Меня осудили на восемь лет за убийство Погожева Вячеслава. Помните? Но только я того убийства не совершала. Меня кое-кто очень ловко подставил. Тогда я этого, к сожалению, не понимала, думала - случайное стечение обстоятельств и не хотела называть имя человека, сделавшего это, так как очень его любила. Но за полтора года много об этом думала и поняла, что он просто меня использовал, чтобы свести счеты со своим врагом. Я могла бы все вам рассказать при личной встрече. Писать боюсь, так как, говорят, письма наши проверяются, а у этого человека слишком длинные руки, он способен на все. Надеюсь, что вы меня поймете. Как подумаешь, что мне еще сидеть целых шесть лет, жить. не хочется. Освобожусь, когда мне будет тридцать. Кому я буду нужна? И почему я должна отвечать за того человека? С воли до меня доходят слухи, что он стал очень богатым, как сыр в масле катается. Загубил мне жизнь и делает вид, будто ничего не случилось. Почему я вам все это пишу? Просто не хочу, чтобы вы думали обо мне как об убийце какой. Приезжайте, я вам все, все расскажу, и вы убедитесь, что я права. Желаю вам творческих успехов. До свидания!" .
Екатерина Трубицина - яркая, цветущая блондинка двадцати двух лет от роду, с роскошными формами. Я очень даже хорошо ее помнил, как и сам судебный процесс. Тогда я был горд, что шеф поручил мне поддерживать государственное обвинение по этому сложному и громкому делу...
Подсудимая вошла в сопровождении конвоиров, заняла свое место, огороженное деревянным барьером, обвела глазами зал и, увидев мать и младшую сестру, виновато улыбнулась им, кивнула. Но глаза ее продолжали шарить по залу. Не найдя, очевидно, того, кого искала, она опечалилась, села на скамью. Я, сидевший напротив на прокурорском месте, невольно ею залюбовался. Это была очень видная девушка. Строгий черный костюм, который она надела, надеясь, очевидно, произвести более благоприятное впечатление на судей, не скрадывал, а лишь подчеркивал ее красоту и стройность фигуры, резко контрастировал с ее пышными волосами цвета соломы. Следователь, который вел это дело, инкриминировал ей убийство с особой жестокостью - у жертвы было десять ножевых ранений. Неужто эта цветущая девушка могла хладнокровно и с такой жестокостью убить человека?
Я лишь второй раз поддерживал обвинение в суде и гордился тем, что прокурор доверил мне такое серьезное дело. На суд я надел форму с двумя маленькими звездами на погонах - юрист третьего класса - и восседал за прокурорским столом весь из себя парадный и торжественный. Адвокат Яркова Надежда Сергеевна, тучная пожилая женщина, время от времени бросала на меня насмешливые взгляды.
Судья Севастьянов Григорий Яковлевич раскрыл толстый том уголовного дела и профессионально-бесцветным голосом проговорил:
- Слушается уголовное дело по обвинению Трубициной Екатерины Павловны по пункту "г" статьи 102 Уголовного кодекса Российской Федерации судом в составе: Севастьянова, Криницкой и Трошина, при секретаре Одиноковой, с участием прокурора Говорова и адвоката Ярковой... Подсудимая, у вас есть ходатайства по составу суда, отводы?
- Нет, нет, - поспешно-испуганно ответила Трубицина.
- Когда отвечаете суду, надо вставать, - сделал ей замечание Севастьянов.
Она смутилась, вскочила, пролепетала:
- Извините! Я просто этого не знала.
- Ничего, теперь будете знать, - ободряюще улыбнулся председательствующий и обратился к Ярковой: - У адвоката?
- Не имею, - чуть привстала та.
- У прокурора?
Я вскочил и, как того требовал момент, отчеканил:
- Отводов и ходатайств по составу суда не имею.
- Очень хорошо, - чуть заметно усмехнулся Севастьянов, переходя к зачтению обвинительного заключения, из которого явствовало, что Трубицина 24 апреля 1996 года около 21 часа вместе со своим знакомым Погожевым Вячеславом Олеговичем пришли на квартиру подруги Трубициной Забродской Н.П., где распивали спиртное. Трубицина приняла сильную дозу наркотика. Около 24 часов легли в постель. Между ними возникла ссора, в результате которой Трубицина с целью убийства Погожева взяла на кухне нож и нанесла им десять ножевых ранений По-гожеву в грудь. Нанося множественные удары, она не могла не сознавать, что тем самым причиняет потерпевшему особые мучения и страдания. Таким образом, Трубицина своими действиями совершила преступление, предусмотренное пунктом "г" статьи 102 УК РФ как умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью.
Закончив, он вновь обратился к Трубициной:
- Вам ясно, в чем вы обвиняетесь?
- Да, - вскочила она.
Севастьянов поочередно наклонился к народным заседателям, о чем-то пошептался, затем объявил:
- Суд решил начать судебное следствие с допроса подсудимой. Гражданка Трубицина, встаньте, пожалуйста. Что вы можете сказать по поводу предъявленного вам обвинения?
