Были они белые и черные. Содержательного значения цвет не имел, просто белыми баловались светлые колдуньи, а черными темные. Но и те,и другие могли незаметно подбросить в дом врага метку смерти, просто первые из соображений справедливости, вторые же действовали исключительности из вредности.
Камни в северном фольклоре были наделены особой силой. Знающие люди читали по ним судьбу как по руке. Считалось, что при рождении человека появляется новый камень и чем круче путь, по которому проходит новый путник, тем более красив узор. Трагедии и драмы оставляют на камне витиеватые орнаменты, которые радуют глаз и тысячелетие спустя после смерти хозяина. Выкладывая все сто пять символов, выбитых на булыжниках в круг, колдуньи насылали засуху на огороды врагов, приманивали богатое потомство собственному скоту. Этнографы с учеными степенями уверяют, будто своими глазами видели, как дождь аккуратно, по периметру минует иной огород, щедро проливаясь на соседние.
В подобные сказки я даже в детстве не верила, но побывав в Петровске, вынуждена признать – определенная чертовщинка в тех краях имеется. Одно уж озеро, мрачное, темное чего стоит. Оно само похоже на камень, отполированный до синего блеска, непроницаемо твердый.
Итак, Иру и Галя убил один и тот же человек. Последние сомнения в этом отпали, когда Гришка сообщил, что кто-то из зевак все же припомнил – рядом с местом убийства художницы валялся какой то белый булыжник. Милиция им не заинтересовалась, а зря.

* * *
– Очаровательная птаха, я просто в восторге, – Лариса не без сожаления протянула мне ключи, – люблю живность, мне кажется они настолько лучше нас, людей, настолько чище, порядочней, преданней.
Я вспомнила как Рита каждый вечер какает в мои тапочки и деликатно промолчала.
За ключами я прибежала к Ларисе на работу, у нее был частный кабинет в большом клиническом комплексе. По четным дням она вела пациентов в одном из психиатрических отделений, по нечетным принимала клиентов как психотерапевт. Сегодня был как раз нечетный. Похоже, что к концу дня женщина очень уставала. Глаза ее из-под изящных очков смотрели немного печально, хотя в целом ее внешний вид оставался безукоризненным. У меня просто рука не поднималась напоминать ей о своих заморочках. Однако она сама вспомнила.
* * *
– Насть, давай все-таки поговорим о фотографиях. Я так понимаю, что было продолжение истории?
– Да уж… Было.
– Ты предполагаешь, тебе кто-то мстит?
– Сама об этом думала. Из всех кандидатур на роль мстителя подходит только один человек – Генрих. Я уже выяснила, скорее всего, это именно он. Так что… вопрос, считай, отпал.
– А я бы так не торопилась. За что тебе может мстить Генрих?
– Не знаю… Возможно, я походя задела его самолюбие?
– Ты можешь? Походя…
– Все могут, мне кажется.
– Тут ты права. Именно поэтому я не стала бы ограничиваться его кандидатурой. Ведь у тебя были и другие мужчины, кроме него…
Я невольно почувствовала себя шлюхой.
– Были. Я вообще то и замужем была.
– Твой муж может испытывать к тебе неприязнь?
– Теоретически да. А практически мы сто лет не общались. На личном фронте по агентурным данным у него все в ажуре. Сначала он, разумеется, был обижен. Но а какой мужчина не будет обижен, когда его бросают? Но это все дела житейские, как говорил Карлсон.
– Не торопись с выводами. Мужчины злопамятны. А еще?
– Что еще?
– Еще были мужчины?
Я смутилась, говорить правду отчего-то не хотелось.
– Да так… – неопределенно покрутила я рукой.
Лариса строго блеснула очками, отложила в сторону маленький изящный карандашик. В очередной раз я показалась себе неуклюжей курицей рядом с полной достоинства, высокородной и надменной птицей. Но длилось это ровно секунду. Лариса захлопнула свой рабочий блокнотик и сняла очки.
– Не буду лезть в твою личную жизнь. Уверена, у Алексея нет настоящих причин для ревности. Но как ты думаешь, может ли быть такое, что охота идет не за тобой, а за ним?
– В каком смысле?
– В самом прямом. Возможно, что не в твоей, а в его жизни есть что-то, давшее начало этой истории.
– Ой, Лешка такой… Да нет, у него есть жена бывшая, ну ты знаешь. Но она точно не в обиде осталась. Наверное, что-то еще было. Кое-что он рассказывал, но все это так… несерьезно. Он не в состоянии никого обидеть.
– Это ты так думаешь, – Лариса достала пудреницу и стала сосредоточенно маскировать одной ей видимую погрешность на лице, не отрывая глаз от маленького зеркальца, продолжила, – Не в моих привычках сплетничать, но думаю, сейчас простительно. Еще в студенческие годы была девушка, которая сильно страдала из-за Леши. Она даже вены себе пыталась резать.
– Что ты говоришь?? А он?
– Он ничего не знал.
– А ты откуда знаешь?
– Мы были с той девушкой довольно близки, я сама вызывала ей скорую.
