Голодающие и бездомные, безнравственные и просто пытающиеся выжить, все они износили свои жизни, как рваную шерстяную кофту.И теперь она снова одна из них. Джоселин упала на старый табурет на трех ножках и приподняла мокрые ноги на перекладину. Этот стул да жалкий соломенный тюфяк и ночной горшок составляли всю обстановку камеры.Она подоткнула под себя тонкую муслиновую юбку, пытаясь согреться и тщетно стараясь перестать стучать зубами. На ней все еще было голубое муслиновое платье, кое-где порванное, с повисшей на груди вышивкой, с оборванной подкладкой.То, что на ней вообще осталось платье, было уже чудом, или, как минимум, чудом в лице дорогого друга по имени Броуни, заплатившего, как она подозревала, мзду, за которую охрана обеспечивала минимум заботы.Плати или раздевайся, — такое здесь правило. Броуни появился даже раньше, чем ее приволокли, полицейские грубо лапали ее, один из них откровенно ласкал ее грудь.— Какой-то тип заплатил за тебя, — плотоядно усмехаясь сообщил похожий на быка охранник. — Даже жаль. Интересно, что у тебя там под дамским платьем.Но деньги были уплачены, охранник сдержал слово и оставил ее в покое. Этих денег хватило на одиночную камеру, на кое-какую еду, заплесневелую и с насекомыми, но все-таки позволявшую выжить, и даже на маленькую свечку. Денег было достаточно, и она задумалась над тем, где Броуни их украл.Она думала, где он и удалось ли им с Такером избежать бури, поднявшейся после выстрела. Она подумала о Рейне, жив ли он? У нее перехватило горло, когда она вспомнила его бледное, неподвижное тело, его прерывистое дыхание, текшую на ковер кровь. Она вспомнила о нем, и у нее защемило сердце, ей захотелось плакать, но слезы не шли. С той минуты, как ее схватили, Джо не уронила ни слезинки. Она слишком оцепенела, чтобы заплакать, слишком отчаялась.Даже теперь, когда она услышала приближающиеся шаги, Джоселин чувствовала себя слишком слабой, чтобы подойти к двери. В ржавом замке заскрежетал большой ключ.— Выходи-ка, крошка. Тут к тебе пришли. Она сжала в руках одеяло, пронзенная неожиданной надеждой, и вышла за дверь. Стук ее сердца громко отдавался в ушах. С Рейном все в порядке? И он рассказал правду о том, что случилось? И они пришли, чтобы освободить ее?У нее безумно колотилось сердце, пока ее вели ко входу в тюрьму, мимо голодных толп в переполненных камерах, вдоль сырых и грязных коридоров, в которых воняло хуже, чем в сточных канавах, ее руки дрожали от неуверенности, но сердце ожило от надежды и ожиданий.Но когда она увидела, что посетитель — Броуни, увидела углубившиеся морщины на его измученном лице, она поняла, что надежды не оправдались.— Броуни!Она подбежала к нему, едва охранник закрыл дверь, заперев их вдвоем. Броуни обнял ее. У Джо на глаза навернулись слезы, но сейчас было не время давать им пролиться.— С тобой все в порядке, детка? Они тебя не тронули? Тебе не сделали больно?Да, чуть не крикнула она. У меня болит сердце. Боль просто невыносима. Но она не могла рассказать ему о своей ужасной боли. Не могла сказать, что ее горе и ужас заключения почти убийственные.Она покачала головой и попыталась улыбнуться.— Нет, они меня не тронули. Это ты заплатил за меня?Он невесело улыбнулся.— Взял деньги у его треклятого сиятельства. Мы с Таком собирались стибрить их, если вдруг что-нибудь не заладится. И вот оно и не заладилось.— А Рейн… — у нее перехватило дыхание. Она кусала губы, чтобы они не дрожали. — О-он умер?Ее сердце, казалось, остановилось, пока она ждала ответа.