— Разреши, я пойду с тобой, — произнесла она. — В компьютерах я разбираюсь лучше тебя.
— Для такой работы моих знаний достаточно.
Кусачки Шон сунул в боковой карман своих черных брюк.
— Что же тогда прикажете делать мне, коллега? — холодно осведомилась Дэни. — Заламывать руки и молиться?
— Лучше присматривай за задней дверью.
— Что?
Шон выудил из кармана сотовый телефон, настроенный особым образом, — не подающий звуковой сигнал, а вибрирующий при поступившем звонке.
— Оказавшись внутри, я не смогу следить за камерами, — объяснил он. — Тебе придется подать мне знак, когда можно выходить.
Во взгляде Дэни сквозила ирония.
Шон улыбнулся.
— Ты же не хочешь, чтобы я вышел из кустов и стал звездой одного из самых безобразных домашних видеофильмов Арубы? — осведомился он.
Дэни прошла к окну и раздвинула шторы.
— Обе камеры укреплены на высоких опорах, — сообщила она. — Даже из кустов ты сможешь разглядеть их.
— Надеюсь, ты не много потеряешь?
— Только ощущение близкой смерти, которое так обостряет чувства, — проворковала Дэни в ответ.
В повисшей вязкой тишине оба прислушались к грохоту дождя по крыше.
Исподтишка наблюдая за Шоном, Дэни все еще надеялась на его согласие.
Немного помедлив, Шон подошел к ней и взял ее лицо в свои ладони. Мягко, но неумолимо его большие пальцы приподняли лицо Дэни — так, чтобы он смог заглянуть в ее глаза.
Дэни затихла: казалось, Шон вдруг сбросил маску. Жажда, которую она увидела в его глазах, потрясала и возбуждала.
— Я не дзен-киборг, — сказал Шон. — Когда я смотрю на тебя, я тебя хочу — всю целиком. Хочу так остро и глубоко, как только можно хотеть.
Он ощутил дрожь, пробежавшую по телу Дэни.
— Испугалась? — спросил он.
— Нет, — прошептала Дэни.
— И напрасно. Меня это пугает. Я одинокий волк и всегда был таким. Я никогда и ни с кем не делил жизнь. Но с тобой…
Он умолк. Его пальцы ласково прошлись по щекам и подбородку Дэни, замерев на быстро пульсирующей жилке на ее горле.
— Ты не такая, как все, — просто объяснил Шон. — Тебе удалось проникнуть в мою душу.
Минуту Дэни просто смотрела на него. Глаза Шона походили на его слова: честные, ясные, неумолимые. С такими глазами человек всегда останется тверд, как скала.
Всегда.
«Я могла бы полюбить этого человека, — думала Дэни. — Если бы позволила себе. И если бы он разрешил мне».
Она содрогнулась.
Шон тоже почувствовал ее. Напряжение, стремительно нарастающее между ними, грозило перейти в электрический разряд.
Внезапно он убрал руки.
— Ты поняла, что я имел в виду? мягко спросил он. — Сегодня я должен пойти туда один.
— Но…
— Выслушай меня, — яростно перебил Шон. — Я не в состоянии думать о тебе, не желая к тебе прикоснуться. Но я не могу прикоснуться к тебе, не забыв обо всем, кроме одного — как безумно я хочу тебя.
Порывистым движением Шон отвернулся от Дэни и уставился в окно, на черную ограду с блестящими кольцами колючей проволоки. Мысленно он считал повороты камер, выжидая момент, когда они одновременно выпустят из поля зрения заветный участок ограды.
— Тогда ночью, — произнес Шон, — я поцеловал тебя в надежде образумить.
— Что?
— Ты же боишься крупных мужчин, просто объяснил он.
— Но не тебя.
— Почему?
Дэни помедлила и пожала плечами.
— За все время, которое мы провели в этом чертовом ящике по дороге из Тибета, ты не… — Она замялась, отведя глаза.