– Где же она теперь, та девушка?
– Она уехала из Москвы после университета. Сейчас живет на Севере.
– Он что же, вообще не замечал ее влюбленности?
– Да замечал, как такое было не заметить? Но он тогда уже сходил с ума по Алине. Всему остальному просто не придавал значения.
– Вот даже как… – расстроилась я, – ты об этом мне хотела сказать накануне отъезда?
– Да, просто мне надо было подумать, стоит ли эта информация внимания. Я не решалась…
– Спасибо, Ларис, что решилась все-таки. Это, наверное, важно, то, что ты сказала.
– Наверное, – Лариса захлопнула пудреницу и убрала ее в сумочку, – она мне звонила. Я удивилась, мы давно не поддерживали связь. А тут она нашла меня сама. Спрашивала про Алексея. Это показалось мне странным.
– А когда она звонила?
– Да вот буквально вчера. Ты в этот момент в поезде ехала. Спрашивала про Лешу, про его жизнь. И про тебя спрашивала.
– А как ее зовут?
– Полное имя – Элина, но мы тогда звали ее просто Ли.
– Что-то еще она про себя рассказала?
– Не много. Сказала, что у нее все в порядке, но по голосу… по голосу я поняла, что это не так.
Лариса еще раз придирчиво оглядела себя уже в большом зеркале, поправила и без того идеальную прическу.
– Ты подожди меня, я сейчас сбегаю в регистратуру, и мы вместе выйдем.
Оставшись одна, я совсем загрустила. Отчего моя жизнь никогда не катится по главной дороге? Словно одержимая, она выбирает окольные тропы, полные ловушек. Мне было не по себе от того, что неведомая Ли резала себе вены из за моего Лешки. Я глубже втиснулась в кресло и закрыла глаза, воображая, что это не Ларисин, а мой кабинет. Я спокойная уравновешенная женщина с прической от лучшего парикмахера Москвы, я ношу костюмы из мягкой шерсти, очки в оправе от Хуго Босс и каждый вечер, перед тем как идти домой, звоню мужу: «Милый, скоро буду. Не скучай там».
* * *
Я шла по крутой каменистой тропе. Поднималась выше и выше. Голова кружилась, когда я пыталась смотреть под ноги. Над головой клубился черный туман. Сейчас я поднимусь еще немного, и непроглядная тьма поглотит меня. Я повернулась и увидела за собой лишь черную бездонную пропасть. Обратного пути не было. Уже почти теряя от страха сознание, я уцепилась взглядом за охранный символ, высеченный на черной пористой поверхности огромного валуна. Знак защиты, острый нож, поднятый вверх, словно отсекал от меня морок. Я услышала голос. Кто-то звал меня. Я иду!
Тропинка под моими ногами ожила и потянула вниз, но я уцепилась руками за камень, не отрывая взгляда от устремленного в небо клинка. Пустота… Холодно…
– Извини, – склонилась надо мной Лариса, – но придется тебя разбудить.
На улице стояла полная темень. Сколько же я проспала? Смахнув остатки сна, я все еще слышала в ушах мерные звуки шаманского бубна и монотонное завывание ветра, которому вторил голос ведьмы из моего наваждения.
– Ууууаааааоооо, – вознося вверх блестящий на холодном северном солнце клинок, взывала к небу одетая в белое женщина.
Спешно одеваясь, заметила, что еще недавно аккуратно причесанная головка Ларисы чуть растрепалась, на макушке блестят капельки дождя. Она выходила на улицу? Глянула на часы – половина девятого. Ларисы не было пятнадцать минут.
– Подвезу тебя, – отмела она все возражения, – ты, кстати, почему не на колесах?
– Да барахлит Ладушка. Я уж ее без особой нужны не тревожу.
Всю дорогу до моего дома мы слушали джаз. Лешка тоже любит джаз. А я не люблю джаз. Слишком уж много пространства он оставляет на размышления. Когда я слушаю джаз, в голову так и лезут мысли о несовершенстве мира, о том, что все пройдет, что жизнь скоротечна. Ну его, лучше уж Верка Сердючка. Все будет хорошо?
* * *
Едва мы переступили порог, на нас вихрем налетел белый, воющий смерч. Рита, как ненормальная, накинулась на остолбеневшую Ларису и принялась рвать когтями с ее головы шарф, а когда это ей удалось, вцепилась в волосы. Лишь минуты через три мне удалось схватить ополоумевшую птицу. Испуганная Лариса, сжавшись в комок, сидела у двери и чуть не плакала. Ее расцарапанное лицо являло собой печальное зрелище. Растерзанный кусок шифона валялся у ног жалкой тряпочкой, еще недавно девственно новое легкое пальто оливкового цвета было испорчено пятнами крови. Вот это да…
Веня, от страха забившийся под комод, сверкал в темноте глазами и протяжно выл. Настоящий дурдом. Что случилось с Ритой?
– Пойдем, я дам тебе одежду. Она птица конечно со странностями. Но чтобы вот так… Ларис, ради бога, вставай же! Ты же уже была тут. Она нормально тебя встретила?
