— Первый арест?Мэри кивнула, пытаясь застегнуть крючок на спине. Пальцы так дрожали, что ничего не получалось, и она попросила:— Будьте любезны, помогите, если вы в состоянии хоть на секунду забыть о своем жетоне.Он подошел к ней сзади и застегнул крючок.— Тридцать суток.Мэри, уже забывшая свой вопрос, была озадачена:— В каком смысле?Отойдя обратно к двери, детектив буркнул:— Тридцать суток в случае первого ареста.— А какое сегодня число?— 27 февраля.Она достала пальто из гардероба.— Ну вот и март пролетел.Повернулась к нему.— Дайте мне несколько минут, чтобы упаковать вещи. Вы ведь знаете эти камеры хранения. Через месяц у меня ничего не останется.Он кивнул.— Хорошо, только побыстрее.Мэри вынула из гардероба чемодан, в который уместилось то немногое, что у нее было. Защелкнув замок, она повернулась к детективу.— Я готова. Спасибо.Сыщик открыл дверь и пропустил ее вперед. Когда они выходили на улицу, она посмотрела ему в лицо.— Наверняка есть более легкие способы зарабатывать на жизнь.Глаза его расширились, и в них мелькнуло уважение. У девочки есть характер. Он строго кивнул.— Должны быть.Мэри взяла его под руку, как старого приятеля, с которым вышла прогуляться, и тихо проворковала ему на ухо:— Я хочу сказать, для нас обоих. Штат Нью-Йорк против Мэриен Флад Ловя напряженные взгляды присяжных, я медленно подошел к судье и негромко заговорил. В зале воцарилась гробовая тишина. Сейчас мне предстояло дать ответ на запрос Вито о прекращении дела.— Любой справедливый суд должен помнить о существовании вины моральной и вины юридической. Эти две категории подлежат резкому разграничению, ибо наказуема лишь юридическая вина, то есть преступление. Дело Мэриен Флад отличается тесным переплетением преступлений с нарушениями моральных норм. В присутствии судьи и присяжных мы тщательно обосновали все предъявленные ей обвинения, доказали их фактами и свидетельскими показаниями. Нами были предъявлены улики, неопровержимо подтверждавшие вину Мэриен Флад. Выполняя свой долг перед правосудием, мы требуем отклонения ходатайства о прекращении дела.Я замолчал и так же медленно двинулся назад. В центре зала меня остановил голос судьи:— Ходатайство отклонено.Началось столпотворение. Репортеры бросились ко всем выходам, чтобы как можно быстрее передать новость в свои газеты. Судья застучал молотком. В конце концов голос его с трудом перекрыл рев зрителей:— Суд объявляет перерыв до десяти часов утра.Я вошел в кабинет и рухнул на стул. Рубашка прилипла к взмокшей спине, по лицу тек пот. Немедленно из-за спины появились Джоэл и Алекс.Джоэл внимательно осмотрел меня и решительно качнул головой:— Тебе надо выпить.Я закрыл глаза. Что ж, выпить, наверное, надо, хотя вряд ли от этого станет легче. Боже, как прожить еще две недели, пока Вито будет опрашивать своих свидетелей? У меня больше нет сил ни видеть ее, ни обвинять, ни судить. Боже...Над ухом раздался деловой голос Джоэла:— Возьми.Я открыл глаза, взял стакан и залпом влил его в себя. Жидкость обожгла глотку. Увидев мою гримасу, Джоэл довольно хмыкнул:— Отличное виски. Неразбавленное.Я облегченно выдохнул:— Слава Богу, на сегодня все закончено.Алекс криво улыбнулся:— Ты был хорош. Просто великолепен!— Спасибо, но не надо мне льстить. Со своей задачей я справился неважно.В разговор вступил еще один голос:— Ну-ну, не скромничай.Мы в изумлении посмотрели на дверь, я вскочил:— Шеф!В комнату, улыбаясь, вошел Старик.— Ты выглядел отлично!