— Нет, черт побери, — сказал Броуни. — Ты почти убила его, но он силен.— Я не стреляла в него!Я люблю его!— Я бы ни за что не сделала ему больно. Я думала, что ты это понимаешь.Броуни минуту пристально разглядывал ее.— Ты не стреляла в этого сукина сына?— Нет, конечно, нет.И он жив! Ее сердце забилось спокойнее впервые за эти дни.— Но если не ты, то кто, черт побери?— Я… я не знаю. Честное слово, я думала об этом, но теперь, когда я хорошо его знаю, я не думаю, чтобы кто-нибудь хотел убить его.— Но тем не менее кто-то чертовски хочет его убить.Кто стрелял в Рейна? Она пребывала в слишком большом оцепенении, чтобы размышлять над этим. Конечно, есть Стивен Барлетт, может, еще актриса, любовница Барлетта. Или леди Кэмпден в припадке ревности.— Я не знаю, кто это сделал, Броуни, но если Рейн не умер, он может сказать им, что это не я, — она вцепилась ему в руку с новой надеждой. — Понимаешь, Броуни? Это все — ужасная ошибка, и как только Рейну станет лучше, он все уладит.Надежда разгоралась все ярче. Рейн поправится. Она выберется из этого адского места, Рейн придет за ней и все будет так же прекрасно, как было до сих пор.Броуни откашлялся. Он выглядел несколько неуверенно, но Джо не обращала на это внимания. Рейн жив. Жив! Все остальное не имеет значения.— Я позабочусь, чтобы охрана получила еще денег. Чтобы хватило на то, чтобы дождаться перемен. А эти гроши прибереги для себя. Никогда не знаешь, когда они могут пригодиться.Она засунули деньги в вырез платья.— Ты сказал, что взял деньги у виконта. А как ты узнал, где они лежат?— Нетрудно догадаться. Ясно, что он где-то держал пару соверенов, скорее всего — в кабинете. Я бы не стал их трогать, если бы между вами все было ладно.— Они не знают, что ты их украл? У вас с Таком все в порядке?— Парнишку я не видел. Мы вместе рванули на улицу, едва увидели, что началась заварушка.Броуни зацепил пальцем за пуговицу своей рубашки и потянул ее.— Не думаю, чтоб нас искали. Констебль считает, что ты одна виновата. Но не бось, я буду держать ухо востро.— Все уладится, Броуни. Нам только нужно молиться, чтобы Рейн поправился.Мужчина тронул ее за щеку. Она ощутила мозоли и старый шрам на его руке.— В жизни ни за что не молился, детка. Но если это может вызволить тебя из этой поганой дыры, я буду молиться, пока лоб не расшибу.Джоселин улыбнулась впервые после того, как раздался страшный выстрел в кабинете виконта. Она накрыла руку Броуни своей.— Рейн выздоровеет, я уверена. А когда он поправится, он обо всем позаботится.Броуни не ответил, он обернулся на звук ключа в замке. Джоселин молча прошла мимо него, следуя за охранником обратно в камеру.
— Ты пользуешься успехом, девочка. Это за то, что ты задирала перед ними свои красивые юбки, а? — это снова появился охранник.С визита Броуни прошло три дня.— Еще кто-то пришел?Охранник — толстый седеющий бородатый мужчина с грязными каштановыми волосами, маленькими поросячьими глазками — повернул ключ и открыл тяжелую дверь.— На сей раз жентельмен. Красивый парень. Последи лучше за своими манерами.Джентльмен. Не Рейн; он еще не может вставать. Но он прислал кого-то вместо себя? Наконец-то пришли ее освободить? Снова затеплилась надежда. Джоселин пошла вслед за охранником по коридору, нервно пытаясь пальцами пригладить волосы, тщетно стараясь выглядеть поприличнее.Они прошли мимо комнаты, в которую охранник водил ее в прошлый раз, вышли из общей тюрьмы и вошли на господскую половину. Здешние заключенные были достойнее тех, кто сидел в общей части, или просто у них было побольше денег.