– Другого завтрака сегодня не предвидится.
Наступление началось с рассветом. С неба дождем сыпались снаряды, вызывая многочисленные пожары. Едкий черный дым разъедал глаза, но англичане отчаянно отстреливались. Снаряды все сыпались и сыпались им на головы. Том без передышки стрелял из своего «брена», швырял куда-то перед собой гранаты, орал на людей, совершенно ему незнакомых. Рядом падали убитые, кричали раненые; земля под ногами стала липкой от крови. Он услышал, как кто-то слева приказал ему спрятаться в укрытии, но даже и не подумал подчиниться.
– А, гады! – орал он хриплым от непрерывного крика голосом и перебежками продвигался вперед, стреляя на бегу. – Твари! Скоты!
Он услышал, как кто-то рядом произнес:
– И все же удалось, а, приятель? Попали-таки...
Он повернул голову и увидел того самого офицера, что предлагал ему глотнуть рому вместо завтрака. Лицо этого человека выражало крайнее недоумение, он вдруг застыл, а затем плавно опустился на землю. Том на мгновение утонул в завесе дыма, который японцы умело использовали при наступлении. У него было такое чувство, словно земля разрывается на части. Грохот был оглушительным, вокруг все горело и чадило. Затем он понял, что дюйм за дюймом ползет назад. Видимо, Золотой холм они потеряли, как ранее оставили укрепления оборонительной линии.
Когда пришел приказ отходить к Цзюлуну, Тому было до того обидно, что он чуть не заплакал. Неужели они потерпели поражение? Неужели их одолели чертовы япошки?
Не успели они занять новые позиции, как пришел очередной приказ: оставить материк и перебраться на остров, предварительно взорвав все, что может быть использовано противником. Цементные заводы, доки, электростанции – все подлежало уничтожению.
Теперь все было ясно: дальнейшие военные действия неминуемо будут происходить на острове Сянган.
Накануне Элен благополучно посадила детей и Ли Пи на паром, чему была очень рада. На улицах Цзюлуна слышалась стрельба, участились бомбежки, подчас можно было видеть неубранные трупы китайцев, которые гнили рядом с еще живыми людьми. До медперсонала их госпиталя довели пожелание губернатора, несмотря на эвакуацию войск, оставаться на местах.
Даже в госпитале был слышен непривычный гул улицы. Почти во всех домах по Натан-роуд оказались выбиты стекла. Элен вернулась к своим перепуганным пациентам, раздумывая о том, где могут быть Жюльенна и Элизабет, в безопасности ли Алистер и дети.
* * *
Том курил и матерился все время, пока его и остальных посадили в автобус и переправили на пароме на остров. Для него это было последним унижением.
– Не скажешь, что тут очень живописно, – сказал один из офицеров, когда уже можно было рассмотреть следы разрушений, погромов, валявшиеся тут и там трупы.
Том хотел было отвернуться, чтобы не смотреть на обезображенную улицу, как вдруг кровь отлила от его лица.
– Ламун! – воскликнул он, когда автобус быстро проехал мимо. – Боже праведный, Ламун!
Он вскочил со своего места и, не обращая внимания на раздавшиеся крики, кинулся к выходу.
– Остановите! Выпустите меня, черт побери! – заорал Том, не задумываясь, остановится ли водитель и не придется ли ему впоследствии за свой поступок предстать перед военным трибуналом. Он не раздумывая спрыгнул с подножки на асфальт.
Тяжело приземлившись, он несколько раз перевернулся, поднялся на ноги и как одержимый кинулся по улице с криками «Ламун! Ламун!».
Застыв, она стояла на месте. Толпа обтекала ее со всех сторон. Она оглядывалась, пытаясь определить, кто и откуда кричит. Ее черные глаза были широко раскрыты, в них читался явный страх.
– Ламун! – крикнул он что было силы, протискиваясь к ней через толпу китайцев. – О Боже... О Господи... Ламун!
Увидев Николсона, она резко качнулась и не упала только потому, что вокруг было множество людей, которые то и дело толкали ее.
Наконец Том пробился к ней, его глаза горели радостным огнем.
– Ламун! – выдохнул он, отпихивая какого-то замешкавшегося китайца. – Любовь моя, дорогая Ламун!
Она упала в его объятия, ее голова оказалась на широкой груди Тома. По лицу Ламун градом катились слезы. Он прижал ее к себе, хотел что-то сказать, но из горла вырывались лишь нечленораздельные радостные восклицания, похожие на рыдания.
– О моя маленькая, любимая моя, – едва не задохнувшись, сумел выговорить Том. – Где же ты была? Что они с тобой сделали?
Завыла сирена, оповещавшая об очередном воздушном налете.
– Я думала, что уже никогда тебя не увижу! – задыхаясь, произнесла она, поднимая голову и заглядывая Тому в глаза.
Вокруг множество китайцев и европейцев мчались в укрытие.
– Любовь моя! Жизнь моя! – сдавленно шептал Том, покрывая ее лицо страстными поцелуями.