Джоэл и Алекс обменялись взглядами. Более высокой похвалы никто никогда от Старика не слыхал.— Спасибо, сэр, за...Он остановил меня жестом руки.— Не торопись благодарить, процесс продолжается. Вито еще не использовал свой шанс. Мы победим только тогда, когда присяжные вынесут приговор.Я подал Старику стул, и он осторожно присел. Это было его первое появление на службе после операции.Джоэл быстро сориентировался:— Вы прекрасно выглядите, сэр.Я бросил на него быстрый взгляд. Лихо же он вошел в привычную колею! Впрочем, Джоэл всегда умел лебезить перед начальством. Старик воспринял его слова как должное.— Я и чувствую себя прекрасно.Он вынул пачку и небрежно сунул в рот сигарету. Алекс чуть не сломал палец, пытаясь опередить Джоэла и первым поднести шефу огонь.Я усмехнулся. Все вернулось на круги своя, и эти двое уже забыли обо мне. От выпитого виски стало спокойно и тепло. Старик посмотрел на меня:— Как думаешь, что собирается предпринять Вито?— Не знаю, сэр.— И я не знаю, но мне он сегодня не понравился. Уж очень спокоен.Джоэл немедленно подал голос:— Вито всегда спокоен.Старик бросил на него испепеляющий взгляд:— За двадцать лет моего знакомства с Генри Вито я хорошо изучил его повадки и сейчас могу сказать совершенно точно: у него припасена какая-то пакость.Он жадно затянулся:— Я бы с удовольствием разрешил вырезать мне еще один аппендикс, лишь бы узнать этот козырь.Мы молча посидели, пытаясь сообразить, какой ход просмотрели. В конце концов Старик встал.— Ладно, все равно ждать осталось недолго. Я думаю, завтра утром он нам врежет.Джоэл спросил:— Почему вы так думаете, сэр?Старик молча пошел к двери и лишь на пороге обернулся.— Вито не вызвал на завтра ни одного свидетеля. Ни единого.Мы открыли от изумления рты, а Старик хитро блеснул глазами:— Если бы, ребята, хоть один из вас знал свое дело, он не ушел бы из зала, не проверив планов защиты на следующий день.И вышел в коридор.Джоэлу удалось выразить наше общее невольное восхищение. Он с нежностью сказал:— Вот сукин сын! Хоть и старый хрен, а любому молодому даст сто очков вперед. * * * В этот вечер я засиделся в кабинете до одиннадцати часов вечера. Еще раз просмотрел все материалы дела, проверил досье на возможных свидетелей защиты, вспомнил вопросы, которые Вито задавал свидетелям обвинения. Нигде ни малейшего намека на избранную им стратегию защиты. Наконец я надел шляпу, пальто и, заперев кабинет, вышел на улицу.Спать не хотелось, но тяжелая голова соображала туго. Я решил немного проветриться на холодном воздухе и пешком направился в сторону Бродвея. В этой его части было темно и пустынно. Далеко впереди сквозь туманную мглу мигали щедрые огни Тайме Сквера, а здесь мрачно чернели немые громады заснувших офисов и банков. В нескольких окнах горел свет — там работали уборщики.Сырой ветер пробирал до костей, поэтому пришлось поднять воротник пальто и прибавить шагу. Я прошел почти четыре квартала, когда заметил медленно ехавший за мной автомобиль. Лицо водителя было неразличимо в темноте. У следующего перекрестка машина обогнала меня и резко вывернула на тротуар. Чертыхаясь, я отскочил в сторону. Из машины послышался знакомый смех.Я открыл переднюю дверцу — за рулем сидела Мария. В тусклом свете блеснули ее зубы, хрипловатый голос неуверенно дрогнул:— Привет, Майк.У меня екнуло сердце:— Мария!— Садись. Подвезу...Поколебавшись пару секунд, я втиснулся в кабину. Она нажала на педаль, и машина рванулась вперед.От этой женщины нельзя было оторвать глаз. Боже, как она прекрасна!