. А вы… у вас ведь свое детективное агентство?
– Да какое там агентство! Так… кабинет частной практики.
– Ну да, ну да, частной практики… Мне как и раз нужна частная практика! Именно частная.
– А вы Ире кем приходились? – я решила перейти ближе к сути.
– Другом, – сказал Наум и скромно потупил глаза, – очень близким другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33