Она была уверена: Гэвин жив и в любое мгновение может вернуться из джунглей, похудевший на несколько килограммов, но торжествующий. Он принесет агентству репортаж, равного которому не смог бы написать ни один западный журналист, – это будет взгляд на войну с точки зрения вьетконговцев в пересказе человека, прожившего вместе с ними несколько месяцев.
Но Габриэль не могла рассказать Дюлле о том, что ей было известно. Поступи она так, Поль немедленно разыщет Нху и подвергнет расспросам. Она не сможет удовлетворить его любопытство и рано или поздно окажется в руках южновьетнамских властей. Поэтому в ответ на неловкие извинения Поля Габриэль написала ему, выражая уверенность в том, что Гэвии жив и опасения за его судьбу беспочвенны.
Порой в долгие темные ночные часы она все же начинала в этом сомневаться. Ведь будь Гэвин жив, он нашел бы способ передать весточку через Нху. Габриэль ворочалась без сна, пытаясь представить себе, что могло помешать Гэвину сделать это. Даже если у него нет связи с Нху, ему мог бы помочь Динь.
Габриэль вспомнила те долгие годы, в течение которых Нху не общалась с Динем. Для людей, вступивших в армию Северного Вьетнама или оставшихся на Юге, чтобы пополнить ряды Вьетконга, отсутствие контактов с семьей было обычным делом. Гэвин был оторван от близких всего лишь семь месяцев. Вряд ли Динь сочтет такой срок заслуживающим внимания. Ну а если Гэвин путешествует не с Динем? Что, если Нху ошиблась в своих предположениях? Что, если Гэвина убили месяцы назад, в тот самый день, когда он покинул Сайгон?
Терзаемая этой мыслью, Габриэль поднималась с постели и, мягко ступая, подходила к кроватке, в которой спал ее малыш. Осторожно, чтобы не разбудить, она брала его на руки и крепко прижимала к себе. На ее длинных ресницах поблескивали слезы.
Всю весну и начало лета Габриэль получала письма от Нху, однако тетка не могла сообщить ничего нового. Нху упрекала себя за причастность к исчезновению Гэвина, но тщательно скрывала свое беспокойство в двусмысленных фразах – на тот случай, если их прочтет кто-нибудь посторонний.
При свете дня Габриэль отвлекалась от ночных тревог. Гэвин жив. Если бы Гэвин погиб, она бы почувствовала это. Она всегда верила своей интуиции.
– Гэвин жив, – вновь и вновь говорила она Мишелю. – Но я была бы счастлива, сумей он передать весточку Нху. Мне бы хватило одного-единственного слова, чтобы дождаться его возвращения.
Ее жизнь по-прежнему была наполнена волнующими событиями. Сингл поступил в продажу и, хотя не взлетел на вершину хит-парадов, занял достаточно высокое место, которым был доволен даже Рэдфорд. Стремясь закрепить успех пластинки и британского турне, Марта Деннисон требовал от Габриэль еще и еще песен. Он обеспечил группе поездки на все лето, даже в такие отдаленные города, как Стокгольм и Дублин.
– Не можешь же ты брать с собой в дорогу малыша, – удивленно произнесла мать, когда Габриэль сказала ей, что крошка Гэвин поедет с ней.
– Еще как могу! – упрямо заявила Габриэль. – Мишель поможет мне ухаживать за ним.
– Ну а во время выступлений? Кто будет присматривать за ребенком во время концертов?
– Найду кого-нибудь, – с непоколебимой решимостью отозвалась Габриэль. – Не сердись, мама, но мальчик отправится со мной. Мне и так несладко жить без мужа, не хватало еще расстаться с ребенком.
Путешествовать с младенцем оказалось не так-то просто. Горничные гостиниц, в которых останавливалась группа, в свободное время присматривали за Гэвином, порой их сменяли поклонники Габриэль, однако ей не хотелось доверять ребенка случайным людям. Одна юная ирландка из Дублина была до такой степени очарована крошкой Гэвином и так понравилась Габриэль, что та предложила ей сопровождать группу в качестве няни во всех поездках. Девушка сразу согласилась, и Рэдфорд, которому уже не раз доводилось баюкать младенца, был вне себя от радости.
– Каждой группе полагается своя няня, – сказал он в ответ на просьбу Габриэль взять Майру на денежное довольствие. – А уж нашей команде она просто необходима!
Наконец была выпущена долгоиграющая пластинка, затмившая своим успехом «сорокапятку».
– Следующий этап – Америка, – торжествующе заявил Рэдфорд. – Марта наметил на осень поездку в Штаты. Теперь ничто нас не остановит. Мы на пути к успеху.
Страшное письмо от Нху прибыло в конце лета. Габриэль находилась в Париже, готовясь вместе с группой к осенней поездке, когда в кухне появилась встревоженная мать с конвертом в руках. Малютка Гэвин шагнул ей навстречу на заплетающихся ножках, держась за кресло.
– Письмо толще, чем обычно, – сказала она. – Как ты думаешь, есть какие-нибудь новости?
