Пока еще не было промозглого холода, но воздух уже был мертвым. Не пахло травой и цветами. Земля, умытая холодными потоками воды, была стерильной, равнодушной ко всему живому. Даже в парке, по которому я брела, толкая ногой камушек, нос не уловил привычных ароматов природы. Жухлая московская листва пахла отчего то бумагой, а не зеленью. Жить в этом городе с каждым годом было все труднее. Днем с огнем здесь не сыскать человека со здоровым цветом лица, а когда вытираешь пыль, тряпка покрывается синими, с радужным отливом, пятнами. И это я живу в еще не самом плохом с экологической точки зрения районе.
Камушек, которому я никак не давала покоя, подскочил на неровной дорожке и укатился далеко в кусты. Словно сбитая с важной мысли, я застыла посреди тропинки, рассеянно озираясь по сторонам. Бабулька, выгуливавшая голосистую болонку, не преминула тут же наткнуться на меня и отругать. Стоят тут, мол, всякие. Болонка из солидарности тоже пару раз тявкнула в мой адрес. Я снисходительно пожала плечами и полезла в кусты. Именно с камешком была связана, не успевшая оформиться, мысль.
При обнаружении трупов и в том, и в другом случае свидетели отметили круглый белый булыжник, лежащий в непосредственной близости от того места, где был найден труп. Потом оба камня, так же загадочно, как появились, бесследно исчезли. Ничего похожего рядом найти не удалось. Извозившись в грязи, я нашла таки неприметный рыжий камушек, довольно увесистый кстати, и зачем-то положила его в сумку. Любопытно. Вопрос о том, как попали камни к мусорным бакам, конечно, интересен. Но не менее интересн вопрос о том, каким образом и куда они пропали? Кто их незаметно, под шумок, убрал? Едва ли тот же самый человек, который оставлял метки. Зачем было оставлять приметные детали, зная, что потом с риском для собственной безопасности придется их ликвидировать?
* * *
Господи, чем забита моя голова? – думала я, подходя к новому высотному зданию. В этом доме, если верить Гришкиному досье, проживал последние полгода Роман Лопухов. У подъезда сидела сдобная как булочка молодая мамаша. Почему это считается, что все полные люди отличаются добродушием? Молодка, злобно зыркающая по сторонам и ежесекундно награждающая отпрыска смачными определениями, самым мягким из которых было «дебил», опровергала эту теорию. Доброй ее постеснялся бы назвать и самый невзыскательный человек. Она была дородна, круглолица, бела и румяна как свежая сдоба. Черты ее лица были классически правильными, но при этом отталкивающе некрасивы.
– Урод, положи это говно обратно! – заорала она, широко открыв рот.
Маленький мальчик лет двух, весь какой-то прозрачный, трогательный, аккуратно положил на землю подобранную веточку затейливой формы. Он грустно, с недетским терпением во взоре посмотрел на родительницу, и тихонько вздохнув, поковылял на кривых неуверенных ножках прочь от газона. Дошел до бордюра и еще раз вздохнув, сел на него. И тут же на него обрушился очередной ушат брани – за испачканный комбинезон, за своеволие, за все те грехи, которых он пока не успел совершить. Нестерпимо захотелось подойти к этой бегемотихе и дать ей в морду, назвать лицом эту искаженную злобой маску у меня язык бы не повернулся. Но парню я этим бы не помогла, скорее лишь усугубила его и без того непростую ситуацию.
– Ну че ты вылупилась? – рявкнула бабища, – вали, куда шла.
Я вздрогнула и убралась от греха подальше.
Несмотря на то, что дом сдался в эксплуатацию едва ли больше года назад, подъезд уже успели украсить лаконичные критические высказывания. От стены на площадке первого этажа шел устойчивый запах мочи, а в лифте кто-то выбил лампочку, и я не без опасения шагнула в неприветливую темноту.
Господин Лопухов был дома, в чем я собственно заранее убедилась по телефону. Доходяга, выглядящий лет на десять старше своих тридцати с хвостиков, он пахнул на меня парами валокордина и любезно пригласил на кухню.
– Сонечка будет гулять еще около получаса. Боюсь, что у нас есть только это время.
– Что так? – удивилась я.
– Так, – скромно ушел от комментария Роман, – может быть, вы ее видели, она обычно сидит у подъезда на лавочке.
Кажется, я начинала понимать мужика. Если дочка взяла у мамаши все самое лучшее, то с тещей ему определенно не повезло. Только интересно, откуда в этом ботанике взялось столько агрессии, чтобы пойти на крайние меры? Ну и сильно же они его видать достали!
– Когда вы видели последний раз Алексея Воркуту? – сразу пошла я в атаку.
– Совсем недавно, позавчера, – огорошил меня Роман, и тут же уточнил, – это было во второй половине дня. Знаете, у меня очень непростая ситуация в семье. В силу некоторых обстоятельств… хм… возникают некоторые сложности. Я знал, что Алексей должен быть в Канаде, позвонил просто так, на всякий случай. Было очень непросто в этот момент. И повезло, представляете?
