Она плохо выглядит. В последний раз я видела ее со вторым мужем. Она буквально лучилась от счастья. Еще ни разу в жизни я не встречала людей, которые так любили друг друга...
Но Льюис уже не слушал ее. Он смотрел на Эббру.
– ...и Пэтти попросила меня при возможности развлекать ее, потому что она стала настоящей затворницей...
– Прошу прощения, – вежливо произнес Льюис.
Он протиснулся сквозь заполонившую комнату толпу, и при его приближении Эббра улыбнулась. Только сейчас он заметил, какая она бледная и как напряженно держится, как сильно она изменилась.
– Едем домой, – коротко бросил он, беря Эббру за руку.
– Почему? Мне казалось, ты хотел узнать, что думает генерал о положении во Вьетнаме.
– Кажется, я вел себя как последний болван, – ответил Льюис, ведя Эббру через толпу к дверям. – Мне нужно с тобой поговорить.
Они молча ехали домой по темным улицам. Оказавшись в уютном тепле квартиры, Льюис налил Эббре хереса, протянул ей бокал, а сам закурил сигару.
– Что случилось? – удивленно спросила Эббра. – Ты согласился работать в другом месте и опасаешься, что мне там не понравится?
Она сидела в кресле у маленького стола из красного дерева. Льюис продолжал стоять, глядя на нее. Несмотря на тени под глазами и бледность, она по-прежнему была очень красива. На ней было облегающее фигуру платье из черного шерстяного крепа, элегантное и дорогое.
Льюис без лишних слов начал:
– Женщина, с которой я разговаривал, сказала, что видела тебя в Калифорнии. Ты была там со Скоттом.
Пальцы Эббры крепче стиснули ножку бокала.
– Да, мы встретились у Пэтти.
Льюис не отрывал от нее печальных глаз, в глубине которых поблескивали золотистые искорки.
– Она сказала, ты лучилась от счастья. И еще она добавила, что никогда не видела женщину, которая была бы так влюблена.
Эббра выдержала его взгляд, но ничего не ответила.
– Значит, ты действительно любила Скотта? Значит, я свалял дурака, решив, будто бы ты вышла за него только потому, что видела в нем мое продолжение?
Эббра поднялась на ноги и поставила бокал на стол.
– Я очень любила Скотта, – ровным голосом отозвалась она. – Я говорила тебе в Иосемите. Но ты не обратил на мои слова никакого внимания.
– Боже мой! – негромко произнес Льюис и погасил в пепельнице едва начатую сигару. – И все это время ты продолжала его любить?
Они смотрели друг на друга в заливавшем комнату свете ламп.
– Да, – чуть слышно ответила Эббра, понимая, что больше не в силах притворяться, что больше никогда не станет лгать. Никогда.
Они стояли на расстоянии ярда, глядя друг на друга. Наконец Льюис заговорил:
– Сам не пойму, как я мог быть таким глупцом. Из-за своего эгоизма я едва не погубил тебя. И что самое ужасное, в этом не было никакой необходимости. Правда, я очень нуждался в тебе первые недели, но потом, по приезде в Лондон, я понял, что мы едва знаем друг друга. Мои интересы чужды тебе, а твои – мне. Мы стали чужими людьми, связанными друг с другом глубокой симпатией и взаимным чувством долга.
Эббра испытала столь головокружительное облегчение, что едва не потеряла сознание.
– Ты хочешь сказать, что... больше меня не любишь?
– Я люблю Там, – ответил Льюис, и в его глазах застыло страдание. – Но после того как ты доказала мне свою верность, я не решался тебе об этом сказать. Я не решался вернуться за ней во Вьетнам.
– Но теперь ты можешь это сделать.
– Да.
Внезапно рухнула разделявшая их стена. Они разом шагнули навстречу друг другу.
– Возвращайся к ней, и быстрее! – сказала Эббра, крепко обнимая Льюиса. – Серена пишет, осталось совсем мало времени.
– А ты? Что будешь делать ты? – спросил он взволнованно.
Эббра смеялась и плакала одновременно:
– Я полечу в Калифорнию первым же рейсом. Завтра в это же время я буду со Скоттом и Санем, если они меня примут!
Глава 37
В течение всего 1974 года в Сайгоне нарастала напряженность. Вблизи демилитаризованной зоны то и дело вспыхивали стычки между правительственными и коммунистическими отрядами. Парижское перемирие оказалось чистой формальностью. Американские войска покинули вьетнамскую землю, но кровопролитие продолжалось.
Майк и Серена работали по восемнадцать часов в сутки, непрерывно сражаясь с бюрократической машиной в надежде найти для оставшихся детей приемных родителей в Америке и Европе и получить выездные визы, прежде чем Сайгон падет.
