В Прескотте он нашел работу объездчика у хозяина конюшни, который покупал диких лошадей. Его сразу привлекла дочь хозяина, прелестная девушка с темно-каштановыми волосами и карими глазами. Ее имя, Лаура, казалось ему прелестным, и ее глаза наполнялись восхищением, когда она смотрела, как он укрощает диких лошадей.
Сначала они просто прогуливались, потом ездили вместе верхом, и то и другое с одобрения ее отца. Его приглашали к обеду, за время своего пребывания в Фортвуорте он научился приемлемым манерам. Он скрывал тот факт, что не мог читать и писать, часами изучая подпись «Джон Смит» до тех пор, пока не смог в точности воспроизвести ее. Тогда он использовал это обозначение, и все еще применял его, если имя Лобо оказывалось неудобным.
Но потом в Прескотт заехал уволенный солдат, увидел его и рассказал хозяину конюшни, что Джон Смит на самом деле был белый индеец, жил с апачами, жег поселения и убивал вместе с ними. Лобо увидел, что глаза девушки наполнились страхом, перешедшим в отвращение. В этой местности апачей ненавидели. Его выгнали в тот же день, сказав, что пристрелят, если он вздумает снова появиться здесь.
Он хотел было убить хозяина и солдата, но тот же ужас и отвращение он видел в глазах всех, кто слышал разговор. Он не мог убить каждого. Но в тот день он выучил еще один урок. Он не был ни белым, ни индейцем, и никогда не сможет принадлежать ни тому, ни другому миру. Его мир был миром одиночества, и с тех пор он подчинялся только своим собственным правилам.
Но потом он приехал в Ньютон, и за какие-то несколько дней заглянул в другой мир, другую жизнь, и часть его желала их испытать. Но всегда осторожный голос в глубине сознания предупреждал, что и в этот раз будет то же самое, что в Прескотте. Когда она узнает, кто ты, она станет презирать тебя. Она, и мальчик, и девчушка. Белый индеец. Белый апач. Для многих не было ругательства хуже.
Его напряжение передалось караковому, и лошадь нервно переступала ногами. Лобо наклонился и пошептал ей в ухо, и лошадь пошла быстрее, пока они оба не понеслись, убегая от прошлого.
* * *
Салливэн с Марисой увидели вынесшихся из ворот ранчо Ньютона лошадь со всадником, и оба почти одновременно воскликнули:
— Какого черта ему здесь надо?
— Что папа теперь задумал?
Они уставились друг на друга.
— Вы его знаете? — пораженный, спросил Салливэн.
— А вы? — ответила Мариса вопросом.
— Это Джесс. Незнакомец Уиллоу.
Даже при лунном свете было видно, как Мариса побледнела.
— А еще это Лобо, — медленно произнесла она, — человек, которого папа нанял, чтобы согнать Уиллоу с ранчо.
Глава 12
Лобо заметил тележку и выругался, узнав доктора и дочку Ньютона. Он сам хотел сказать Уиллоу Тэйлор, кто он такой. Хотя это и могло быть болезненно, уж стольким-то он был ей обязан. И он сам должен был оценить ее реакцию. Он знал — только так он мог изгнать ее из своих мыслей.
Ее ужас быстро позволил бы достичь этого.
Лобо повернул лошадь к ранчо Тэйлор. До дома было около четырех миль. Он перевел лошадь на рысь и осторожно, но уверенно продвигался по холмистой местности. Он видел других всадников, ехавших домой пастухов, попутно взглядывавших на пасшиеся в густой колорадской траве стада. В этих местах не было изгородей — пока, хотя разговоры о них уже шли.
Обычно скот с нескольких ранчо пасся вместе, отличимый только по клейму, и разделялся весной и осенью, на время клеймения и перегона. Но из-за ссоры между Ньютоном и Морроу ранчеры держали свой скот раздельно — бесконечная забота, требовавшая почти в два раза больше людей, чем обычно.