Внезапно раздался оглушительный рокот моторов. На улицы города пикировали бомбардировщики.
– Скорее! – крикнул Том, хватая Ламун за руку. – Уж теперь-то эти сволочи меня не убьют!
Не выпуская руки Ламун, Том со скоростью хорошего спринтера бросился по улице, запихнул Ламун в какую-то дверную нишу и прикрыл ее своим телом. Небо потемнело от низко летящих самолетов, затем раздался ужасный грохот бомбовых разрывов.
– Господи, не допусти, чтобы меня убили. О Боже, не дай мне погибнуть! – беззвучно взмолился Том впервые с тех пор, как началась война. Он не мог позволить себе умереть теперь, когда вновь обрел Ламун. Он должен жить хотя бы для того, чтобы защищать и любить ее, чтобы она чувствовала себя в безопасности.
Недалеко от Тома и Ламун бомбы корежили асфальт. Камни летели им под ноги, сверху сыпалась густая цементная пыль.
– Ну как, закончилось? – крикнула Ламун, стараясь перекрыть грохот взрывов, вой сирен и вопли раненых.
– Да, кажется. – Том осторожно поднял голову и посмотрел на небо, синее и безоблачное, как будто и не было никакого авиационного налета. – Пошли, я должен вывести тебя отсюда. Кстати, куда ты шла, когда я увидел тебя?
Они вновь очутились на улице. Слева, в какой-нибудь полумиле от них, в небо вздымались языки пожаров, воздух был полон дыма.
– К переправе, – выдохнула Ламун, когда люди из бомбоубежищ опять заполнили улицу. – Думаю, что на острове будет не так опасно.
– Черта с два, – мрачно сказал Том, у которого выступил холодный пот при одной только мысли, что будет с Ламун, если ее схватят японцы.
– Плохо только, что у меня нет пропуска, – сказала она, еле поспевая за Томом, который побежал к брошенному водителем такси.
– Да к черту все пропуска! – в сердцах воскликнул Том, чуть ли не силой усаживая Ламун на переднее сиденье. Сам он обогнул машину и сел за руль. – Молю Бога, чтобы в этом драндулете оказалось хоть немного бензина.
Бензин в баке был, и уже через считанные секунды они помчались по взрыхленным взрывами улицам к причалу.
– Ты так и не рассказала, что же с тобой произошло, – напомнил он, ловко огибая мчавшиеся навстречу санитарные и пожарные машины, водители которых истошно кричали.
– Меня выдали замуж, – просто сказала Ламун. Том резко повернул голову, машина сильно вильнула. Ламун обезоруживающе улыбнулась...
– Но теперь все это не имеет значения. – Ее улыбка исчезла. – Его убили во время одного из авианалетов. Мы как раз были в гостях у моего отца. – Ламун перевела взгляд с Тома на обезображенные бомбами дома. – Они все убиты. Мой отец, братья... Все мои близкие...
– Почему же, кое-кто остался, – сказал он и, убрав правую руку с руля, накрыл ею ладонь Ламун.
Она вновь повернула к нему голову, в ее глазах блестели слезы.
– Я люблю тебя, – мягко произнесла она. – И всю жизнь любила одного тебя. Ты моя единственная любовь, Том.
Цзюлунский городской причал представлял ужасное зрелище. Европейские женщины и няни-китаянки с детьми заполнили все близлежащие улицы. Всякий раз, когда подходил паром, на него набивалось столько людей, что было удивительно, почему он не тонул под огромной тяжестью.
Том, растолкав людей, подошел к добровольцу в форме морского офицера, который, судя по всему, распоряжался на причале.
– Эта дама потеряла свой пропуск, – взволнованно произнес он. – Ей срочно нужно перебраться на остров.
– Сожалею, старина, – сказал издерганный офицер. – Без пропуска никак нельзя.
Вокруг голосили дети, напуганные общим шумом и видом помертвевших от страха взрослых.
– Да черт с ним, с пропуском! – рявкнул Том в ответ. – Эта женщина – моя невеста. И я требую, лейтенант, чтобы ей было позволено сесть на паром.
– Плевать я хотел, будь она хоть сиамской королевой! – сказал лейтенант, быстро проверяя пропуска и жестом разрешая издерганным женщинам взойти на борт. – Она китаянка, поэтому у нее и нет пропуска, и ей придется обождать. Понятно?!
Глаза Тома сверкнули, руки сжались в кулаки. Ламун потянула его за руку, не желая, чтобы он ввязывался в неприятности. Внезапно раздался громкий голос:
– Сэр! Китайцы пытаются прорваться на паром. Том уже собирался вмазать по наглой роже, но тут лейтенант начал протискиваться к своему напарнику. Ламун от облегчения и радости чуть не расплакалась.
– Пожалуйста, уйдем отсюда, Том! Я переправлюсь позже, когда паника уляжется.
В неимоверном шуме вдруг раздались звуки отдаленных выстрелов.