— Не воспользовался преимуществом? — сухо подсказал Шон.
Дэни кивнула.
— Это еще не объясняет твое доверие ко мне, — возразил Шон. — В переулке, когда к твоим ногам упал мертвый Фан, я протянул тебе руку и ты ухватилась за нее. Почему?
— Я заметила тебя прежде.
— Ты видела и Касатонова. Ты приняла бы и его руку?
— Нет! — воскликнула Дэни.
— Почему, Дэни?
— Он не ты.
Она услышала прерывистый вздох Шона, а потом настала тишина, которую нарушал только барабанящий по крыше дождь.
— Ты всегда доверяешь своему чутью? — спросил он спустя несколько минут. Дэни покачала головой.
— Когда я была помоложе, — объяснила она, — я не прислушивалась к негромкому голоску где-то в глубине моего существа, который подсказывал, что хорошо, а что плохо.
— Так вышло и с твоим бывшим мужем? — догадался Шон.
— Да, — подтвердила Дэни. — Он был рослым, обаятельным красавцем. Нет, он не был душой любой компании, но и не производил впечатления болвана. Я убеждала себя: идеальных мужчин нет, я и сама далека от совершенства; подобные мысли возникают у любой невесты, и так далее.
Снова был слышен только перестук дождевых капель.
— После этой досадной ошибки, — продолжала Дэни, — я решила прислушиваться к своему чутью и послать ко всем чертям так называемую рассудительность.
Шон слегка улыбнулся.
— Вот теперь ты заговорила как истинная буддистка.
Дэни едва не рассмеялась, но спохватилась, что смех прозвучит истерически.
— Но мое чутье и рассудок, — продолжал Шон, — убеждают меня: я не смогу работать, если мне постоянно придется оглядываться через плечо и проверять, все ли с тобой в порядке. Тех, кто слишком часто оглядывается через плечо, быстро убивают.
— Но убивают и тех, кто подставляет спину врагу, — напомнила Дэни.
— Знаю. Потому останься здесь и прикрывай меня.
Дэни закрыла глаза, борясь со страхом, ворочающимся в ней, подобно живому существу.
— Я боюсь за тебя, — напрямик заявила она. Смех Шона прозвучал так же резко, как хруст ореховой скорлупы.
— А я — за тебя, — отозвался он.
— Тогда не бросай меня!
— Я всю жизнь учился защищаться, а у тебя такого опыта нет. Вот почему здесь старший я. Останься, Дэни. Обещай мне.
Она не издала ни звука.
— Дэни, я могу рассчитывать на тебя?
Она вдруг сникла. Ее опущенные плечи подсказали Шону ответ.
— Я остаюсь, — бросила она.
Ему захотелось подойти к ней, прикоснуться, успокоить.
Но он боялся себя, понимая, что конца этим прикосновениям уже не будет.
«Досадно, — мрачно размышлял Шон. — Можно подумать, будто ты никогда прежде не испытывал влечения к женщине».
И он вдруг понял одну простую истину: он и вправду никогда прежде не испытывал влечения к женщине — такого, как к Даниэле Уоррен.
Шон бросил взгляд на часы — пора.
Он поспешно схватил пончо, набросил его на плечи и застегнул молнию. Тень от капюшона упала на лицо. Не говоря ни слова, Шон толкнул дверь, выходящую в патио.
Не оглядываясь, он шагнул под дождь, в темноту, мегнулся к ограде, словно тень, и застыл у подножия высокой пальмы, слившись с ее стволом.
Ветер бросал серебристую завесу капель на прожекторы у ограды. Шону было незачем смотреть на камеры, чтобы узнать, в каком положении они сейчас находятся.
Он уже успел слиться с ритмом их вращения.
Вскоре камеры развернутся, и в зоне безопасности образуется прорыв. А до тех пор Шону приходилось ждать с неподвижностью камня.
