– Да ведь это камера Бассомпьера! – смог проговорить он наконец.
Теперь пришла очередь д'Артаньяна. Он в немом изумлении воззрился на коменданта.
– Как Бассомпьера?!
– Именно.
– Бассомпьер – в Бастилии?!
– С понедельника.
– Ну, в таком случае мне жаловаться не на что. Скоро сюда отправят принцев, брата его величества, потом… Уж не знаю, что будет потом, но, думаю, Бастилию станут называть Лувром, а Лувр – Бастилией.
– То, что Бассомпьер в Бастилии, это еще полбеды…
– А-а, и это для вас пустяки… Значит, тут, наверное, и королева-мать!
– Тс-с! Что вы такое говорите, господин д'Артаньян!
– Ну, раз засадили первого маршала Франции, то следовало бы не останавливаться на достигнутом.
– Вы сами не предполагаете насколько вы недалеки от истины. Ваше пророчество вполне может исполниться в ближайшем будущем. Но меня в настоящий момент занимает другое…
– Я сгораю от нетерпения!
Дю Трамбле вовремя прикусил язык. Читателю ясно, что нового коменданта чрезвычайно взволновало именно то обстоятельство, что из злополучной камеры на третьем этаже Базиньеры был совершен дерзкий, неслыханный в истории этой мрачной тюрьмы, побег. И побег этот состоялся буквально вслед за тем, как д'Артаньяна перевели в другую камеру, а на его место поселили дона Алонсо. Дю Трамбле понял, что д'Артаньяну не следует знать обо всех этих неприятных происшествиях.
Поэтому он сказал только следующее:
– Э, нет, любезный господин д'Артаньян. Мы и так затронули весьма скользкие темы. Когда-нибудь впоследствии я поделюсь с вами своими соображениями. Особенно охотно я поступлю так в том случае, если вы выйдете на свободу.
А сейчас прошу меня простить – меня призывает долг.
Затем дю Трамбле уверил д'Артаньяна, что ему будут присланы сухие дрова, а сумма, отпускаемая на его содержание, возрастет на пять ливров в сутки, и удалился в сопровождении тюремного стража, погромыхивающего связкой ключей, носимой на поясе.
Д'Артаньян же постоял, прислушиваясь к удаляющимся шагам коменданта и стража, после чего снова бросился на жалобно заскрипевшую под ним кровать и задумался. При этом он яростно крутил свой длинный ус, время от времени принимаясь кусать его и бормоча: «Значит, и Бассомпьер в Бастилии, вот так штука!»
Вышагивая по мрачным безлюдным коридорам Бастилии, дю Трамбле изрядно утомился. Он начинал убеждаться, что полученная им должность имеет множество отрицательных сторон, о которых ему не приходилось задумываться ранее.
Кроме того, его беспокоила предстоящая встреча с Бассомпьером. Дю Трамбле чувствовал, что ему недостанет сил посмотреть маршалу в глаза.
Между тем обход продолжался.
– Кто у нас содержится здесь? – вопросил г-н дю Трамбле.
– Номер восемьдесят пятый, некто Бонасье, галантерейщик, – отвечал сторож, открывая дверь камеры.
Уяснив себе, что перед ним человек незначительный и проку от него не более одного ливра в день, комендант состроил кислую гримасу и шагнул в камеру, не собираясь долго в ней задерживаться. Он увидел перед собой маленького приземистого человечка. Это и был галантерейщик Бонасье.
Его привели в Бастилию хорошая память и плохая голова.
После исчезновения своей жены он некоторое время вел себя тихо и смирно. Но однажды решил, что пришла пора похлопотать о приличествующем вознаграждении за свои услуги.
Он имел неосторожность напомнить о себе кардиналу; тот велел ответить ему, что он позаботится о том, чтобы отныне г-н Бонасье впредь ни в чем не нуждался. Слово его высокопреосвященства никогда не расходилось с делом (по крайней мере, в подобных случаях), поэтому в самом скором времени мэтр Бонасье получил стол и квартиру в Бастилии.
Все это время Бонасье стенал и охал, повторяя, что его жена крестница самого г-на Ла Порта – камердинера и доверенного лица ее величества. То же самое он сообщил, едва завидев переступившего порог коменданта.
Вместо ответа дю Трамбле взял почтенного галантерейщика под локоть и подвел к зарешеченному тюремному окну камеры, выходившему во внутренний двор тюрьмы.
– Поглядите-ка в окно, любезный, – вкрадчивым голосом пригласил дю Трамбле.
Бывший галантерейщик слегка оробел, а потому выполнил просьбу, не задавая лишних вопросов.
– Что вы там видите? – еще ласковее спросил комендант.
– Как что? Всегда одно и то же – тюремный двор.
– А видно ли вам вон ту башню?
– Да, конечно, господин комендант.
– А видно ли вам отсюда вон то окошко в стене башни на четвертом ярусе?
– Глаза мои уже не те, что прежде, но думаю, я вижу то самое окно, о котором вы говорите, сударь.
– Так вот, любезный, это окно как раз той самой камеры, в которой обитает бывший камердинер королевы господин Ла Порт.