Девушка встала, пожала плечами:
- Я уже говорила на следствии, что не помню, как это случилось. Ничего не помню.
- Когда и при каких обстоятельствах познакомились с потерпевшим Погожевым?
- Я не помню, - виновато проговорила Трубицина.
Севастьянов стал заметно нервничать. Сказал раздраженно:
- Странно. Знали ли вы его до этого вечера? Это-то вы должны помнить.
- Нет, до этого я его не знала.
- Каким же образом вы оказались с ним в квартире своей подруги? Вы проститутка?
- Господин председательствующий! - вскочила адвокат. - Я протестую! Прошу снять последний вопрос. Он оскорбляет честь и достоинство моей подзащитной.
- Хорошо. Я снимаю его, - устало проговорил Севастьянов. - Ответьте, каким образом вы оказались в квартире вашей подруги, если раньше с Погоже вым не были даже знакомы?
- Я не помню, - понуро ответила девушка.
Мне в этом деле еще при ознакомлении с ним многое показалось странным, особенно поведение Трубициной. Я поделился своими сомнениями с прокурором. Он ответил: "Не бери в голову. Просто эта проститутка и наркоманка избрала такой метод защиты, ничего, мол, не помню, ничего не знаю. К этому многие прибегают. Считаю, что вина ее полностью доказана. Поэтому, Андрей Петрович, советую придерживаться обвинительного заключения, и все будет нормально". И я решил полностью воспользоваться его советом.
Трубицина продолжала говорить, что об обстоятельствах совершенного преступления ничего сказать не может, так как ничего не помнит.
Когда очередь задавать ей вопросы дошла до меня, я лишь спросил:
- Давно употребляете наркотики?
- Нет, никогда прежде не употребляла.
- Тогда откуда же на ваших руках появились многочисленные следы от иглы?
- Я не знаю.
- У меня больше нет вопросов, - сказал я многозначительно...
Процесс вспомнился до мельчайдшх подробностей, и мне вдруг впервые стало стыдно. Сейчас я был на сто процентов уверен, что все, о чем девушка написала в письме, сущая правда. Ведь и два года назад при ознакомлении с материалами дела, а особенно - в суде, я интуитивно чувствовал, что она потому и избрала столь дурацкое поведение, что пытается кого-то выгородить. Конечно же чувствовал, но сделал вид, что мне это кажется из-за неопытности и недостаточного профессионализма. Чушь собачья! Просто не хотел начинать свою карьеру с конфликта с прокурором. А он был бы неизбежен, попытайся я тогда поглубже и пообстоятельней разобраться в деле и заяви ходатайство в суде о направлении его на дополнительное расследование. Может быть, прокурор и поручил мне поддерживать обвинение по этому делу именно потому, что я был неопытен? Нет, не только. Скорее он просто меня вычислил, понял, что инфантилен, беспринципен и бесхребетен, как амеба, и сделаю все, что от меня требуется. И не ошибся.
Прийти к подобным выводам, согласитесь, не очень-то приятно. И я стал себе совсем несимпатичен.
"Я должен ее увидеть и попытаться все исправить", - возникла в сознании простая, как палочка Коха, мысль. Да-да, я должен это сделать. А потом напечатаю в газете огромную статью под заголовком:
"Маленькие гнусности влекут за собой большие мерзости", где откровенно поделюсь с читателями, каким я был прежде и как из-за своей бесхребетности едва не загубил жизнь симпатичной девушке. Статью, уверен, перепечатают центральные газеты, и я в один момент стану знаменитым. Стоп! О ком же я больше думаю - о Трубициной или о себе? Получается, ito даже в этой ситуации я больше думаю о себе, той выгоде, что может принести мне покаяние. Оригинально, батенька, если не сказать больше.
И все же нужно сделать то, что надумал. Главное - попробовать убедить шефа направить меня в командировку в Челябинск. Это будет сложно, но не невозможно.
И я поспешил в редакцию.
- Где ты болтаешься?! - раздраженно спросил главный, стоило мне лишь переступить порог его кабинета. - Тебе уже дважды звонил следователь из Заельцовской прокуратуры Дробышев. Хочет срочно тебя видеть.
- Успеется, - беспечно ответил. - Шеф, у меня возникла великолепная идея! Если мы ее осуществим, наша любимая газета вырастет на недосягаемую высоту, за ней с утра будут выстраиваться длинные очереди благодарных читателей.
Главный, видно, уже давно не питал никаких иллюзий относительно руководимой им газетенки, поэтому скептически усмехнулся: .
- Ну-ну. И как же тебе это удастся?