Ньютон убивал скот Морроу на своей земле, а в ответ Морроу убивал скот Ньютона, если тот забредал к нему.
Лобо находил эту вражду глупой и невыгодной, но именно такие споры обеспечивали его работой. Люди Ньютона, знавшие, что недавно были наняты несколько профессионалов, почти не обращали внимания на него. На самом деле некоторые из старых работников хотели уволиться. Они не собирались оказаться в гуще перестрелки. Это не была их битва.
День перешел в бархатную темноту, освещаемую почти полной луной. Вечер был прохладным, в отличие от обжигающе жаркого дня, и Лобо хотел насладиться ночью, как обычно. Ночь всегда была ему спасением, несла ему облегчение. Но не в этот раз.
Перед ним все возникало ее лицо. И он представлял себе ее разочарование и отвращение, когда скажет ей, кто и что он есть на самом деле. Но у него более не было выбора.
Нет есть, возражал настойчивый голос внутри. Ты можешь просто уехать… как и следовало бы сделать с самого начала.
Но ему вспомнилось лицо Ньютона, и он знал, что теперь ранчер ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего.
Показался дом, темный за исключением одного ярко освещенного окна, и потом сарай. Его удивило, как много было сделано за этот день, и ему захотелось убить Ньютона за предложение сжечь сарай. На эту постройку возлагались такие большие надежды.
Когда он подъехал к загородке, из нового строения появился человек с молотком в руке.
Брэди Томас! Значит, он вернулся. Лобо посмотрел в сторону загона и увидел, что бык был на месте. Может, Томас был не так бесполезен, как казался.
Когда Лобо пустил лошадь шагом, человек подошел к нему.
— Вы Лобо, — сказал он. Это было утверждение, а не вопрос.
Лобо молча глядел на него. Молчание было достаточным ответом.
— Что вам здесь надо?..
— Не ваше дело.
— Нет, мое.
— Охраняете их теперь? После того, как сожгли их сарай?
Даже при слабом свете луны Лобо увидел, как вспыхнуло лицо Брэди. Он переложил молоток в другую руку и опустил правую руку на рукоять револьвера. Лобо заметил, что рука дрожала.
— Я спрашиваю, что вам надо?
Лобо соскользнул с лошади, даже не стараясь не упускать экс-шерифа из виду. Оскорбление было преднамеренным и очевидным.
— Будьте вы прокляты, — сказал Томас Брэди. Лобо, продолжая не обращать на него внимания, провел лошадь к коновязи и привязал поводья.
— Лобо!
Лобо, не оборачиваясь, шел к крыльцу.
— Стойте, или видит Бог, я выстрелю вам в спину.
Лобо повернулся. Двое стояли лицом к лицу в нескольких дюймах друг от друга.
— Не думаю, что вы решитесь, — протяжно произнес Лобо. — У вас теперь духу не хватит. — Он презрительно оглядел Брэди с ног до головы. — Забирайтесь обратно в бутылку.
Правая рука Брэди сжималась и разжималась рядом с револьвером.
— Что вам от нее нужно?
— Это наше дело.
Экс-шериф расправил плечи, по его лицу проскользнуло выражение решимости. Но впечатление испортила рука, которая еще тряслась, хотя не так сильно, как раньше.
Незнакомое чувство жалости на мгновение охватило Лобо. Когда-то это был крепкий мужчина. Да что же могло с ним случиться?
— Почему вы думаете, что я Лобо?
— Фортвуорт. Я видел вас там шесть лет назад.
Лобо удивленно поднял бровь.
— Шесть лет? — Его удивило, что тот вспомнил.
— Вас мне показали.
— Вот как? — с издевкой сказал Лобо. — Я должен быть польщен.
— Нет, — без выражения ответил Брэди, — мне показывали всех бешеных собак.
Лобо ухмыльнулся ухмылкой, больше походившей на волчий оскал.