Искусству сохранять неподвижность он научился у монахов Лазурной секты. Прасам Дхамса был превосходным учителем. Он разглядел в Шоне то, чего сам Шон никогда не замечал в себе, — терпение, преданность, интеллект, всепоглощающую жажду познать все, кроме смерти.
Дхамса также видел то, с чем Шон соглашался лишь нехотя: путь монаха не для него.
Теперь Шон все понял.
"Откуда ты узнал об этом, Прасам? — молча спрашивал Шон у старого учителя. — Я бы ни за что об этом не догадался. Исполнять обет воздержания оказалось не так уж трудно, как только я принял решение.
Но потом Даниэла Уоррен вложила свою ладонь в мою и доверилась мне, позволив спасти ее от смерти. Или же все было наоборот? Может, это она увлекла меня к новой жизни?
Надо спросить об этом у Прасама, когда снова увижусь с ним, — решил Шон. — Если, конечно, мы еще увидимся".
Подобно Дэни, его мучили мрачные предчувствия: слишком много дилетантов и неизвестности. И время не терпит.
Увесистые капли барабанили по мягкой водоотталкивающей ткани пончо Шона и ровными струйками стекали вниз. Края его штанин уже успели промокнуть насквозь. Но компьютерный диск в пакете оставался сухим.
«Недурственно, как сказал бы Джилли, — мрачно подумал Шон. — В данном случае человек — всего лишь орудие, предназначенное для того, чтобы внести машину на территорию „Гармонии“ и вынести обратно. Если человек промокнет — пустяки. Главное, чтобы машина осталась сухой».
Секунды, оставшиеся до открытия «окна» в ограде, отсчитывались в голове Шона с точностью метронома. Хотя его поза ничуть не изменилась, возбуждение будоражило кровь, по мере того как обратный отсчет близился к нулю.
Как всегда, Шон наслаждался ночной свободой. Он был готов принять вызов, испытать знакомое чувство уверенности в том, что он занимается своим делом, в котором он достиг высот и которое любил.
Иногда и это имело значение.
Но вместе с осознанием собственных обострившихся чувств он понял, что на этот раз что-то идет по-другому. Его определение свободы изменилось. Какая-то часть его существа изнывала от нетерпения под неподвижной оболочкой. Эта часть хотела, чтобы все поскорее кончилось и он смог вернуться к женщине, которая ждала его потому, что он попросил об этом.
Вот так — просто попросил.
Но Дэни была настолько же покорна и послушна, как пантера, защищающая детенышей; непритязательна, как дикий тропический закат. Она обладала бритвенно-острым умом, а иногда и таким же язычком.
Однако она доверяла Шону, как никто другой.
Даже он сам.
Дождь лил, не соблюдая никакого ритма. Небо озаряли беспорядочные вспышки молний, за которыми следовали раскаты грома. Предсказуемыми были только повороты камер и удары сердца Шона.
Он досчитал последние секунды и вышел из-за пропитанного дождевой водой ствола пальмы. Он не спешил. Черно-серые тона пончо обеспечивали надежную маскировку при таком дожде, а быстрые движения всегда привлекают внимание. Приближаясь к стальной ограде, он медленно извлек из бокового кармана брюк кусачки.
Несколько осторожных царапин по металлу убедили Шона, что ему невероятно повезло: либо до того, как Катя приобрела поместье, либо после кто-то покрыл ржавые железные прутья слоем черной краски. Краска быстро отслаивалась. Соленый воздух делал свое дело, разъедая мягкое железо под ней.
Прутья ржавели неравномерно. Одни оказались слабее других. Шон быстро обследовал несколько прутьев, выбрал из них один и взялся за работу.
Сначала кусачки легко вгрызались в ржавый прут, а затем металл столкнулся со столь же крепким металлом. Шон схватился за кусачки обеими руками и надавил изо всех сил. От натуги пот выступил у него на лбу и на спине, но он не издал ни единого звука.
