А теперь доказал только собственную слабость.
— Ладно. Не буду тревожить ваш сон. Я ухожу…
Эвелин, лежа на кровати, приподнялась на локтях и сжала кулаки, готовая к схватке. Алекс стоял над ней, глядя на обрисовавшуюся под сорочкой грудь, все еще чувствуя в ладонях ее гибкую талию. Он мог сокрушить ее, разорвать пополам. Но что-то в лице Эвелин остановило его, и он понял, что никогда так не сможет сделать. Алекс поднял руки и стиснул кулаки.
— Но пойми одно. — Кулаки разжались, и руки бессильно опустились. — Ты все равно уедешь со мной. Твоя мать заслуживает большего, чем дочь-преступница, сидящая в тюрьме. И зять ее никогда не сбежит, бросив жену на произвол судьбы. Она так ждет этой поездки и отправится в нее, хочешь ты или нет…
Такого Эвелин не ожидала. Должно быть, он на самом деле плохо соображал. Слишком устал, чтобы придумать что-нибудь поумнее. Алекс возвышался над ней настоящей горой, и она прекрасно понимала, что он мог бы с ней сделать. Ей очень хотелось увидеть сейчас его лицо, но свеча освещала только руки и грудь. И все же Эвелин не чувствовала страха. Наоборот, она чувствовала, что Алекс бессилен и беспомощен. Захотелось протянуть к нему руку, погладить, усадить рядом с собой. Но этого делать не следовало. Взгляд Эвелин скользнул по его бедрам. То, что четко обрисовалось там, под тканью бриджей, лучше всяких слов сказало ей, какую власть она имеет над ним. Она подняла глаза, но не успела сказать ни слова. Алекс повернулся и вышел из комнаты. И тогда Эвелин ощутила, насколько она продрогла, и стала натягивать на себя одеяло. Сердце сжалось от тоски. Вскочив с кровати, кинулась к окну, чтобы посмотреть, как он прошествует в таверну, утолить свои неуемные желания… Но из дома никто не выходил. Эвелин нахмурилась. Она была уверена, что Алекс отбудет прямиком в гостиницу, где услужливая горничная облегчит его страдания и утешит. Но когда и через несколько минут он не показался из дома, в сердце ее закрался страх. Неужели он вернется? И что делать — запирать дверь или готовить повинные слова?
С тревогой прислушиваясь к шагам внизу, она вспомнила, что софа, на которой сама собиралась ночевать, уже упакована и готова к отправке, а огонь в очаге давно погас. Потом услышала звук кресала и представила, как он высекает огонь. Значит, собрался растопить камин.
Лежа под одеялом, Эвелин слушала, как он ходил по комнатам, разыскивая подушку и одеяло. Не очень-то ему будет там удобно.
Сам выбрал. Пусть теперь и мучается. Эвелин повернулась на бок и зажмурила глаза. В конце концов, это он принудил ее к браку по каким-то своим соображениям. Пусть теперь знает, каково оно.
В комнате было холодно, и постель никак не нагревалась. Эвелин захотелось плакать. Кто знал, что все будет так? Она тоже виновата — вышла замуж за человека, который никогда не полюбит ее. Они никогда не поймут друг друга, а те прекрасные мечты, что были перед свадьбой, так и останутся мечтами. Она увидела счастье там, где его и быть не могло.
Она засыпала и видела его глаза… которые вдруг потемнели, стали холодными и злыми. Он захохотал и выкрикнул:
— Виновна! Виновна по всем пунктам!..
Утром она встала, тихонько оделась и выскользнула на кухню готовить завтрак. Она слышала шумное дыхание Алекса, доносившееся из комнаты, но заглянуть не решилась. Его чувства ее не волновали, а вот с собственными эмоциями она при виде спящего мужа могла и не справиться.
Если повезет и он проспит долго, она сможет позавтракать и убежать в гавань без никому не нужных пререканий. Необходимо еще разыскать пакет, который привез граф, но Эвелин не могла решиться. Ведь это значило копаться в его личных вещах, а у нее осталась гордость. Эвелин не знала, хорошо это или плохо, но в отчаянии цеплялась за те крохи собственного достоинства, что еще остались после опустошительного вторжения Алекса в ее жизнь.
Борясь с желанием сбежать, она разожгла огонь и поставила на плиту кофейник. Нарезала ломтиками остатки солонины и положила на сковородку. В доме, в ожидании скорого отъезда, почти не имелось запасов, остались только яйца да свежий хлеб, который мать пекла вчера. Она будет хорошей женой и приготовит настоящий завтрак, если даже дорогой муженек не захочет есть его.
Шаги в гостиной она услышала, когда закипал кофе. Эвелин торопливым движением сняла кофейник с огня и в спешке обожгла руку. Чертыхнувшись, поставила кофейник на стол и принялась сосать обожженный палец. Она не принесла ему ни полотенца, ни воды — все это находилось в их общей спальне. Как это она не подумала? Значит, теперь Алексу придется рыться в ее вещах. Эвелин поджала губы и постаралась не думать об этом, но все равно прислушивалась к шагам.