Габриэль бросила взгляд на конверт и сразу поняла, что новости действительно есть, и недобрые. Она разорвала конверт и с бьющимся сердцем медленно прочла письмо.
К своему глубокому сожалению, я вынуждена сообщить о том, что вчера ко мне приезжал человек, который сказал, что нам не следует ждать дальнейших известий о твоем дяде и нашем общем друге, который путешествует с ним. Он также предупредил, чтобы мы не пытались узнать что-либо сами. Мне очень жаль милая племянница, но, по-видимому, в настоящее время мы ничего не можем поделать...
Габриэль молча передала письмо матери. Вань неторопливо прочла его и, подняв глаза, посмотрела на дочь.
– Значит... – дрогнувшим голосом заговорила она.
Габриэль покачала головой. Она понимала: у матери возникло подозрение, что Динь и Гэвин погибли. Но сама она не верила этому. Они не могли погибнуть.
– Нет! – с жаром воскликнула она, стискивая кулаки. – Я не хочу слышать это слово, мама! Они живы! Я знаю, они живы!
До сих пор Габриэль почти не рассказывала Рэдфорду о Гэвине, и все же Рэдфорд кое-что знал. Он знал, что ее муж находится во Вьетнаме и числится без вести пропавшим. Сейчас Габриэль рассказала ему об удручающем послании Нху.
– Да уж, приятного мало, – сочувственно произнес он.
– Мать думает, что Гэвин и Динь погибли...
Рэдфорд обнял Габриэль за плечи и крепко прижал к себе.
– Эй, эй, не надо отчаиваться! Отсутствие новостей – уже хорошая новость. Слышала такую пословицу? А в письме твоей тетки именно об этом и говорится. Мол, не ищите нас, мы сами дадим о себе знать, когда настанет подходящее время. И ни слова о том, что они погибли.
Габриэль была благодарна ему за поддержку. Ей не нужен был Рэдфорд-любовник, она любила только Гэвина. Но она хотела, чтобы Рэдфорд был ее другом.
Рэдфорд бросил на нее пронзительный взгляд, внезапно охваченный дурными предчувствиями.
– Надеюсь, ты не собираешься сделать какую-нибудь глупость? – спросил он.
Габриэль недоуменно посмотрела на него.
– Не понимаю, о чем ты, – искренне отозвалась она.
Рэдфорд с облегчением перевел дух. Похоже, в своих мыслях он опередил Габриэль. Пока она и не думает отправиться во Вьетнам. Он от всей души надеялся, что Габриэль и впредь будет благоразумна. Группа не сможет обойтись без нее. Вспомнив о предстоящей поездке в Америку, он сказал:
– Когда мы будем в Вашингтоне, я возьму выходной, чтобы принять участие в марше вместе с черными братьями. Не хочешь присоединиться? Может, тебе даже удастся познакомиться с пташками, которые оказались в таком же положении, как и ты.
– Извини, – ответила Габриэль, гадая, как сумеет пережить американское турне, когда все ее мысли заняты Гэвином. – Я не понимаю, о чем ты.
Рэдфорд протянул ей «Вашингтон пост» в зарубежном издании.
– Одна симпатичная, но уж очень злая на язык цыпочка из Англии выражает недовольство тем, как американские власти относятся к положению военнопленных. Ее муж, пилот транспортного вертолета, сидит в ханойской тюрьме.
Габриэль взяла газету и прочла заметку, которая привлекла внимание Рэдфорда.
– Я напишу ей, – быстро произнесла она. – Напишу сегодня же.
– А как насчет демонстрации? – спросил Рэдфорд. – Через две недели Черные Мусульмане собираются пройтись колонной перед Пентагоном. – Он улыбнулся и высоко вскинул в салюте кулак. – Думаю, моему старому дружку Малкольму Эксу не помешает поддержка.
– Они собираются протестовать против войны?
– Уж во всяком случае, они не намерены являться на призывной пункт! – со смехом ответил Рэдфорд.
Несмотря на отчаянную тревогу за судьбу Гэвина, губы Габриэль тронула легкая улыбка. Гэвин наверняка одобрил бы ее решение участвовать в антивоенной демонстрации в самом сердце Вашингтона. Может, она встретит там англичанку, чье страстное письмо появилось на страницах «Вашингтон пост».
– Я пойду с тобой, – решительно произнесла Габриэль. – Надеюсь, братья не будут против?
Рэдфорд с огромным трудом подавил желание задушить ее в объятиях.
– Черт побери! – заговорил он, гадая, когда же наконец ему удастся затащить Габриэль в постель. – Черные братья не станут возражать против твоего участия. Они сойдут с ума от радости!
Глава 23
Плечо Льюиса пронизывала невыносимая боль, руку и грудь заливала кровь. Льюис понимал, что, если хочет избежать плена, нужно действовать немедленно, не дожидаясь, пока его выволокут из воды.