— И вы думаете сейчас пристрелить одну? — Он презрительно посмотрел на револьвер Брэди.
— Зачем вы здесь? — сказал Брэди, пытаясь придать голосу твердость и понимая, что ему это совершенно не удалось.
Лобо подождал несколько секунд, достаточно долго, чтобы показать, как мало значил для него этот вопрос.
— Будьте вы прокляты, — прошептал Томас Брэди, и еще раз Лобо почувствовал определенную симпатию. Кем бы Брэди Томас ни был теперь, трусом он не был.
— Вы сказали ей, кто я? — резко спросил Лобо.
— Нет, — ответил Брэди.
— Почему?
— Я не был уверен, пока вы не подъехали сейчас.
— А теперь?
— Я помню этого каракового и ваши глаза.
— И вы готовы встретиться со мной, хотя у вас руки дрожат.
У Брэди дернулась щека.
— По крайней мере, она узнает, кто и что вы такое, Джесс.
Это заявление было ошеломляющим ударом. У Лобо промелькнула мысль — знал ли экс-шериф, насколько сильным.
— Именно поэтому я здесь, — небрежно сказал он, не моргнув глазом. — Чтобы сказать ей.
— Почему?
— Почему? — Лобо пожал плечами. — Потому что пора.
— Черт вас побери, я устал от ваших загадок
Лобо отвернулся от Брэди и уставился на звезды как раз в тот момент, когда дверь открылась. В дверном проеме появился силуэт Уиллоу.
— Я услышала голоса, — начала она, обращаясь к Брэди, и тут увидела стоявшего в тени Лобо. — Джесс!
Наступило молчание. Этим молчанием Лобо делал вызов противнику, и Брэди это знал. Но Брэди не мог ничего сказать — такая радость звучала в голосе Уиллоу. Он никогда такого от нее не слышал, и этот звук заставил его молчать.
— Я знала, что вы вернетесь, — сказала Уиллоу, так нескрываемо счастливая, что мужчины не могли произнести ни слова.
Даже Лобо чувствовал себя неуверенно. На ней был голубой ночной халат, и волосы свободно спадали на спину. Ее глаза в лунном свете сияли почти так же ярко, как звезды над головой. У него сжалось горло. Следующие несколько мгновений будут худшей пыткой, какой он когда-либо подвергался.
— Мне надо с вами поговорить, — спокойно сказал Лобо, не обращая внимания на стоявшего рядом человека.
— Конечно, — ответила она. Брэди проворчал ему в ухо:
— Попробуйте хоть пальцем ее тронуть…
Не обращая внимания, Лобо поднялся по ступенькам и захлопнул дверь перед Брэди, оставив его в раздражении и неопределенности.
В этом наемнике было что-то, поразившее Брэди, хотя он не мог точно сказать, что именно. Но почему-то он не думал, что сейчас Уиллоу грозила опасность. Он удовлетворился тем, что уселся на ступени крыльца, чтобы в случае чего услышать зов о помощи.
Оказавшись внутри, Лобо осмотрелся.
— А где детишки?
— Все спят. Это был трудный день. — Ее улыбка стала еще ярче, как восход солнца, подумал Лобо. Полная невинности и надежды. Он не улыбнулся.
— Я заметил.
— Я не ожидала, что придет так много, — сказала она, вдруг занервничав. Он всегда выглядел жестким и непроницаемым, но никогда настолько, как сейчас. Его глаза были необычайно ярки, но в них так мало можно было прочесть.
— Вы не собираетесь уезжать, правильно, неважно, кто чем угрожает и что делает?
Уиллоу обеспокоила пугающая напряженность его голоса.
— Джесс…
«Пора, — подумал Лобо. — Сейчас».
— Это одно из моих имен, мисс Тэйлор.
— Одно?.. Из…
— Другое имя — Лобо.