В доме находились только они, и переключить внимание было не на что. Эвелин попыталась напевать про себя, тем не менее, продолжая прислушиваться к его шагам и соображая, куда он пошел и что сейчас делает. Нарочно громко стучала тарелками, расставляя их на столе, и вообще старалась создавать побольше шума, но это не помогало. Все равно не могла не думать о его присутствии.
Слышала, когда он приближался к кухне, чувствовала, когда стоял на пороге, наблюдая за ней. Пыталась делать вид, что не замечает его, но не могла же она вечно стоять наклонившись над плитой. Убрав сковородку с огня, она наконец повернулась и увидела его.
Он был гладко выбрит, в свежей рубашке, чистых бриджах, волосы гладко зачесаны назад. Правда, бант на затылке сидел немного косо.
— Не хочу, чтобы меня обвинили еще в том, что уморила тебя голодом, — сказала она самым обыденным тоном, раскладывая по тарелкам яичницу.
— Я почти не спал. — В темных глазах Алекса пряталась тревога. — Всю ночь думал.
Он взял у нее тяжелый кофейник и наполнил чашки, потом подвинул ей стул.
Стараясь выглядеть спокойной, Эвелин оправила юбки и села. Затаив дыхание, ощутила, как его рука скользнула мимо сшшкн ее стула. Стол был слишком мал, и Алексу пришлось сесть рядом. Его колено коснулось ее юбки. На его слова она не ответила. Сказать было нечего.
Алекс тянул свой кофе, глядя, как она добавляет себе сливки, размешивает сахар. Тени под глазами говорили, что Эвелин тоже не спала. На этом мысли Алекса кончались, и он не знал, как вырваться из порочного круга. В детстве у него было не так уж много собеседников, и воспитатель не учил его, как строить отношения с людьми. Он прекрасно себя чувствовал на балах, где разговоры ни к чему не обязывали и слова ничего не значили. Общался со слугами и работниками он тоже легко, но в такой простой ситуации чувствовал себя совершенно беспомощным.
— В том, что ты сказала прошлой ночью, была доля правды, — наконец выдавил он из себя, — Я не хотел принуждать тебя выходить замуж, но выглядит это именно так.
Глаза Эвелин расширились от изумления, рука дрогнула, и она поспешно поставила чашку на стол, чтобы не расплескать кофе. Да уж, привлечь ее внимание он сумел.
— Я не знаю, кто направил нас в гостиницу и украл наших лошадей, — продолжал он торопливо. — Но тебя я ни в чем не виню. Я думал, что делаю только то, чего ты сама хочешь, но, оказывается, что и я этого хотел… И я знаю, что если бы опять представилась возможность, то вновь поступил бы точно так.
Эвелин невольно улыбнулась и опустила глаза, чтобы не дать разглядеть в них, как низко она пала. Он пытался быть разумным. Значит, и ей оставалось только делать то же самое.
— Не думаю, что мне есть что сказать, — неуверенно ответила она чуть дрогнувшим голосом.
Алекс, казалось, не слышал.
— Если ли бы у меня была возможность заплатить штраф, я сделал бы это. Но суд отказывается принимать долговые расписки. А такое количество наличности мы редко возим с собой. Мы, конечно, загружаем корабль на обратный путь, но товары получаем по векселям или в зачет за привезенный груз. Правда, перед приездом Грэнвилла я собирался потребовать у поставщиков полной оплаты, но потом надобность в этом отпала, так как ты согласилась выйти за меня. А сейчас у них нет денег… Я думал, что мы сможем отплыть беспрепятственно. А по прибытии в Англию граф собирался договориться, чтобы твое дело пересмотрели. Но это все потребует времени, и у меня просто нет выбора. Мы должны уехать до суда.
Эвелин не хотела прерывать его, но все же чувствовала необходимость кое-что выяснить.
— Что за пакет привез граф? Если в нем список преступников, то разве мы не можем пойти в суд и потребовать пересмотра?
Это было именно то, над чем Алекс размышлял всю ночь, но так ничего и не придумал. Инстинкт подсказывал, что самое логичное и очевидное решение не будет самым лучшим. Он покачал головой.
— Это принесет больше вреда, чем пользы. Поверь мне, Эвелин. Эти бумаги можно использовать, чтобы вывести из-под подозрений твои склады и мой корабль, но они не доказывают твоей невиновности. В твоем складе обнаружены запрещенные товары, и этот факт остается фактом. Кроме того, судья знает, что ты общалась с бунтовщиками, так что с его стороны на смягчение приговора рассчитывать не стоит. Ему должны приказать вышестоящие власти.
Эвелин почувствовала, как все сжалось внутри, и скорбно кивнула.
— Тогда на самом деле нет выбора. Остается ехать с тобой или идти в тюрьму. Мы больше ничего не успеем… В конце концов, я сама согласилась. Тебе не понадобилось приставлять пистолет к моей голове.
