Мой отец, присутствовавший при погребальной церемонии, вернувшись вечером домой, обнаружил там нового гостя, и этим новым гостем был я.
– Мне бы очень хотелось, чтобы вам представился случай заняться этим фрагментом сатиры, этим первым взрывом гнева, нашедшего столь живой отклик в Европе и ставшего посвящением Байрона в поэты.
– Вы когда-нибудь видели его почерк?
– Да, конечно… Лорд Байрон бы связан с одним из моих друзей, чье имя, наверное, немного вам знакомо, поскольку в Англии оно еще популярнее, чем во Франции: с графом д'Орсе.
– Разумеется, я о нем знаю!
– Уж если у вас есть черновик Байрона, мне хотелось бы посмотреть, легко ли он работал и много ли делал правок.
– О, вам не следует полагаться на образчик, который у меня в руках: стихи слагаются легко, когда уязвленного поэта вдохновляет муза, именуемая Мщением. На пятьдесят первых стихов приходится не более десяти помарок… Однако, если вы желаете видеть эти стихи… подождите минуту…
И, обратившись к жене, он сказал ей несколько слов по-английски.
– В этом нет необходимости, – вмешался я, засмеявшись, – ведь я принимаю ваше предложение.
– И это было бы для нас большой радостью!
(Он предложил своей жене привезти меня в Ашборн и предоставить мне гостеприимство в пасторском доме.)
Затем, словно ему пришла в голову новая мысль, он сказал:
– Отлично! Да, приезжайте, у меня есть для вас подарок!
– Для меня?
– Да… О, только не подумайте, что это стихи Байрона: эти стихи – семейное наследство и, как вы понимаете… я ими дорожу.
– Будьте спокойны, я не допущу такой бестактности – просить их у вас!
– Прекрасно! Так мы договорились? – спросил он, и его взгляд и интонация указывали на радость, какую я ему доставлю, если приму его предложение с такой же искренностью, с какой оно было сделано.
Я протянул ему руку.
– Договорились, – подтвердил я, – я ваш гость до отбытия последнего поезда.
– Вы возвращаетесь в Лондон?
– Вероятно.
– И, проехав три четверти дороги до Ливерпуля, вы заедете туда?
– Да что мне делать в этом торговом городе?! Я с большим почтением отношусь к промышленности, но, как и все почтенное, промышленность внушает мне смертельную скуку.
– Вы не правы: Ливерпуль стоит посмотреть.
– То же самое говорил мне вчера лорд Холланд; он даже вручил мне кредитное письмо своему банкиру.
– А кому именно?
– Погодите-ка…
Я извлек письмо из кармана.
– Джеймсу Барлоу и компании.
– Улица Голубой Таверны?
– Именно так.
– Еще один довод для поездки в Ливерпуль!
– Вы полагаете, если я не совершу путешествие ради самого Ливерпуля, так сделаю это ради господ Джеймса Барлоу и компании?
– Для них вы не станете это делать: вы это сделаете ради самого себя.
– Я вас не понимаю.
– Так вот, предположите, например, что в Ашборне я дам вам сюжет для романа в шести, а то и восьми томах!
– Прежде всего вы доставили бы мне удовольствие, дорогой мой соотечественник, поскольку сюжет упомянутого вами романа наверняка представлял бы собой нечто выдающееся.
– И к тому же представьте себе, что эти шесть – восемь томов – не более чем первая часть.
– Так, понимаю… И что, вторая часть находится в Ливерпуле?
– Да.
– У господ Джеймса Барлоу и компании?
– Точно.
– В таком случае я отправлюсь в Ливерпуль.
– Тогда поехали! Я в этом и не сомневался.
Затем, повернувшись к жене, он добавил по-английски:
– Господин Дюма едет с нами в Ашборн.
Похоже, у нее возникло несколько возражений хозяйственного характера.
– Хорошо, хорошо, хорошо! – повторил пастор по-французски. – Моя жена содрогается при мысли, что ей придется угощать чем Бог послал столь известного человека, а я отвечаю ей, что мы вас накормим письмами пастора Бемрода.
– А кто это такой – пастор Бемрод?
– Вы не догадываетесь?
– Нет.
– Это герой вашего будущего романа, характер, замешанный на доброжелательности, гордыне и простодушии, нечто среднее между Стерном,. Стерн, Лоренс (1713–1768) – английский писатель-сентименталист, по профессии священник; особенность его стиля: многочисленные отступления, беседы с читателем, повествование от имени героя.

и Голдсмитом Голдсмит, Оливер (1728–1774) – английский поэт, романист, эссеист, комедиограф и историк; пытался возродить английскую реалистическую комедию; в своих произведениях отметил губительное влияние промышленного переворота на английскую деревню; бродяжничал по Европе, сменив много профессий.

между «Векфильдским священником» «Векфильдский священник» («The vicar of Wakefield»; 1776) – роман Оливера Голдсмита, описывающий историю семьи сельского пастора, которого преследует местный помещик; написан в духе сентиментализма.