— Сюда, — сказал охранник, распахивая низкую деревянную дверь.В комнате было светло, ее освещали, как заметила Джоселин, длинные свечи. Обстановка состояла из массивного деревянного стола и стульев. Джо остановилась, увидев в противоположном конце комнаты стоявшего к ней спиной темноволосого человека со сложенными за спиной руками. При ее появлении он обернулся.Грейвенволд. Это он. Темные глаза, загорелая кожа. Рейн часто говорил о нем. С бьющимся сердцем Джоселин опустилась в реверансе, боясь, что что-то случилось.— Ты знаешь, кто я?— Лорд Грейвенволд, — сказала она, приближаясь к нему. — Друг Рейна.— Верно.— Он не… не…— Нет. Пока еще нет, во всяком случае, — решительный взгляд его черных глаз был так холоден, что она содрогнулась. — Но даже сейчас, пока мы разговариваем, его жизнь висит на волоске.В поисках поддержки Джо ухватилась за спинку стула.— Господи.— Какое сожаление! Я не ожидал этого от тебя. Но не будь ты такой талантливой актрисой, Рейн не лежал бы сейчас при смерти.— Ч-что! Неужели вы думаете, что это я его застрелила?Его высокие скулы побледнели.— Ваше представление чрезвычайно трогательно, миссис Уиндэм… или мисс Эсбюри? Но дело в том, что мой друг опасно ранен, и только вас можно в этом винить.— Но я не стреляла в него! Когда Рейн поправится, он сможет сам рассказать, что произошло, — она склонилась над широким деревянным столом, умоляя его поверить, что она говорит правду, — Рейн сам сможет вам сказать, что это не я.— Боюсь, мисс Эсбюри, что вы заблуждаетесь на этот счет. Понимаете ли, его сиятельство уже несколько раз приходил в себя. И он ясно назвал вас убийцей.— Но Рейн не мог этого сделать! Не мог!— Уверяю вас, он так сказал.— Я не верю вам. Вы лжете! Я думала, вы его друг.— Да, я его друг. И еще я человек, верящий в правосудие. И если бы не Рейн, я бы с радостью дождался, когда вас повесят.Дрожа всем телом, Джоселин упала на стул, пытаясь побороть приступ тошноты и собраться с мыслями.— Если вы считаете, что я виновна, зачем же вы пришли?— Если говорить прямо, я пришел, чтобы предоставить вам выбор. Вы можете оставаться здесь, на господской половине, в ожидании процесса за попытку убийства в случае, если Рейн поправится, или обвинения, десятилетнего приговора и пожизненного заключения в случае его смерти — или быть сосланной за свое преступление.— Сосланной?Его взгляд был по-прежнему жестким.— Скорее всего, на Ямайку. Так как вывоз рабов запрещен, возникла большая потребность в труде заключенных.— Но я… я не убивала его, — слабо возразила она.— Если правда такова, предлагаю вам предстать перед судом. Если вы невиновны, суд вас оправдает.Суд или ссылка, у Джоселин перехватило горло.Господи, о Господи, этого не может быть! Но так было.Она хотела возразить, сказать, как это несправедливо, но боль в горле помешала говорить. Разве жизнь когда-нибудь была к ней справедлива? Конечно, нет, с тех пор, как умер отец. После встречи с Рейном все изменилось. Но теперь снова все обратилось против нее.— Если вам требуется какое-то время на то, чтобы принять решение, я приду через день или два и вы сообщите мне его, — маркиз направился к двери.— Нет, — Джоселин облизнула губы, пересохшие вдруг настолько, что она едва могла говорить. — Вы можете узнать мое решение сейчас.Как будто она приняла решение. Как она может решиться предстать перед судом, когда неизвестно, кто истинный виновник? Когда ей ничем не доказать своей правоты? Предстать перед судом — безнадежно. У нее не было доказательств, слуги осудили ее, и даже Рейн считал, что она виновна.