Наконец челюсти кусачек сомкнулись с еле слышным хрустом. Опустившись на колени, Шон быстро перекусил прут еще раз, на высоте нескольких дюймов над землей. Трехфутовый кусок вертикального прута упал на песок.
Шон попробовал повторить ту же операцию с соседним прутом, но на этот раз ему не повезло: железный стержень почти не пострадал от коррозии. Шон передвигал кусачки вверх-вниз, вверх-вниз, но перекусить прут ему так и не удавалось.
Его мозг неуклонно вел отсчет секунд, но Шон не суетился. Он просто сжимал кусачки, пока мускулы на его шее не вздулись, а пот не полил сплошной струёй по спине под пончо.
Наконец еще один отрезок прута упал на песок. Шон убрал кусачки, подобрал оба прута и протиснулся в отверстие в ограде.
Спустя несколько секунд он оказался в зарослях кустов высотой до пояса, высоких цветов и в тени изящного тюльпанового дерева. Обильная растительность подтверждала предположение, что обитатели «Гармонии» не склонны следить за тем, как туристы разминаются на волейбольных площадках по соседству.
Кроме того, листва надежно скрывала из виду непрошеного гостя. Прежде чем ближайшая к берегу камера завершила оборот и начала возвратное движение к незащищенному участку ограды, Шон уже оказался под прикрытием.
Джилли с блеском провел бы эту операцию, размышлял Шон. Да и Бостон проделал отличную работу, изнутри подтачивая систему безопасности обожаемого босса.
Спрятав обрезки прутьев в кустах, Шон окинул взглядом поместье. Система сигнальных прожекторов была ничем не лучше ограды — она давно требовала ремонта. Шон легко перебегал от тени к тени.
Только прожектора у плавательных бассейнов были в полном порядке. Шон обошел то место, где его могли заметить в ярком луче, а затем по-пластунски переполз через дорожку, ведущую к пляжным домикам и белому песчаному пляжу.
Из одного домика донесся голос.
Шон застыл, опасаясь, что его обнаружили.
Но интонация голоса не изменилась.
Быстро заглянув в окно ближайшего домика, Шон убедился, что он в безопасности. Один из гостей поместья, судя по акценту, прибывший из Венесуэлы, что-то пьяно бормотал, уткнувшись в грудь молодой уроженки Арубы, а та, уставившись в стену у постели, скакала на нем, двигая бедрами, как автомат. Судя по выражению ее лица, можно было подумать, что она чистит серебро.
«Скачи, скачи, пастушка, — мысленно подбодрил ее Шон. — Мне бы не хотелось наткнуться в темноте на этого гостя».
Дождь с силой бил в землю. Сверкали молнии, над поместьем грохотали раскаты грома.
Эта гроза была и удачей, и проклятием Шона. С одной стороны, все звуки тонули в ее шуме, а обитатели поместья были вынуждены сидеть взаперти. С другой стороны, неожиданная вспышка молнии могла выдать присутствие Шона с таким же успехом, как луч прожектора, направленный на сцену, утонувшую во мраке.
Шон отполз от пляжного домика, пробрался сквозь дебри пуансеттии, доходящие ему до подбородка, и устремился к белому каменному дому, украшенному лепниной. Попутно он оглядывался, высматривая охранников. С какой бы халатностью они ни несли службу в отсутствие Касатонова, Шон знал, что охранники где-то должны быть.
Так и есть: один из них пристроился на плетеном стуле на веранде пляжного домика, спасаясь от грозы. Когда Шон проскользнул мимо, охранник всхрапнул так громко, что на миг заглушил шум ливня.
Второй охранник заигрывал с горничной в еще одном пляжном домике. В отличие от пары, только что увиденной Шоном, здесь и мужчина, и женщина казались одинаково увлеченными своим делом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51