– Дуок! – кричал ему вьетнамец. – Ди ди! Левая рука отказывалась подчиняться – предплечье опухло от ушиба, а локтевой сустав, судя по всему, был вывихнут. Единственным выходом было наброситься на вьетнамца и выбить из его рук автомат. Где-то далеко за спиной Льюиса, на другом берегу, раздался пронзительный вопль, прерванный пулеметной очередью. Льюис неверным шагом побрел к берегу, двигаясь по пояс в воде. Нет, это не Дэксбери. Дэксбери был убит одной из первых очередей, настигших лодку. Значит, кричал Дрейтон. Вьетнамцы пристрелили Дрейтона, а теперь собираются прикончить и его, Льюиса.
Вода вокруг покраснела от крови. Он утвердил ноги в склизком иле на дне канала, обретая опору, и, как только утративший терпение вьетнамец шагнул ему навстречу, собрался с силами и метнулся вперед.
Льюис понимал, сколь призрачны шансы на побег. Если даже он обезоружит и прикончит этого солдата, на берегах канала осталось еще много вьетнамцев, которые немедленно откроют огонь. Он знал, что вряд ли сумеет скрыться, но не имел ни малейшего желания выползать на сушу под дулом автомата, только чтобы быть убитым, как животное, по прихоти врага.
Как только Льюис прыгнул вперед, торжествующая ухмылка вьетнамца исчезла. В тот же миг Льюис ударил правой рукой по автомату, подбросив его вверх. Прозвучала очередь, пули взмыли в воздух. В любую секунду можно было ожидать следующей очереди, на сей раз прицельной, но Льюису было все равно. Его правая рука сжала горло противника, и они вместе упали, перекатываясь и кувыркаясь в зловонной воде.
Льюис так и не понял, почему его пощадили. Он застал противника врасплох, но почти сразу утратил первоначальное преимущество. Из раны в плече продолжала хлестать кровь, все тело пронизывала боль, а левая рука безжизненно повисла. Уже секунду спустя вьетнамец взял верх, а еще через мгновение присоединившиеся к нему товарищи схватили почти захлебнувшегося, едва сохранявшего сознание Льюиса и выволокли на берег.
Он ждал, чтоего сейчас же пристрелят. Он ни на минуту не допускал, что его могут взять в плен. Вьетнамцы швырнули Льюиса на землю лицом вниз, нацелив ему в голову с полдюжины автоматных стволов.
Командир вьетнамцев отдал короткий приказ. Льюис ожидал услышать автоматную очередь, которая отправит его на тот свет, но вместо этого вновь почувствовал хватку чьих-то рук. С него бесцеремонно содрали всю одежду вплоть до брюк. Затем настала очередь ботинок. Их сдернули с его ног и передали в качестве трофея офицеру. Тот кивнул одному из солдат, охранявших Льюиса, и секунду спустя его правая и раненая левая руки были заломлены за спину. Он издал мучительный крик и провалился в темноту. Когда к нему вернулось сознание, он по-прежнему стоял на коленях, чувствуя невероятную боль. Его руки были связаны лианой, а зияющую рану на плече прикрывал тампон, скрученный из его рубашки.
Впервые с того мгновения, когда очутился в воде, Льюис обрел призрачную надежду на спасение. Действия вьетнамцев имели смысл, только если они намеревались оставить его в живых. А если они сохранят ему жизнь, он со временем сможет попытаться бежать.
Командир вьетнамцев жестом велел ему встать, и Льюис с трудом поднялся на ноги, возвышаясь над низкорослыми противниками, словно Гулливер, попавший в плен к лилипутам.
Боль принесла ему едва ли не облегчение. Она заставила его забыть о ярости, которую он испытывал оттого, что его ведут, понукая, будто связанного быка. Вместо того чтобы отправиться в деревню, которую Льюис еще совсем недавно обыскивал со своими людьми, вьетнамцы двинулись на запад через джунгли. Без обуви ступни Льюиса почти сразу начали сочиться кровью, как и его плечо. Он старался не думать о змеях и рыжих муравьях, воссоздавая в памяти план местности и соображая, куда его ведут и как долго может продлиться это кошмарное путешествие. Льюис пытался понять, почему именно его взяли в плен. Вероятно, противники служили в регулярных частях армии Северного Вьетнама и хотели подчеркнуть разницу между ними и местными вьетконговцами. А может, собирались обменять его. Либо сочли его полковником или шишкой из ЦРУ и надеялись получить от него важную информацию.
Морщась, Льюис шагал следом за солдатами. Ему всегда казалось, что морально он готов к пыткам, но тогда он был в прекрасной физической форме. Сейчас же одна рука была в ужасающем состоянии, кровотечение не прекращалось. Его начал колотить озноб, и хотя ноги продолжали двигаться, Льюис понимал, что в любой момент может провалиться в забытье.
Во время очередной остановки ему дали воды. Его почти обнаженное тело терзали москиты и пиявки. Чтобы отвлечься, Льюис попытался думать об Эббре, представляя, как ей сообщат о его исчезновении, но это ему не удавалось. Он не мог думать об Эббре. Он словно разрывался пополам. Перед его мысленным взором стояла красавица Там, утром умолявшая его отказаться от похода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39