Мы остановились у следующего светофора, и Мария повернулась ко мне:— Поздновато ты уходишь с работы. Я с шести часов жду тебя на улице.Я усмехнулся:— Откуда такое терпение? Если бы предупредила меня, не потеряла бы столько времени.Она тронула машину с места и повела ее легко, со свойственной ей небрежной уверенностью.— Ха-ха! Посмотрите на этого человека: он сошел с ума!Я закурил. При вспышке спички ее волосы показались мне совсем белыми. Мария тихо улыбалась, а немного погодя, сказала:— Майк, сегодня ты был неотразим!Это прозвучало так искренне, будто судили не ее, а кого-то другого.— Спасибо.Она свернула в переулок, подрулила к тротуару и выключила зажигание. Потом достала из сумочки сигарету.— Сколько лет, сколько зим, Майк.— Помнится, я уже слышал эти слова.Я поднес ей зажженную спичку и в дрожащем свете увидел ее глаза. В них мелькнула боль. Неужели она настолько ранима? Вот уж никогда бы не подумал.Мария накрыла узенькой ладонью мою руку и мягко проговорила:— Хватит воевать, Майк.— Что значит — хватит? А чем мы, по-твоему, будем заниматься в суде? В игрушки играть? Нет уж, мы будем воевать до победы.— Но война в суде не затрагивает наших с тобой отношений. Разве не так?Мария посмотрела на меня долгим взглядом, и я снова утонул в немыслимой глубине темных глаз. Ничего не изменилось. Эта женщина по-прежнему нужна мне. Только она, Я наклонился, поцеловал ее теплые мягкие губы, но, почувствовав, что теряю контроль над собой, быстро отодвинулся.С закрытыми глазами Мария нащупала мою руку и крепко ее сжала.— Майк, почему у нас все получилось так нескладно?Я затянулся, потом хрипло прошептал:— Не знаю... Сам много раз об этом думал.Ее глаза медленно раскрылись. Никогда раньше я не видел в них столько нежности.— Спасибо, Майк... Спасибо за то, что не изменился.Я ничего не ответил. Немного помолчав, она спросила:— Как твои родители?— Отец умер два года назад от инфаркта.Она прошептала:— Мне очень жаль, Майк. Я ничего не знала. А мать?Я исподлобья бросил на Марию короткий взгляд, пытаясь понять, знает ли она об отношении к ней моей мамы. Да нет, конечно, не знает.— Мама в порядке. Сейчас она за городом, приедет через пару недель.Снова наступило молчание. Сигареты догорели, и я выбросил свою в окошко. Похоже, мы исчерпали все темы для разговора. Хотя...— Я слышал, у тебя дочь?Мария улыбнулась.— Да.— Она, наверное, очень красивая, ведь твой ребенок другим и быть не может.В ее глазах мелькнула странная тень, но голос прозвучал ровно и спокойно:— Ты угадал.Мы опять замолчали. Я мог бы о многом ей рассказать, о многом спросить, но обстоятельства, при которых нас свела судьба, сковали мне язык. Я кашлянул.— Что, Майк?Эта неловкая ситуация начала меня тяготить.— Я ничего не сказал.Мария разочарованно протянула:— А-а-а.Проехавшая мимо полицейская машина осветила нас фарами, и я с трудом поборол желание закрыть лицо рукой. Потом повернулся к ней:— Согласись, это был сумасшедший поступок.— Я люблю сумасшедшие поступки.— А я — нет. В этом всегда была разница между нами.В ее голосе появились холодные нотки:— Не читай мне нотаций, Майк. За последние недели я наслушалась их предостаточно.Я пристально посмотрел на нее.— Но почему, Мария? Почему ты это сделала?Не отводя взгляда, она пожала плечами:— Так вышло.— Но почему именно у нас, а не у каких-то других людей? Я не дождался ответа и, нагнувшись, резко повернул ключ зажигания.— Поехали!Она послушно тронула машину с места и выехала на середину улицы.— Куда?