– Да, да, Насть, ерунда какая. Мы так мило пообщались с ней… Господи, какой кошмар. Наверное ей не понравился запах. Я сегодня воспользовалась духами, которые мне подарила одна клиентка. Знаешь, животные очень чувствительный к этому. Ох, какая ерунда…
– Давай, ты сейчас переоденешься, а я тебе кофе сварю.
Но Лариса, перепуганная, только икала. Потом она все-таки собралась с силами и поднялась, держась за стенку.
– Я пойду, все в порядке, Настенька. Ничего, ничего, – отмела она все мои предложения, – я же на машине, все будет в порядке. Извини.
* * *
– Ты что же делаешь, ведьминское отродье? – гонялась я по квартире за Ритой, – Что это ты себе такое позволяешь? Тебя кормили, поили, чистили тут за тобой, а ты что делаешь? Вот я тебя сейчас на помойку! Самое тебе там место, придурошная курица.
Рита неожиданно со всего размаха врезалась в стену и медленно стекла на пол. Кое как приподнявшись и встав на дрожащие лапы, она склонила презрительно голову:
– Настя дура, кретинка, курица! Рита рита рита рита…
Так мы и сидели напротив друг друга, растрепанные, злые, но вполне бодрые. Уж не знаю отчего, но гнев на ворону испарился бесследно. Та живо скумекала, что настроение мое переменилось. Доковыляла до моей ноги, и клюнув меня в мизинец, примирительно сказала:
– Кар!
9. Улика
– А я не доверяю психиатрам, – тянула Санька, пытаясь ущипнуть Веню за толстое бедро. Веня крутился на ее коленях как карась на сковороде, но терпел, – она небось Риту мучила, выдергивала перья и хватала за хвост. Вот ворона и обезумела.
Субботний день Гришка милостиво выделил мне на поправку здоровья, пообещав к вечеру заглянуть с отчетом прямо на дом. Мы с Санькой неторопливо позавтракали диетическим творогом, выпили кофе с медом и принялись анализировать вчерашний инциндент.
– Скажешь тоже. Ритка как бешеная на нее накинулась, думала порвет в клочья.
– Не будет животное ни с того ни с сего злиться, правда, мой золотой? – Санька подняла Веню на уровень своего лица и дунула ему в нос. Вениамин махнул головой и покорно повис на руках, – все психиатры скрытые маьяки.
– И Лешка?
– Ну разве что Лешка… Он, конечно, нет. Но это исключение. Они всю жизнь копаются в чужих мозгах, да еще в больных, заметь. Это какое же надо здоровье иметь, чтобы самому не двинуться. Не всякий мужик выдержит, а уж баба….
С утра я пыталась дозвониться Ларисе, но телефон ее был отключен. Домашний же знал только Лешка, а ему сейчас звонить не хотелось. Через неделю Лариса должна отбыть в очередную командировку, на этот раз, кажется, во Францию.
– Вообще, она мне не нравится, эта Лариса, – вынесла приговор Санька.
– Ты ее и в глаза то не видела! Что несешь?
– А она мне заочно не нравится.
– Понимала бы! Да она с ноля себя сделала, у нее почти что лучшая практика в Москве. Ее постоянно зовут за границу. Три языка знает в совершенстве. Красавица, спортсменка, машину водит, как за рулем родилась. При этом никакой спеси.
– Вот потому и не нравится, – упрямо стояла на своем Санька, – может я ей завидую…
* * *
Мы еще какое то время препирались. Потом залезли в интернет и принялись критически осмысливать диеты, вывешенные на специализированном сайте.
Модную нынче кремлевскую отмели сразу. По ней выходило, что если съедать по три кило колбасы в день, то через месяц станешь тростинкой. Пищевых очков в колбасе было ноль, а в день для нормального плавного сброса надо было набирать не менее двадцати. Не знаю как насчет похудения, но проблемы с печенью при таком режиме питания стопроцентно гарантированы. А еще – прыщи, нездоровая кожа и авитаминоз с меланхолией. Ничто так не поднимает настроение, как нелюбимые «кремлевцами» углеводы.
«Порадовала» нас и экстремальная диета, рассчитанная на четыре дня. В первый день предлагалось позавтракать апельсином и сваренным вкрутую яичком. Сочетание смелое, но чем черт не шутит. Куда более печалил обед из восьми черносливин, замоченных в воде. На ужин предлагалось повторить меню завтрака. Оно же дублировалось за обедом на второй день, который предлагалось начать кусочком нежирного сыра и закончить грушей и стаканом молока. Привет, унитаз. Третий день радовал смелым сочетанием молока и томатов, четвертый баловал огурцом и размоченными в соке мюсли.
– Прекрати, меня сейчас стошнит, – верещала Санька, когда я зачитывала ей особенно «аппетитные» предложения.
Некоторый отклик вызвала в наших сердцах диета изветсного швейцарского диетолога Бихнер-Боннера. Он предлагал три недели питаться овощами, фруктами и орехами. Поставив рядом с фамилией швейцарца робкую галочку, мы вдруг засомневались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33