Жизнерадостность и заразительное веселье Габриэль сделали ее всеобщей любимицей. Дети были очарованы ее пламенно-рыжими волосами и способностью бегло говорить по-вьетнамски. К ее удивлению и удивлению Серены, хотя они и не предпринимали ни малейших усилий, чтобы сдружить крошку Гэвина и Кайли, малыши стали неразлучны. Может, так случилось из-за того, что они оба несколько отличались от большинства питомцев приюта. В Гэвине угадывалась вьетнамская кровь, хотя его волосы представляли собой нечто среднее между огненной шевелюрой Габриэль и светлыми волосами отца, а переносица до сих пор была усыпана веснушками. Кайли выглядела типичной метиской, но живые голубые глаза, кремовая кожа и черные волосы делали ее похожей скорее на ирландку, чем на вьетнамку.
Ни Габриэль, ни Серена не мешали их дружбе. После гибели Кайла сложные чувства, которые Серена питала к его дочери, уже не так мучили ее. Она все чаще проводила время с Кайли, подружилась с ней, чего уже давно хотела. Ее отношения с Чинь также наладились. Они не стали близкими подругами и не могли стать ими в дальнейшем, но все же Серена сделала копию фотографии Кайла и подарила ее Чинь вместе со снимком усыпанной цветами могилы Кайла, который его мать прислала Серене спустя несколько недель после похорон. В ответ Чинь, приводя в приют Кайли, неизменно приносила Серене то букет цветов, то домашнее хао том – маленькие палочки креветочной пасты домашнего приготовления.
– Ты не предлагала Чинь покинуть Сайгон вместе с Кайли? – спросил Майк вскоре после того, как они услышали о взятии северовьетнамцами Пхуокбинь, города, расположенного в восьмидесяти милях к северу от Сайгона.
Серена промывала рану ребенку, в которого угодил осколок стекла, вылетевший при взрыве гранаты в одном из сайгонских кафе.
Она на мгновение оторвалась от работы.
– Нет, но ведь никаких затруднений не предвидится, не так ли? Отец Кайли – американец, и, насколько мне известно, жены и дети американских служащих получат преимущество, когда дойдет до эвакуации.
– Чинь не была его женой, – заметил Майк, начиная накладывать швы на рану ребенка.
– Мы можем засвидетельствовать, что они состояли в гражданском браке.
– Верно. Но все же мне кажется, ты должна обсудить с ней это. Может быть, она не хочет уезжать. Вьетнамцы горячо любят свою родину. Ты должна убедить ее в том, что всякий, кто каким-либо образом был связан с американцами, не может рассчитывать на хорошее обращение при коммунистическом режиме. А поскольку Кайли – явная полукровка, она никогда не сможет стать полнокровным членом общества, какая бы система ни возобладала во Вьетнаме после его объединения.
Стоило Серене заговорить об этом, Чинь упрямо покачала головой:
– Нет. Куда я поеду? Где я буду жить?
– Ты поедешь в Америку, Чинь. Тебе предоставят все необходимое, я позабочусь об этом. Ты хорошо говоришь по-английски, никаких затруднений не будет.
– Но Вьетнам – моя родина. В Сайгоне мой дом.
– Коммунисты захватили столицу провинции Пхуок-лонг. Америка не вмешивалась и больше не будет вмешиваться, если не считать заявления, в котором выражается протест против этой операции. Через несколько месяцев, а то и недель северовьетнамская армия нанесет удар по Сайгону.
В глазах Чинь промелькнул испуг, но она вновь покачала головой:
– Нет, я не верю в это. В шестьдесят восьмом году они обстреляли Сайгон, прорвались на Президентскую площадь и в американское посольство, но чтобы северовьетнамские войска прошагали по улице Тюдо? Нет. Америка никогда этого не допустит. Это невозможно.
– Очень даже возможно, – хмуро отозвалась Серена. – Ради Кайли и себя самой ты должна уехать, а для этого потребуются соответствующие документы. Я не могу получить их без твоего согласия, Чинь.
– Поговорим потом, – нехотя отозвалась Чинь. – Сейчас я даже думать об этом не могу. Это слишком серьезное решение. Я дам свой ответ позже.
Больше Серена ничего не могла сделать. В январе коммунисты продвинулись еще ближе к Сайгону. Президент Тхиеу запаниковал. В безуспешной попытке обезопасить прилегающие к столице провинции он велел своим войскам отступить к югу. Этот приказ разом отдал северянам половину Южного Вьетнама. Сотни тысяч беженцев хлынули с севера, борясь за дорожные пространства с отходящими войсками.
Двадцать первого марта северовьетнамцы начали наступление на Хюэ, древнюю императорскую столицу. Трое суток продолжался мощный артиллерийский обстрел предместий, после чего командир южновьетнамских войск отдал приказ оставить город и вместе с армией бежал морем в Дананг, бросив жителей Хюэ на произвол судьбы.
Майк торопливо вошел в переполненную палату «Кей-тонг» и коротко произнес, обращаясь к Серене:
– Пришел американец, спрашивает тебя. Судя по всему, ты знакома с его женой.
Серена ввела иглу капельницы в предплечье младенца и туго перевязала, чтобы она не выскочила.
– Наверное, он спутал меня с кем-нибудь.