– Когда, как можно точнее вспомните, когда и где именно вы пересеклись?
– А что случилось? – забеспокоился Роман.
– Пожалуйста, давайте обойдемся без лишних вопросов, я прошу вас.
– Ну что ж, – видимо, Лопухову было не привыкать сдавать позиции под натиском баб, – мы встретились примерно в половине восьмого, в сквере рядом с памятником Юрию Долгорукому.
Ого, значит, Роман видел Лешку уже после того, как тот ушел от сестры.
– Мы поговорили примерно около получаса. Потом пошел дождь, и мы пошли в машину. Я попросил Алексея высадить меня около книжного магазина. Там он и притормозил.
Значит, именно в этот чертов момент, у этого четрова магазина и пропал Лешка! И Лопухов был последний, кто его видел.
– Куда вы потом пошли, кто вас еще видел? – пошла я в разнос, сыпя на несчастного мужика все новые и новые вопросы, сути которых он никак не мог понять.
– Как куда? Да в книжный и пошел. Ой, вы меня напугали. Проблемы какие то у Алеши?
– У Алеши?
– Ну… видите, я так немного фамильярничаю. У нас не совсем обычные отношения были с ним.
– В каком смысле? – испугалась я.
– В самом хорошем. Я несколько раз приходил к нему на консультации, потом вынужден был прекратить, с деньгами туго стало. Но Алексей вытаскивал меня просто так… погулять, попить кофе и мы разговаривали. Я старался не эксплуатировать его как врача, но после таких бесед мне становилось намного легче.
– Не отвлекайтесь! Вы видели, как он уезжал?
– Нет, дело в том, что он заметил знакомого. Тот тоже был на машине. Алексей вышел и направился в его сторону. Мне неловко было проявлять любопытство, и я вошел в магазин. Вот, собственно и все.
– Что за машина? Как выглядел знакомый?
– Знакомого я не рассмотрел, он был ведь внутри машины, у меня неважное зрение. Скорее, Алексей узнал не столько знакомого, сколько саму машину, стекла там были немного тонированные. Машина темно зеленого цвета. Иномарка, насколько могу судить, но вообще то я мало в автомобилях понимаю.
– Но какой значок на ней был? У Мерседеса трехконечная звезда в кольце, у Опеля перечеркнутая молния…
– Нет, там были такие квадратики – синенький, беленький…
Синенький, беленький… Должно быть БМВ.
– Спасибо вам, Роман, за гостеприимство. Как только можно терпеть этих мегер, – пробормотала я еле слышно уже переступая порог.
– Обстоятельства, знаете, всякие бывают, – все-таки расслышал он мою реплику, – не зарекайтесь ни от чего. Я вот тоже никогда не думал, что в такой ситуации окажусь. Но ничего, надеюсь, очень скоро это все разрешится.
– Интересное дело, как же вы надеетесь все это разрешить? – обнаглела я, но уж больно не терпелось высказать мужику все, что я думаю по поводу его… хм… непростой ситуации.
– Видите ли… как вы понимаете, я не могу бросить сына. Это было бы слишком. Слишком, – Лопухов сбился с мысли, долго крутил головой, мне даже показалось, что в глазах его блеснули слезы, – Ромка маленький совсем, мне его пока не отдадут.
– Ромка? Тоже Ромка? Как романтично…
– Да, вы не думайте, что Соня всегда была такой. О, она была совсем другой еще недавно. Но после рождения сына с ней что-то случилось. Формально все в порядке, так, легкий гормональный дисбаланс, но сами видите, что с ней творится. Она сама себе не рада. Какое-то наваждение. Я пытался с этим бороться, но к сожалению, ничего не помогло – ни ласку, ни жесткость Сонечка не воспринимает. Она осталась наедине с собой и ее душат демоны. А маленький… он тоже терпит, мы с ним терпим. Он чуть подрастет, и я попробую забрать его у Сонечки. Так было бы лучше для всех.
– Да уж, – я ни секунды не верила, что Лопухов осуществит свой блистательный план. Нет, милый, никуда ты не денешься с этой подводной лодки. Потому что ты, а не злобная Соня, ее капитан. Я вспомнила про этого Лешкиного клиента. Он рассказывал мне, только имени не назвал.
– Ему нравится, его устраивает именно такая ситуация, – говорил мне тогда Лешка, – когда очередной несчастный начнет рассказывать тебе сказки, как ему непросто жить с алкоголиком, с наркоманом, с деспотичной женой или таким же мужем, с альфонсом, с придурком, да мало ли вариантов… ты не верь. Люди выбирают именно то, что им нужно. Нет такой ситуации, такого замкнутого круга, который было бы невозможно разорвать. Но иные жены всю жизнь тащат на себе мужу-пьяницу и ни за какие блага от этой ноши не откажутся. Потому что этот алкаш, как щит, отгораживает их от необходимости доказывать свою значимость как-то еще. Этот муж – оправдание ее несостоятельности, ее абонемент в персональный рай, где все ее жалеют, все ей сочувствуют, все ругают подонка супруга и поют дифирамбы ей, терпеливой. Не будет мужа, не будет и ее, такой, как она себя любит, такой, какой ее жалеют родные и близкие. То же самое и с моим клиентом.