и «Сентиментальным путешествием» «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» («A sentimental journey through France and Italy»; 1768) – сочинение Стерна, написанное от имени упомянутого в «Гамлете» Шекспира королевского шута Йорика; автор описывает в книге не события, которые он видит, а субъективную реакцию на них.


– Так это шедевр?
– Ей-Богу!..
– Вперед за шедевром! Я его беру.
– Правда, это шедевр в письмах.
– О, какой вопль вырвется у моего издателя!
– Почему?
– Почему? Он в этом ничего не смыслит, но тем не менее вопить будет.
– Но, в конце концов, есть же этому объяснение.
– Дело в том, что у нас существует предубеждение против романов в письмах… Говорят, они скучны.
– А, да, я понимаю: из-за «Клариссы Гарлоу» и «Новой Элоизы»… «Юлия, или Новая Элоиза» («Julie ou la Nouvelle Heloi'se»; 1761) – эпистолярный роман Руссо; в основе его сюжета – протест полюбивших друг друга девушки-дворянки и юноши-разночинца против консервативного общества и сословных предрассудков. Имя героини взято Руссо из известной во Франции истории трагической любви философа и богослова Пьера Абеляра (1079–1142) и племянницы каноника Фульбера – Элоизы (ок. 1100–1163), которым не позволили соединиться злоба и зависть родственников.

Вы опрокинете эти предрассудки, опубликовав роман в занимательных письмах: вы ведь сочиняли вещи более трудные!
– Ну уж!..
– К тому же, когда вы прочтете письма, это ничуть не обяжет вас публиковать их.
– Таким образом, я сохраняю за собой мою свободную волю?
– Само собой разумеется… Мне ли судить, что скучно, а что занимательно, мне, сельскому пастору?
– О, в этом отношении я доверюсь скорее вам, нежели некоторым критикам из числа моих друзей или недругов!
– Тогда отправимся в путь, поскольку жена моя словно на горячих углях при мысли, что мы опоздаем на станцию, пропустим этот поезд и она лишится двух часов, нужных ей для того, чтобы приготовить гостю обед.
Я достал мои часы.
– Так когда же отправляется поезд?
– Без четверти час.
– А уже двадцать минут первого.
– И нам предстоит пройти две мили вмести с детьми.
– У меня есть карета и лошади, способные мчаться, как ветер… Собирайте вашу стаю (дети в это время рвали цветы); я велю запрягать, и мы отправляемся.
– Но вы почти не видели Ньюстедское аббатство.
– Что ж, вы расскажете мне о том, чего я не успел осмотреть.
– Согласитесь, пастор Бемрод не выходит у вас из головы.
– О, так оно и есть!
– Что же, велите запрягать… Джордж! Ада!
Дети, затерявшиеся на лужайке, встали, и их головы показались над высокими травами.
Я побежал к карете.
Кучер заканчивал запрягать, когда молодое и прекрасное семейство появилось у мрачных ворот Ньюстедского аббатства.
Мы сели в карету, через четверть часа уже были на станции, а еще через час вышли в Чидле.
Здесь мой соотечественник протянул руку и, указывая мне на колокольню, вокруг которой, примерно в двух милях от нас, сгрудилось множество домов, утопающих в зелени, произнес:
– А вот и Ашборн.

IV. Письма пастора Бемрода

Нет ни малейшей необходимости описывать читателям деревню Ашборн (они с ней знакомы) и пасторский дом (они его посещали).
Деревня, правда, увеличилась на два десятка домов, но пасторский дом сохранил свой былой облик; только фрески пастора Бемрода – эти изысканные алтари Гименею, эти нежные голубки, целующиеся на колчане и скрещенным с ним луком – исчезли под бумажными обоями жемчужно-серого цвета с темно-серыми разводами.
Обеденная зала осталась такой же, кабинет – таким же, и его окна по-прежнему выходят в тот же садик, где распевают конечно не те же самые соловьи, но потомки той птицы, которая во времена доброй г-жи Снарт пела там так мелодично, что г-н Бемрод принял ее за душу последней из умерших дочерей своей хозяйки.
Однако, что вполне понятно, когда я вошел в пасторский дом, о преданиях которого я совершенно ничего не знал, все это не могло меня взволновать.
Но что я отметил, так это атмосферу опрятности и довольства, которой веет уже на пороге дома, где живут молодые хозяева: это чувствовалось и в радости собаки, встретившей отца, мать и детей громким лаем и вилянием хвоста, и в доброжелательной улыбке, игравшей на губах молоденькой служанки – горничной и кухарки одновременно.
Сразу же по возвращении домой вся семья занялась домашним хозяйством: жена пошла на кухню, служанка побежала на птичий двор, дети завладели садом, а муж отправился за письмами, предварительно устроив меня в милой небольшой комнате на втором этаже, окно которой выходило на дорогу.
Минут через десять он вернулся с полусотней писем в одной руке и рукописью – в другой.
– Держите, – сказал он, протянув мне все эти бумаги, – вот ваш готовый роман.
– Благодарю вас, мой хозяин… Знаете, поговаривают, что так они и приходят ко мне. Но я опасаюсь…
– Чего?
– Что перевод потребует от меня больше усилий, нежели само сочинение романа, и что, дойдя до третьего письма, я покину пастора Бемрода и возвращусь к капитану Полю,. Капитан Поль – заглавный персонаж повести Дюма (1838), прототипом которого является один из основателей флота США адмирал Пол Джонс.