Он знал, что напряженность, сжимавшая его в ожидании, никак не выказывалась снаружи. Он знал, что выглядел непринужденным, стоя, расставив ноги, небрежно держа руки у пояса.
— Лобо? — повторила она, оглушенная.
— Меня наняли, чтобы заставить вас уехать отсюда, — сказал он невыразительным голосом, ожидая взрыва слез и негодования. И еще страха. Страх был всегда в таких случаях.
В недолгом молчании он ожидал, как она переварит это заявление. Неожиданно уголки ее рта приподнялись.
— Вы всегда так плохо делаете свою работу, как здесь?
Несмотря на подергивание губ, голос был совершенно серьезным, как будто ее это и вправду интересовало.
К собственному удивлению, Лобо почувствовал, что и его губы подрагивают.
— Обычно лучше, — ответил он так же серьезно, хотя в его глазах промелькнула искорка веселья.
Они стояли, снова затянутые в водоворот чего-то, что ни один из них не понимал, уносимые бурлящим могучим потоком, который, отрицая здравый смысл, притягивал друг к другу, пока не осталось ничего, кроме неодолимого влечения.
Уиллоу ощутила его ладонь на своей шее, пальцы, почти благоговейно касающиеся ее кожи, и это ощущение было теплее и нежнее, чем она могла бы вообразить.
У нее перехватило дыхание, и она заглянула в невероятную бирюзу его глаз. Сейчас они не были пустыми и холодными, но горели смятением, и желанием, и потребностью — чувствами, которые, она знала, отражало ее собственное лицо.
Нерешительно, почти боязливо она подняла руку, проводя пальцем вдоль рта, такого сурового, такого безрадостного, и около глаз, вдоль идущих от них морщинок. Линии боли. Не смеха. Она почти заплакала, ощутив перенесенное им страдание.
Она встретила его взгляд и с дрожью поняла, что стучится в дверь комнаты, полной тайн и скрытых опасностей.
Но ей было все равно. Тепло его руки проникло глубоко ей внутрь, вызывая всплески дрожи в самых неожиданных местах. Она призывно подняла лицо, и их губы соприкоснулись.
У него были гладкие и крепкие губы, но удивительно нежные для такого сильного человека. Его поцелуй был нерешительным, как если бы он пробовал поцеловать дуновение ветра, иллюзию, которая могла в любой момент исчезнуть.
Между ними возникло это недоверчивое ощущение чуда, вызывая столько новых, пугающих, требовательных чувств, которые ни один из них не осмеливался исследовать глубже.
На этот момент достаточно было поцелуя. Он соединил их крепче, чем любая веревка, любая цепь. Его пальцы переместились с ее шеи на щеку, и каждое прикосновение было вопросом, на который она отвечала взглядом, как будто слова могли разбить окружавшую их невыразимую хрупкость.
В его уверенном, нежном прикосновении, в напряжении его тела, она ощущала сдерживаемую страсть, и мощь, и крепость, и какое-то шестое чувство подсказало ей не торопить его, хотя больше всего она желала ощутить всю силу охвативших ее рук, всю полноту объятия.
Уиллоу боялась произнести что-то, даже его имя, хотя, чтобы сдержаться, ей понадобилось все ее самообладание до последней унции. Она видела, как он прикрыл глаза, словно от боли, и опять открыл их широко, крепче прижимая свои губы к ее губам.
Дрожа, она приоткрыла рот. Его губы жадно передвигались по ее губам, как бы ища чего-то.
Почти уже не владея своими чувствами, она услышала его стон. Внезапно его рот оторвался от нее, и он стоял, глядя на нее с такой сосредоточенностью, что она готова была воспламениться.
Его рука дотронулась до пряди ее волос, мгновение наслаждаясь этим ощущением.
— Я не хотел, чтобы так вышло, — сказал он резко, с лицом, искаженным гневом. — Черт побери, вы понятия не имеете, что вы делаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46