– Нет, не спутал. Его зовут Льюис Эллис. Он собирается спуститься на юг дельты Меконга до Ваньбинь и отыскать там девушку, которая работала у него в шестьдесят шестом. Он спрашивает, не можем ли мы ему чем-либо помочь.
– Льюис? – недоверчиво переспросила Серена. – Муж Эббры?
– Он самый. – Майк устало улыбнулся. – Но у меня сложилось впечатление, что, судя по его твердому намерению найти эту девушку, он уже не муж Эббры.
Изумленная, Серена побежала к поджидавшему ее Льюису. На первый взгляд он показался ей старше, чем она представляла, но потом она вспомнила, сколько времени ему пришлось провести в плену в лесном лагере. Ей сразу понравилось лицо Льюиса – строгое и непреклонное, но теплота, которой лучились его глаза, смягчала жесткую прямую линию его губ.
– Здравствуйте, – сказала она, протягивая ему руку. – Я Серена Андерсон.
Рукопожатие Льюиса под стать всему его облику было твердым и крепким.
– Я очень рад познакомиться с вами. – У него был глубокий звучный голос, и Серена сразу поняла, отчего восемнадцатилетняя Эббра так страстно влюбилась в него. – Эббра много рассказывала о вас.
Времени на обмен любезностями не было, и Серена сразу приступила к делу:
– Майк сказал, вы собираетесь отправиться в Дельту?
– Да, я еду завтра. Поскольку вы и Майк лучше многих знакомы с ситуацией, я хочу посоветоваться с вами, как это лучше всего сделать.
– Лучше всего было бы не делать этого, – сухо отозвался Майк. – Одному Богу известно, сколько батальонов северян приближается к Сайгону. Ваши шансы добраться до Ваньбинь чрезвычайно малы.
– И тем не менее я еду, – заявил Льюис голосом, в котором не угадывалось и тени сомнения. – Я должен найти девушку, которая там живет. Ее зовут Нгуен Ван Там. Я хочу забрать ее с собой в Штаты.
– Прошло девять лет, – осторожно заметила Серена, радуясь в душе тому, что Эббра вернулась к Скотту. – Какие бы отношения ни связывали вас с Там, вы вряд ли можете надеяться, что она по-прежнему ждет вас.
Глаза Льюиса потемнели:
– Вы правы. Но я могу по крайней мере встретиться с ней, предоставить ей возможность уехать со мной, если она того пожелает.
– Неподалеку от Ваньбинь находится маленький приют под покровительством католических монахинь, – заговорил Майк. – Детей необходимо срочно доставить в Сайгон. Еще сохраняется некоторая возможность включить их в программу по усыновлению.
– Хотите сказать – вы поедете со мной? – отрывисто спросил Льюис.
Майк кивнул, отлично понимая, сколь ничтожны их шансы предпринять это путешествие и остаться в живых. Он знал о том, что Льюис находился в плену в джунглях Юминь, и считал, что этот человек достаточно настрадался. Если девушка, которую ищет Льюис, так важна для него, Майк будет лишь счастлив помочь ему отыскать свою любовь.
Спустя несколько часов после их отъезда из города Габриэль ворвалась в приют с сияющим лицом.
– Ну наконец-то, cherie ! У меня новости! Настоящие новости! Один сайгонский журналист, который работал на западные агентства, а на самом деле был тайным агентом коммунистов, связался с Нху и сказал ей, что Ханой намерен в ближайшие несколько недель взять Сайгон и после этого Гэви-на доставят на Юг вместе с наступающими войсками!
– Ох, Габи! – Серена крепко обняла подругу. – Но откуда тебе знать, что этот человек говорит правду? Зачем военным везти с собой Гэвина?
– Из уважения к памяти Диня, Именно этого хотел Динь. Будучи журналистом, сочувствующим Северу, Гэвин – наилучший кандидат на роль летописца исторического завоевания Юга!
– Может, он и был наилучшим кандидатом девять лет назад, но вряд ли можно рассчитывать, что Гэвин по-прежнему сочувствует коммунистам, после того как они долгие годы держали его на Севере вопреки его воле.
Габриэль беспомощно пожала плечами, но ее глаза продолжали сверкать.
– Быть может, мои слова покажутся тебе бессмыслицей, Серена, но вьетнамцы рассуждают иначе. Нам не известно, что сказал им Гэвин, на что он согласился. Главное, что человек, связавшийся с Нху, утверждает, будто его сведения совершенно надежны. Когда северовьетнамские войска займут Сайгон, Гэвин будет вместе с ними!
В пасхальное воскресенье пал прибрежный город Дананг. Там воцарился еще больший хаос, чем в Хюэ. Город был переполнен беженцами из уже занятых городов, и сотни тысяч людей, опасаясь коммунистических репрессий, пытались спастись морем. Солдаты боролись с гражданскими за обладание судами. Детей разлучали с родителями, давили и топили в поднявшейся панике.
В тот день в Дананге армия Южного Вьетнама достигла дна своего падения. Потеряв командиров, никем не управляемые, солдаты срывали с себя форму и терроризировали местных жителей хуже коммунистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39