Бонасье побледнел, а г-н дю Трамбле круто повернулся на каблуках и удалился, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.
* * *
Рано или поздно приходится платить по счетам. Тюремщик вставил ключ в замок на дверях «третьей Базиньеры», если пользоваться служебной терминологией Бастилии, и г-н дю Трамбле был вынужден встретиться с преданным им маршалом Бассомпьером лицом к лицу.
– Дю Трамбле?! Вы?!
Господин дю Трамбле не был храбрецом, но и трусом тоже не был. Однако он попятился. Взгляд боевого маршала не предвещал ничего хорошего.
– Господин маршал, прошу поверить, что мне тяжело видеть вас узником Бастилии. Есть ли у вас какие-либо жалобы, пожелания. Все, что только возможно, будет исполнено немедленно.
– Тысяча чертей! Так в каком же вы здесь качестве?!
– В качестве коменданта.
– Неплохое местечко, а, дю Трамбле?
– Пока не знаю, господин маршал. Я только второй день в должности.
– Много ли вы заплатили за место, сударь?
– Думаю, этот вопрос мы не станем сейчас обсуждать, господин маршал. Я пришел к вам по долгу службы…
– Дю Трамбле, хотите, я назову вам цену вашего комендантства?!
– Нет, сударь.
– Тридцать сребреников!
– Да нет же, черт побери! Уверяю вас,..
– Зачем я не убил вас в Лионе!
Дю Трамбле повернулся и, стараясь сохранить достоинство, направился к выходу. За спиной он услышал, как Бассомпьер вдруг расхохотался. Дю Трамбле против воли замедлил шаги и остановился – вполоборота – в дверях.
– Что вас так рассмешило? – подозрительно спросил он.
– Мне пришла в голову поразительно забавная мысль, – с трудом отвечал Бассомпьер, хохоча во все горло. – Отсюда мы выйдем с вами одновременно.
– Вы не понимаете, – продолжал маршал, все еще смеясь, встретив удивленный взгляд коменданта. – Ну как же! Я выйду отсюда только после смерти кардинала. Вы – тоже! Как только Ришелье умрет, меня выпустят, а вы лишитесь должности! Ха-ха-ха!!!
Дверь с грохотом захлопнулась за дю Трамбле.
Глава сороковая
Улица Медников
Улица Лаферронери, иначе говоря, улица Медников, узка, многолюдна и неудобна для экипажей. Она служит продолжением улицы Сент-Оноре, по которой Арамис и Сюффрен пришли сюда – оба закутанные в серые плащи, пряча лица в наступивших сумерках. Тень Истории пала на мостовую улицы Медников, причем тень зловещая.
14 мая 1610 года здесь был убит король Генрих IV. Впрочем, теперь, двадцать один год спустя, она выглядела вполне спокойно и мирно, и горожане, снующие по ней, вряд ли вспоминали о том отдаленном событии.
– Со мной теперь опасно встречаться, – проговорил Арамис вполголоса, обращаясь к своему спутнику. – Меня разыскивают.
– Господь не оставит своих воинов, – кротко отвечал Сюффрен.
– Аминь, – отозвался Арамис.
Они миновали ограду кладбища Сент-Инносен и достигли трактира под вывеской «Саламандра».
– Именно в этом месте Равальяк нанес свой удар, – тихо сказал Арамис. – Вас не поражает такое совладение?
– В мире нет совпадений. Я усматриваю в этом перст Божий, – твердо отчеканил духовник королевы-матери. – Далеко нам еще?
– Нет, уже близко.
Они двигались еще несколько минут в молчании. Вечер опустился на город, и кое-где зажглись редкие фонари, выхватывая из темноты малые участки пространства и освещая их неярким желтым светом. Арамис и его спутник старательно обходили такие места.
– Я сообщил о том, как успешно вы скомпрометировали врача Ришелье. Орден благодарен вам, – проговорил некоторое время спустя Сюффрен. – И ваши усилия принесли свои плоды. Вчера кардинал отказал ему от места.
– Что же, значит, все идет по плану?
– Пока – да.
– Вот этот дом, – переменил тему Арамис.
Они стояли перед небольшим невзрачным домом, тем самым, который разыскивал Арамис вскоре после прибытия в Париж и своей первой встречи с Сюффреном.
– Они остановились здесь?
В ответ Арамис утвердительно кивнул.
– Почему он не захотел жить во дворце, д'Эрбле?
– Мне кажется, он еще до конца не решился. Кроме того…
– Что же вы не договариваете?
– Прошу меня извинить… но у меня составилось мнение, что Бежар не вполне доверяет… тем, кто пригласил его из Нанси в Париж.
– Иными словами, он подозревает, что его принесут в жертву после того, как он сделает свое дело?
– Да.
– Откуда он узнал?!
Услышав вопрос иезуита, Арамис вздрогнул. Он постарался разглядеть в темноте выражение лица духовника из Люксембургского дворца, но все его попытки ни к чему не привели. Было слишком темно.
– Он ничего не знает, но, видимо, его одолевают мрачные предчувствия.