— Я приму ваше предложение о высылке. Мы оба понимаем, что у меня нет другого выбора.Маркиз поднял густые черные брови. Он мгновение смотрел на нее, потом сухо поклонился. Его лицо ничего не выражало.— Как вам угодно. Я сам позабочусь о деталях. Он направился к двери, его темно-красный фрак и белоснежная рубашка контрастировали с серыми стенами тюрьмы. Молча пройдя мимо Джоселин, он кивнул охраннику, открывшему низкую деревянную дверцу.— Я бы хотела, милорд, — сказала ему вслед Джоселин, — чтобы вы знали, что я не стреляла в его сиятельство. Он был… чрезвычайно дорог мне. Я надеялась, что он мог… сохранить какие-то добрые чувства ко мне. Но после того, что он сказал, очевидно, что это не так. И все-таки я желаю ему скорейшего выздоровления с Божьей помощью. Прошу вас передать ему это.Маркиз не ответил, просто наклонился в низком дверном проеме и вышел.Когда толстый охранник снова вошел в комнату, Джоселин подняла подбородок и заставила себя встать. Вся ее воля, вся невероятная решимость ушли на то, чтобы не упасть на каменный пол и не предаться отчаянию.Ее глаза были полны слез, но она смахнула их, стараясь, чтобы охранник ничего не заметил.— У тебя новая камера, киска. Просто чудо для убийцы.— Виконт жив.— Все едино — ты же пролила его дивную голубую кровь.Джоселин не ответила. Она следовала за охранником по коридору в новую, не столь отвратительную камеру. Но сердце ее было разбито. Она так надеялась… она была так наивна. Она доверяла ему, смотрела на него так, как не смотрела ни на кого другого. Она его любила.И цена, которую ей придется за это заплатить, выше любой другой.— Как он? — спросил Доминик у Кэтрин, заходя в их спальню, как раз напротив комнаты, в которой Рейн забылся лихорадочным сном.— Достаточно хорошо, учитывая обстоятельства. У него по-прежнему лихорадка. Мы купали его в холодной воде.Доминик выглядел усталым, заметила Кэтрин, он беспокоился за друга. Ее сердце устремилось к нему.— Доктор еще с ним?— Да. И Александра с ним. Бедняжка спит даже меньше нас.Ее муж, одетый в тот же темно-красный фрак, что и в тюрьме, пересек комнату и опустил занавески, пытаясь загородиться от яркого вечернего солнца.— Может быть, мы сможем немного поспать до ужина, — сказал он, возвращаясь к ней.— Надеюсь, малютка Рэндалл спит спокойно. Он ведь впервые остался без нас так надолго.Доминик коснулся рукой ее подбородка.— Наш сын поживает замечательно. У него прекрасная кормилица и нянюшка, балующая его донельзя. Скорее его папа и мама с трудом обходятся без него.Кэтрин улыбнулась, глядя в прекрасные темные глаза мужа. Потом ее улыбка угасла.— Ты виделся с ней? Доминик кивнул.— Я не хочу, чтобы об этом услышала Александра. Я знаю, что она не одобрит этого. Честно говоря, я тоже не одобряю, но Рейн пожелал этого, и так тому и быть.— Что она сказала? — спросила Кэтрин.— Именно то, чего я ожидал. Что она ни в чем не виновата.Доминик опустился в кресло перед камином, Кэтрин приблизилась к нему сзади. Она положила руки на его широкие плечи и стала массировать их, чтобы расслабились мышцы.— Я так понимаю, что ты ей не поверил.— Я сказал ей, что если она говорит правду, ей следует остаться в Лондоне и дождаться суда.— И?— Она согласилась на высылку.— Тогда она должна быть виновна.— Она виновна, в этом нет сомнений. Рейн сказал констеблю, что она направила на него пистолет, едва он вошел в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43