– Так что же, – спросила я тогда, – ему нравится?
– Не то чтобы нравится, все сложнее. Но он никогда не уйдет от жены, даже больше – он будет постоянно ее провоцировать проявлять те черты, которые якобы усложняют ему жизнь. Якобы…
– Господи, как все непросто, и правда… А от чего же ты тогда его лечишь?
– А ни от чего, – сказал Лешка, – я даю ему шанс в очередной раз покрасоваться, продемонстрировать свою жертвенность, попутно чуть корректирую поведение, даю какие то немудрящие советы, как бороться с настроение жены, а на самом деле с самим собой. Удерживаю в неких рамках.
– Вот оно тебе надо… – буркнула я.
– Не скажи, такие люди, как он куда опаснее, чем его жена. В том то и дело.
Прощаясь с Лопуховым, я вспомнила эти Лешкины слова. Роман не так невинен, как кажется. Может, это его, а не Сонины, демоны рвутся на свободу?
12. Склеп для лучшего друга
Домой я пришла замерзшая, голодная и злая. Успех, который сопутствовал мне в поисках, лишь сильнее раззадорил глухо рычавшую на дне души ненависть. Выложив хлопотавшему у плиты Гришке собранную информацию, угрюмо выслушала его скупой доклад. Витольда Красинского на рабочем месте обнаружить не удалось. Но Гришке удалось выяснить, что последнее время Витольд почти безвылазно торчал в своем загородном доме. Уж не в обществе ли моего любимого? Ох, если бы найти Лешкины рабочие записи. Но я даже приблизительно не знала, где он их хранит. Знала лишь, что они надежно спрятаны от посторонних глаз.
Мы решили проверить дачку Красинского, да не откладывать дело в долгий ящик, поехать туда сегодня же вечером, как только немного стемнеет.
Покухарничал Григорий на славу. Вывалив мне на тарелку огромную гору макарон по-флотски, полил Монблан соусом собственного же приготовления и стал ждать комплименты.
– Ты дома то был? Тебя жена отлучит от тела, ей богу.
– Не, она с пониманием, ты же знаешь. Я заезжал, все в порядке. Ты, Настюх, ешь давай, а то щеки уже ввалились прямо, смотреть страшно.
От Гришкиного сочувствия, от теплого запаха еды глаза мои предательски стало пощипывать, и поверх соуса полились на тарелку слезы.
* * *
Дом сынка чекиста к счастью находился в неохраняемом поселке. Это был обычный дачный кооператив. Между добротными каменными особняками тут и там виднелись допотопные сараюшки. Видимо, не все участки скупили, буржуазный лоск пока еще не полностью подретушировал правду жизни.
Гришкин горе-внедорожник мы бросили на подступах к поселку в куцей березовой рощице. Будним вечером жизнь в этих краях еле теплилась. В кустах одичавшей малины жалобно мяукала кошка, звенела цепью привязанная у крыльца крайнего дома собака. Свет горел всего лишь в двух-трех домах. Остальные пугали черными провалами окон. Под покровом темноты мы беспрепятственно добрались до нужного дома. Забор был высоким, но не удручающе. Попыхтев минут пять, Гришка перекинул сначала меня, а потом, легко подтянувшись, преодолел ограду сам.
Сам двухэтажный красного кирпича особняк стоял чуть в глубине, к нему вела узкая мощеная булыжником дорожка. Стена подвального этажа почти полностью состояла из крепких железных ворот, для дополнительной безопасности прикрытых сверху еще и кованой металлической решеткой. Окна первого этажа, узкие как бойницы, закрыты автоматическими ставнями. На втором этаже окна побольше, зато их всего два и оба наглухо зарешечены. Три стены были совершенно глухими. Только маленькое мансардное окошко было ничем не защищено. На него то и смотрел плотоядно Гришка, прикидывая общую высоту крепости.
Здесь, за городом, все еще умопомрачительно пахло жухлой травой и поздними флоксами. Кроны деревьев, даже и не думавшие желтеть, черной шапкой нависали сверху. Зябко поеживаясь от пробирающей сырости, я покорно бродила за Гришкой, шаг за шагом обследующим территорию. Кроме дома, на участке имелась крохотная банька, еще недостроенная беседка и микроскопический сарайчик неясного предназначения. Возможно, в нем хранили сельскохозяйственный инвентарь. Вот только что с тем инвентарем делали? Ни огорода, ни даже хилой грядки петрушки у Красинского не имелось.
Банька была закрыта. Гришка подтащил к стене предусмотрительно оставленную снаружи лавку, и заглянув в высокое окошко, долго плющил нос о стекло. Я в свою очередь внимательно слушала – не просочится ли в дверную щель какой-нибудь звук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33