— Высади меня на углу Бродвея, там я смогу взять такси.— Хорошо.Мы домчались в одно мгновение. Мария притормозила у тротуара, и я уже собрался открыть дверцу, когда она заговорила. Яркий неоновый свет из витрины большого магазина на углу вырвал из темноты ее удивительные черты: высокие нежные скулы, большой рот, точеные ноздри.— Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы это произошло не с нами, а с другими людьми, Майк.В груди заныла прежняя боль, я резко бросил:— Теперь уже ничего не изменишь.Мария сделала глубокий вдох, словно собралась прыгнуть в воду:— Если бы не одно обстоятельство...— Какое обстоятельство?Она порывисто подалась вперед и, скользнув губами по моей щеке, прошептала:— Я люблю тебя, Майк. Любила всегда, что бы ни происходило, только поняла это слишком поздно.Мотор взревел, машина унеслась в темноту. Последний раз на повороте мигнули красные огоньки, и она исчезла.Все еще чувствуя скользящее прикосновение теплых губ и дыша ароматом ее духов, я пошел к стоянке такси. Мысли путались. Эту женщину невозможно понять. Сплошные противоречия.В памяти ожил чудесный день — самый счастливый день моей жизни. Мы провели его вместе, и Мария принадлежала мне. Только мне. Почему она тогда ушла с Россом? Это было давно, еще во время войны. Я задумчиво потер изуродованную переносицу — ее сломал Росс. Самого его уже нет в живых. Вообще, с тех времен ничего не осталось. Кроме одного — моей любви к ней. Книга IIIМэриен 1 Когда Генри Вито стремительно влетел в свой кабинет, чистильщик обуви уже сидел на привычном месте возле стола. Адвокат швырнул пальто на низкий кожаный диван, плюхнулся в кресло и выставил чистильщику правую ногу.— Доброе утро, Тони.Мальчик перебросил из руки в руку бархотку:— Доброе утро, синьор Вито.Генри быстро просмотрел стопку газет на столе. Заголовки те же, что и вчера: немцы либо отступают, либо наступают. Всю весну 1943 года пресса была занята освещением боевых действий в Северной Африке. Газеты полетели в мусорную корзину. Настала очередь утренней почты. Тоже ничего интересного: Почувствовав легкое постукивание щетки по ботинку, Вито сменил ногу и выглянул в окно.По другую сторону улицы за еще голым парком виднелось серое здание Криминального суда. Сейчас Генри чувствовал себя гладиатором, смотрящим на арену. Это чувство было ему знакомо с детства, прошедшего на окраине Нью-Йорка в кварталах Маленькой Италии. Уже тогда его подмывало померяться силами с властями, но просто нарушать законы Генри не собирался, поскольку для этого не требовалось ни таланта, ни гибких мозгов. Вито избрал для себя доходное поприще адвоката, на котором всеми правдами и неправдами спасал преступников от наказания, глумясь над правосудием и справедливостью. Постукивание по другому ботинку означало, что обувь начищена. Вито бросил мальчишке монету в четверть доллара и повернулся к столу. Тут же зазвонил телефон, адвокат поднял трубку. Секретарша сообщила из приемной:— Сэр, вас хочет видеть мисс Мэриен Флад.Это имя ему ничего не говорило.— Что ей надо?— Клиентка. По рекомендации.— Кто рекомендовал?— Она сказала, что все объяснит вам лично. Просила передать что платит вперед и наличными.Вито ухмыльнулся. Кто бы ни была эта женщина, правила игры она знает.— Проси.Через мгновение дверь открылась и появилась секретарша, за которой следовала молодая женщина. Вито поднялся навстречу. Секретарша представила их друг другу:— Мистер Вито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36