- Я получил письмо от одной заключенной. Два года назад она была осуждена на восемь лет за убийство и сейчас отбывает наказание в Челябинске. Я поддерживал в суде обвинение по ее делу. Она прочла мою книжку и решила написать мне. Уверяет, что убийства не совершала, и готова рассказать, кто это сделал. Более того, я уверен, что то убийство двухлетней давности связано с покушением на Шипилина. Оба совершены одними и теми же людьми. Представляешь? У нас появилась редкая возможность дело раскрутить и удивить весь просвещенный мир серией леденящих душу репортажей. Каково?
Отчего тогда мне пришло в голову связать оба убийства? Понятия не имею. Скорее этим я хотел убедить шефа направить меня в заветную командировку. И конечно же не мог предположить, насколько окажусь прав и чего это будет стоить мне самому. Ах, если бы я мог хотя бы подумать, чем все это для меня обернется...
- Блефуешь?! - недоверчиво спросил главный.
- Обижаешь, шеф! В жизни не был так правдив и серьезен. Если не отправишь в командировку, оформлю отпуск за свой счет, а серию репортажей продам "Молодости Сибири", вижу, у них совсем туго с хорошими материалами.
Лицо главного выражало борение чувств. С одной стороны, в его воспаленном воображении, наверное, рисовались радужные перспективы. Чем черт не шутит, вдруг из всего этого что-то выгорит и он в одночасье станет уважаемым в городе редактором. С другой - обуревали сомнения. Дашь вовлечь себя в авантюру, а потом костей не соберешь.
- Смелее, шеф, - подбодрил его. - Рискни хоть раз в жизни. В любом случае ты ничего не теряешь, но можешь оказаться в крупном выигрыше.
Последний довод подействовал. Он махнул рукой.
- Шут с тобой! Иди выписывай командировку.
- Давно бы так! - с воодушевлением встретил я его Вешение. - Клянусь, мы разбудим этот дремотный город, заставим его содрогнуться от гнусности и бессмысленности существования, заставим поверить, что чистить зубы два раза в день - еще не главное в жизни.
- Поживем - увидим, - философски заключил главный. Вырвал листок из блокнота, протянул мне. - Это номер телефона следователя Дробышева. Обязательно ему позвони.
В дверях столкнулся со своим бывшим другом, будто "Титаник" с огромным айсбергом. Даже ощутил, что получил "пробоину" ниже ватерлинии.
- Ты куда это разбежался? - спросил Роман удивленно.
- По делам, естественно, - ответил дипломатично и пулей вылетел за дверь.
Глава 4
Прежде чем ехать на встречу со следователем, заскочил в железнодорожные кассы и купил билет на поезд "Новосибирск - Адлер".
Следователь Дробышев, рыжеватый парень с одутловатым болезненным лицом, занимал тот самый кабинет, в котором я благополучно проработал около года. В нем даже сохранились следы моего пребывания - красочная репродукция "Моны Лизы" на стене. Поделился этим открытием с Дробышевым. Он встретил новость довольно равнодушно. Из этого я сделал вывод, что его мучает больная печень, а сегодня утром жена накормила слишком жирным завтраком.
- Это вы написали заметку об убийстве Шипилина? - спросил он бесцветным голосом, отводя взгляд в сторону.
Я ответил шутливо:
- А как вы догадались?
Но он шутки не принял. Нет. Даже поморщился, будто проглотил горькую пилюлю, поднял на меня глаза. А в них... О Боже! За что же он меня так ненавидит?! Что плохого я сделал этому человеку, чтобы так на меня смотреть?
- Под ней ваша фамилия, - ответил без тени улыбки на официальных устах.
Я понял, что он ненавидит не конкретно меня, а в моем лице - всю пишущую братию. И чувство это уже устоявшееся, давно, так сказать, перебродившее. Когда-то чем-то ему, надо полагать, очень не угодили журналисты.
- Если под ней моя фамилия, то запираться и отрицать считаю занятием бессмысленным и несерьезным. Поэтому признаюсь: да, эту, как вы изволили выразиться, заметку написал действительно я.
- Вы утверждаете в ней, что видели убийцу. Так?
- Я утверждаю, что видел вероятного убийцу. Вы ведь понимаете, э-э... Простите, не знаю, как вас звать-величать?
- Родион Иванович.
- Так вот, Родион Иванович, окончательный вывод может сделать только суд, верно?
- А отчего вы решили, что это был вероятный убийца?
- Потому что он бежал из зала сломя голову и едва не сбил меня с ног. От его удара плечом у меня до сих пор грудь побаливает.
- Как он выглядел?
- Двухметрового роста, с массивной фигурой, где-то килограммов под сто двадцать, никак не меньше. Был одет в домино и полумаску.
- Каких-либо иных примет не заметили?
- К сожалению, нет. Я видел его лишь мгновение.
- Не густо, - проговорил Дробышев многозначительно.
Достал из ящика стола пачку "Родопи", закурил, долго неприязненно меня рассматривал, беззвучно шлепая толстыми губами, будто разговаривая сам с собой. Это называлось - держать паузу. Я невольно улыбнулся. Это следователю очень не понравилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45