Алекс не заметил ее шутки. Важность того, что он должен был сказать, поглощала все его внимание. Крепко сжав чашку и уставившись в стол, он начал говорить о том, что пришло ему в голову в бессонные часы, когда казалось, что между ними все кончено.
— Да. Угроза тюрьмы лучше всякого пистолета. Я видел, как на тебя подействовали несколько часов заключения, и понял, что ты ни за что не согласишься вернуться в тюрьму. Прости, Эвелин… но так получилось. Теперь я вижу, что получилось совсем не то. Ты не собиралась становиться послушной, безропотной женой такого человека, как я. Никто из нас не хочет, да и не может, серьезно меняться. Так что лучше всего, я думаю…
Алекс замолчал, прежде чем сказать те последние слова, после которых от их брака останется одно название, но был один важный момент, который предстояло выяснить.
— Остается узнать, беременна ты или нет.
Густая краска залила щеки Эвелин.
— Прошло слишком мало времени… — пробормотала она, не поднимая глаз.
Значит, надежда оставалась, но ее было слишком мало. Глубоко вздохнув, Алекс решил сказать все до конца.
— В любом случае тебе придется уехать со мной. Пока доплывем до Англии, будем знать. Если ребенка нет, подадим прошение на развод. Брачного соглашения мы не подписывали, так что у тебя всегда есть возможность заявить, что тебя принудили выйти замуж. Как бы там ни было, я прослежу за тем, чтобы отправить тебя с матерью обратно и чтобы ни у кого не возникло сомнений в наших намерениях…
Алекс закрыл глаза и подождал, пока боль внутри утихнет. Он еще не решил, был это самый отважный или самый трусливый поступок в его жизни, но чувствовал себя отвратительно. Он только что обрек себя на мучительное шестинедельное расставание с женщиной, к которой его тянуло так, как ни к одной женщине в жизни. Что могло быть хуже?
Эвелин сидела, оглушенная его откровением. Она хотела договориться, прийти к какому-то разумному решению о том месте, которое она будет занимать в его жизни. О том, что он предложил, она не думала. Развод!.. Они женаты всего три дня, а он уже готов отшвырнуть ее прочь. От обиды все сжалось внутри, Эвелин будто окаменела. Она не могла не то что говорить, но и думать. Больше всего она сейчас боялась встретиться с ним взглядом. Он ждал только ее согласия, а что она могла сказать, как ответить? Он не собирался менять своей жизни ради нее, а она не собиралась делить его с другими.
— Как скажешь, Алекс, — проговорила она медленно и кивнула.
Не было даже слез. Боль заморозила их.
Глава 22
— Я говорила с Томасом о продаже складов. — Эвелин наконец нарушила тишину, которая, повиснув тяжким грузом, готовилась раздавить их.
Алекс ошалело взглянул на нее, потом сообразил.
— О чем?
Эвелин отважилась взглянуть на него и сказала с оттенком упрека:
— Ты, конечно, не заметил, но обороты в последнее время резко упали. А новый налог еще больше подкосит торговлю. И я подумала, что деньги Джейкоба нужно куда-нибудь вложить. Я попросила Томаса подумать об этом.
— Только не Хэндерсон, — сказал Алекс, поднося чашку к губам, — Мы поговорим об этом позже. Сейчас Не время искать инвесторов… У меня ощущение, что в эту пятницу опять начнется.
Эти слова вывели Эвелин из оцепенения.
— Почему? Что случилось? Разве губернатор не отказался от марок?
— Он отказался. Но вопрос сейчас не в том, куда их отправили, а в том, что их может не оказаться, когда в пятницу закон войдет в силу. Почему никого не волнует, что будет тогда?
Эвелин пожала плечами.
— Они не получат наших денег, вот и все.
— Да пойми, что тогда без марок вы не сможете засвидетельствовать ни один документ, разгрузить ни один корабль. Ни одна бумага не будет считаться законной без марки!.. Без марок весь город можно закрыть или посадить под арест!..
Эвелин смотрела на него расширившимися глазами — до нее начинал доходить смысл его слов.
— Ни кораблей, ни складов, ни работы… Господи, Алекс, но мы же все умрем с голоду!..
— Ты не умрешь. Ты уедешь со мной, не забывай. — С выражением мрачной решимости на лице он встал из-за стола. — Мне нужно на причал, присмотреть за погрузкой. Отчаливаем, как только закончим. Предупреди мать, что времени очень мало.
Не дав ей времени ответить, Алекс направился из комнаты, на ходу натягигая сюртук. Чувствуя внутри странную пустоту, он спустился с крыльца и повернул в сторону адвокатской конторы.
Хэндерсон только что явился на работу, когда в офис вошел Алекс. Напудренный парик адвоката был на своем месте, аккуратно подвязанный к волосам на затылке. Одет Томас был хоть и не так изысканно, как Хэмптон, но все же вполне пристойно для здешних мест. Но Алекса мало интересовало искусство местных портных, он смотрел на лицо Хэндерсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53