– В таком случае его дочь действительно обладает даром ясновидения.
– Так она – его дочь! – невольно вырвалось у Арамиса.
– Она только выдает себя за его племянницу. У них есть причины опасаться быть узнанными.
– Понимаю. Магистр в Нанси упоминал мне о каких-то его прошлых прегрешениях.
– Дело не только в этом. Их чуть не сожгли на костре в Клермон-Ферране.
– Бедняга, – покачал головой Арамис. – А почему вы считаете, что она действительно ясновидица? – «Она писала то же самое», – подумал он про себя.
– Я?
– Мы говорили о подозрениях Бежара. И мне помнится… вы сказали, что они… небеспочвенны. – Арамис словно хотел дать возможность Сюффрену переменить решение.
Но духовник королевы-матери не обратил внимания на тон Арамиса.
– Следует поступить с ним так, как должно. Пусть он замолчит навеки. Cuique suum.
Арамис снова вздрогнул. Навстречу из темноты выступила фигура в коричневой рясе. Монах молча поклонился и произнес лишь одно слово:
– Здесь.
– Дочь? – спросил Сюффрен.
– Тоже.
– Теперь вы войдете и поговорите с ним. Вы передадите ему все то, что я сообщил вам. Я буду дожидаться вас неподалеку, – приказал духовник Марии Медичи.
Арамис коротко кивнул и постучался в дверь дома.
Долгое время никто не открывал ему. Монах и Сюффрен исчезли в темноте. Наконец внутри дома послышались тихие шаги, словно кто-то крадучись пробирался во мраке.
– Кто здесь? – спросил знакомый Арамису голос.
– Ларец Генриха, – чуть слышно выдохнул бывший мушкетер, склонясь к замочной скважине.
– А также?
– Четки королевы. Откройте поскорее, мессир.
За дверью повозились, прошло еще несколько томительных минут, но в конце концов одна створка приоткрылась ровно настолько, чтобы Арамис мог проскользнуть. После чего дверь тут же захлопнулась. Дом на улице Медников снова замер в полной тишине, словно он хотел спрятаться в ночном мраке и исчезнуть, растворившись в нем без следа, подобный призраку.
Раз уж мы вспомнили о призраках, следует бросить беглый взгляд на то, что происходило в окрестностях дома, где обитал алхимик со своей таинственной дочерью.
* * *
Между могилами послышались шаги. Потом все стихло.
Через некоторое время над кладбищенской оградой появился темный силуэт, за ним другой…
Одна из черных теней скользнула через невысокую стенку кладбища и двинулась вдоль улицы, вторая последовала за ней, но затем приникла к ограде и замерла в безмолвной неподвижности.
В это же время на улице Оньяр показался человек в темном костюме, с ним было еще двое. Они торопливо прошагали по брусчатке мостовой, свернули на улицу Рени и вскоре достигли улицы Медников, на которой в эту ночь мы задержали внимание.
Дворянин в темном костюме, как видно, не верил в призраков. Он без колебаний направился навстречу тому из них, который двигался вдоль улицы.
– Он вошел вон в тот дом, сударь, – произнес призрак, почтительно притронувшись к своей шляпе. Он попал в полосу света и сделался поразительно похож на полицейского агента в черной поношенной одежде – одного из тех людей, которые в свое время пытались схватить г-жу Бонасье в ее доме на улице Могильщиков и которые были разогнаны д'Артаньяном. Эти же люди позднее похитили г-жу Бонасье по приказу Рошфора.
Нетрудно прийти к выводу, что дворянин, появившийся со стороны улицы Рени, и был конюший его высокопреосвященства кавалер де Рошфор.
– Который? – спросил он.
– Третий направо.
– Там есть другие выходы?
– Нет, сударь.
– На всякий случай, пусть Жюль войдет во двор и убедится.
– Так точно, сударь. – И говоривший отбежал к кладбищенской стене, чтобы позвать своего напарника.
Рошфор между тем отдавал распоряжения двум своим спутникам. Он намеревался окружить дом, в который вошел Арамис.
Вся эта деятельность, хоть она и происходила в густом тумане, не могла не сопровождаться шумом и суетой, а следовательно, и не могла остаться незамеченной для иезуитов, также скрывавшихся в темноте.
Рошфор и его люди хотели вмешаться в ход событий и изменить его в нужную для себя сторону. Иезуиты покуда ни во что не вмешивались, а лишь наблюдали за ходом событий. Такая тактика, как свидетельствует история, часто приносит свои плоды и оказывается более правильной. Или, во всяком случае, более безопасной.
* * *
Проделав долгий путь впотьмах за открывшим ему дверь Бежаром, Арамис наконец очутился в тускло освещенной комнате. Здесь алхимик поставил свечу на стол, закапанный воском, чернилами и еще чем-то едким, оставляющим следы на деревянной поверхности, сел на стул сам и предложил сесть своему гостю.
– Вы пришли сказать мне… – запинаясь, начал Бежар, не подумав приветствовать ночного посетителя.
– Что время настало, – закончил Арамис спокойным тоном, хотя под маской спокойствия скрывались крайняя тревога и озабоченность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59