к д'Арманталю Шевалье д'Арманталь – заглавный персонаж исторического романа Дюма (1842).

или какому-нибудь д'Артаньяну Д'Артаньян – один из самых известных персонажей Дюма, главный герой «мушкетерской» серии (1844–1850).


– Я предусмотрел это, – с улыбкой отозвался мой хозяин.
Я взглянул на него:
– Вы предусмотрительны?
– Да, я всегда думал о том, что вы или кто-нибудь из ваших собратьев по перу – Бальзак, Бальзак, Оноре де (1799–1850) – великий французский писатель-реалист; начиная с 1829 г. создавал эпопею «Человеческая комедия», грандиозную по охвату жизни Франции 1816–1848 гг.

Сю Сю, Эжен (настоящее имя – Мари Жозеф; 1804–1857) – французский писатель, по образованию врач; автор авантюрных романов; за критику общества подвергался преследованию властей.

или Жорж Санд – приедет в Ньюстедское аббатство, я узнаю о его появлении и предложу ему подарок, который сейчас предлагаю вам.
– И, будьте откровенны, кому из четырех вы предпочли бы сделать этот подарок?
– Жорж Санд. Эта вещь в жанре ее восхитительных пасторалей. Основу творчества Жорж Санд составляют социальные романы. К «восхитительным пасторалям» можно отнести: «Грех г-на Антуана» («Le Рёспё de M.Antoine»; 1847), повести из сборника «Чертова лужа» («La Маге аи Diable»; 1846), «Маленькая Фадетта» («La Petite Fadettes»; 1846–1848), «Звонари» («Les Maitres sonneurs; 1853).


– Да, но что касается меня, то, не правда ли, легко будет догадаться, что это снова какой-то случай дал в мои руки эту рукопись?
– Это тем более вероятно, что роман в письмах вовсе не в вашей манере.
– Что ж делать? Я постараюсь опередить критику; я расскажу о нашей встрече во всех подробностях, точно так же как рассказал о найденной мною в Библиотеке знаменитой рукописи графа де Ла Фера, откуда были позаимствованы «Мушкетеры»; В предисловии к роману «Три мушкетера» («Les Trois mousquetaires»; 1844) Дюма называет одним из основных своих источников некую рукопись под названием «Воспоминания г-на графа де Ла Фера, касающиеся некоторых событий, происшедших во Франции к концу царствования короля Людовика XIII и в начале царствования короля Людовика XIV» («Memoire de M. le comte de La Fere, concernant quelques-uns des evenements qui se passerent en France vers la fin du regne du roi Louis XIII et le commensement du regne du roi Louis XIV»), будто бы хранящуюся в парижской Королевской библиотеке. Напомним, что граф де Ла Фер – подлинное имя Атоса, одного из главных героев «мушкетерской» серии Дюма.

я расскажу… я расскажу всю правду; и тем хуже для тех, кто мне не поверит!
– Однако в свое оправдание вы сможете сказать, что перевели письма с оригинала. За вами останется совсем небольшая заслуга – сделанный перевод.
– Перевод – это как раз то, что мне трудно дается.
– Перевод уже сделан.
– Неужели сделан? – Да.
– Кем же?
– Мною.
– Вами?!
– Взгляните на эту рукопись! Я взял у него рукопись.
– Так здесь перевод этой толстой пачки писем?
– В свободные минуты я развлекался, переводя их.
– Поистине вы необычайно полезный человек!
– Но вы же понимаете, что, возможно, перевод не очень-то литературный, но зато буквальный.
– Однако, поскольку труд полностью завершен, дорогой мой хозяин, следовало бы, как мне кажется, сделать одно совсем простое дело.
– И какое же?
– Опубликовать эти письма под вашим именем. Пастор усмехнулся:
– Я отнюдь не страдаю таким честолюбием, какое постоянно одолевало этого бедного господина Бемрода.
– В чем же состояло его честолюбие?
– В стремлении напечататься.
– У него было такого рода честолюбие?
– Вы убедитесь в этом, прочитав его письма.
– Возможно! Что касается меня, отвечу вам одной фразой: если во всей этой объемистой истории есть какой-то интерес, а подобный интерес должен существовать, раз такой человек, как вы, взял на себя труд ее перевести, то честолюбие славного пастора будет удовлетворено.
– Какая радость для него!
– Как это радость?! Разве он не умер?
– Да, конечно, сорок или пятьдесят лет тому назад.
– Черт возьми!
– Ну, а теперь я вас покидаю… Слева от вас – подлинники писем, справа перевод, а в том углу – подзорная труба.
– Подзорная труба! А зачем она?
– Кто знает, может быть, вам понадобится оглядеть окрестности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101