– Никакого «позже» не будет! – резко крикнул Том. – Японцы сейчас в каких-нибудь двух милях!
– На пароме есть места, – сказал Тому молоденький матрос, оставшись за старшего. – Не хотели бы вы подняться на борт и проследить, чтобы там все было в порядке? А то от женщин всегда одни неприятности.
Том не заставил просить себя дважды. Подталкивая перед собой Ламун, он побежал на причал, к месту посадки. Уже тогда Том решил, что поселит ее в отеле «Гонконг». Его администрация хорошо знала Тома Николсона, да и фамилия Шенг была там не пустым звуком. В этом отеле даже во время войны не будут обращаться с ней как просто с очередной «желтолицей». Устроив Ламун, Том смог бы вернуться в свою часть, хотя одному Богу известно, где ее искать.
В Цзюлунском госпитале было нечем дышать: с улицы тянуло таким смрадом, что хоть святых выноси. Трупы на воздухе очень быстро разлагались, к тому же в разбомбленных хранилищах, где были уничтожены холодильные системы, быстро гнило множество овощей и фруктов, до которых теперь никому не было дела.
Пациенты Элен лежали повсюду. Счастливчики были обладателями больничных коек, другим приходилось лежать под койками, на голом полу, в коридорах. В двух небольших импровизированных операционных непрерывно работали хирурги. К вечеру пятницы Элен была уже не в состоянии припомнить, когда в последний раз спала, ела, пила. Ее белый халат задубел от крови, под ногтями тоже была засохшая кровь. Обеззараживающих растворов не осталось, как не было и простыней, которые пошли на бинты. Да и запасы драгоценной воды с каждым днем уменьшались.
Всю ночь с пятницы на субботу Элен ухаживала за ранеными и умирающими. Она не вспоминала ни об Алистере, ни об Адаме. Даже о детях она запретила себе думать, потому что стоило начать, и она уже будет не в состоянии заниматься чем-то другим. Элен очищала от гноя и зашивала чудовищные раны на ногах, руках, бедрах. Она как могла старалась успокоить молодых людей, которым пришлось ампутировать ноги и которые уже никогда не смогут ходить.
К девяти часам следующего утра резко изменился характер шума, проникающего в госпиталь с близлежащих улиц. Не было слышно разрывов бомб и сирен воздушной тревоги, от которых чуть не лопались барабанные перепонки. После недолгой тишины раздался звук множества марширующих ног. Дверь госпиталя распахнулась под ударами японских солдат, которые вошли с винтовками наперевес.
Китайцы с криками пытались покинуть пропитанные кровью койки и отползти в более тихое и безопасное место.
Японский офицер не обратил на них никакого внимания. Он с порога улыбнулся Элен, за очками в золотой оправе похотливо блеснули маленькие глаза. Офицер с видимым удовольствием оглядел роскошную фигуру Элен, задержав взгляд на бедрах.
– Иди со мной, – приказал он и прочертил в воздухе дугу винтовкой. Дуло скользнуло в считанных дюймах от лица Элен. – Тебе ходить к японским офицерам. Ты узнавать, что есть поражение для европейской женщины.
Глава 27
Последнюю неделю Риф провел в штабе, располагавшемся в крепости. Он помогал англичанам допрашивать «языков», стараясь извлечь побольше информации, чтобы генерал-майор Молтби смог рассчитать, где целесообразнее всего нанести удар при столь большом – в пользу японцев – перевесе сил.
Главный вопрос был в том, следует ли опять сконцентрировать войска в центре острова, чтобы именно там они встретили врага, когда тот предпримет наступление, или же расположить по побережью, растянув их по длине.
Информация Рифа была о том, что ночью японцы должны сбросить парашютный десант; высадка намечалась в центральном районе у ущелья Воиг Нейчанг. На эту информацию, впрочем, военные не обратили особого внимания, так как пока японцы еще ни разу не бомбили ночью и считалось, что сбросить в темноте десант на вражескую территорию, да еще в непосредственной близости от ущелья, они вряд ли смогут. Во всяком случае, английские военные средней руки считали, что шансы подобной операции на успех равны нулю.
Второй из пленных заявил, что японцы постараются переправиться на остров с полуострова Дьявольский мыс, что на западе от Цзюлуна, чтобы занять плацдарм у Сау Кивана. Переправа там была наикратчайшей, и, предвидя, что японцы попытаются атаковать именно с Дьявольского мыса, английские войска получили приказ уставить акваторию пролива лодками и судами, чтобы сделать его непроходимым.
– Нет, в этом месте им никак не пройти, – уверенно заявил один из старших офицеров. – Скорее всего они высадятся на южном побережье, где мы меньше всего их ожидаем.
Генерал-майор Молтби в этой ситуации сделал даже больше того, что было в его силах. Оставить большую часть своих войск до вражеской атаки в центре острова было трудным решением, тем более что в его распоряжении не было достаточно грузовиков, на которых можно было бы быстро перебросить большое количество войск в нужную точку на юге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79