Каменщик приоткрыл дверь и вошел на цыпочках, приняв все необходимые меры предосторожности.
Догадавшись о том, что у него было на уме, я постарался развеять его страхи.
Затем я объяснил ему, почему прошу его разрушить сделанное им прежде, то есть размуровать дверь.
Но каменщик в знак отказа покачал головой и заявил:
– Господин Бемрод, если бы вы дали мне ваше полугодовое и даже годовое жалованье, я все равно бы этого не сделал.
Я настаивал на своем, но тщетно. Он сделал знак подручному следовать за ним и, удаляясь от меня, не переставал повторять:
– О конечно же нет, даже за сто фунтов… даже за двести фунтов стерлингов!.. Я слишком дорожу спасением моей души!.. Деньги – это хорошо, но они не стоят вечного проклятия… Прощайте, господин Бемрод!
Затем, дойдя до двери, каменщик прокричал в последний раз:
– Прощайте, господин Бемрод!
После этого он затворил дверь и удалился, то и дело оглядываясь, словно боялся, что дама в сером идет за ним по пятам.
Робость этого человека произвела на меня такое действие, какое, разумеется, и должна была произвести, – она пробудила во мне мужество. Я почувствовал себя весьма храбрым человеком, поскольку отваживался на такой поступок, о каком никто другой не смел бы и подумать.
Моя решимость только возросла.
И тут я подумал о рудокопе, видевшем даму в сером, преследовавшем ее, заклинавшем ее; в свое время мужеством рудокопа восхищалась вся деревня, и, должен сказать, в ночь, предшествовавшую дню, когда началась моя болезнь, я, вспоминая совершенное этим человеком, при этом боясь обернуться, не осмеливаясь высечь огонь, под полночный бой часов прячась под одеялами, – я, повторяю, вспоминая его мужество, тоже искренне им восхищался.
Поэтому мне показалось, что такой человек достоин стать моим соратником в столь авантюрной затее, и я передал ему просьбу прийти ко мне.
Его не оказалось дома: он работал в руднике.
Но, к счастью, поскольку следующий день был воскресным, он должен был в этот же вечер вернуться домой.
Все остальные шесть дней недели он ночевал в руднике.
К семи вечера рудокоп возвратился домой.
В восемь, успев лишь поужинать, он уже стучал в дверь пасторского дома. Я, дорогой мой Петрус, довольно неплохо изучил людей, чтобы понимать разницу между их состоянием при полном и при пустом желудке, причем даже у самых крепких натур. Так что я поздравил себя с тем, что имею дело с человеком, у которого желудок полный, поскольку надеялся, что под стать такому желудку найду сердце более отважное, чем то, каким оно бывает при пустом желудке.
И правда, он вошел в мою комнату с улыбкой, играющей на губах.
«Слава Богу, – подумалось мне, – я нашел нужного человека!»
Однако при первых же моих словах о задуманном мною деле он меня прервал.
– Господин Бемрод, – сказал он, покачав головой, – если бы вы дали мне все ваше жалованье за год и даже за два, я не сделал бы того, о чем вы меня просите… Нет, и за двести фунтов стерлингов нет… даже за четыреста!
– Но почему? – спросил я.
– Почему? Вы меня спрашиваете, почему? Да потому что дама в сером может быть в своей комнате!
– Ну, и что из этого?.. Ведь она ваша старая знакомая, не так ли?
– Бесспорно.
– Разве вы мне не говорили, что однажды видели ее ночью?
– Да, конечно, но именно потому, что я ее уже однажды видел, я не рвусь увидеть ее снова.
– Однако, мне кажется, с вами ничего дурного не случилось из-за того, что вы ее видели?
– Господин Бемрод, я ее не искал. Если она и явилась мне, так это потому, что сама решила явиться; значит, это ее устраивало, и моя храбрость не играла никакой роли в спектакле, на котором я присутствовал. Тем не менее вы сами замечаете: из-за того, что я ее один раз видел, из-за того, что я ее по неосторожности преследовал и дерзко ее звал, половина моих волос побелела!.. Господин Бемрод, пусть бежит за дамой в сером кто угодно, но только не я! Я этого делать не буду, клянусь вам! Не надо искушать Бога, господин Бемрод!
И повернувшись на каблуках, он удалился, повторяя:
– То есть даже за пятьсот фунтов стерлингов, даже за тысячу я не стану делать то, о чем вы меня просите… Прощайте, господин Бемрод!
«Ах, проклятие, – сказал я себе, – похоже, я имею дело с презренными трусами! Ладно, не буду их изобличать; я сделаю один то, что они не отваживаются сделать вместе со мною».
И я послал к каменщику за киркой.
Но он мне ее не дал, догадываясь, для какой цели я хочу ею воспользоваться.
Тогда я послал к рудокопу за кайлом, но он ответил:
– Нет уж, я знаю, для чего она понадобилась господину Бемроду!
Вы представляете, дорогой мой Петрус, как вследствие всех этих отказов я вырастал в собственных глазах.
Мой рост достиг сотни локтей, и я смотрел на всех этих людей с высоты моей гордыни!
Я стал сам искать нужные инструменты во всех закоулках пасторского дома и в конце концов нашел скарпель, Скарпель – каменотесный резец, долото.

молоток и лом.
Это было все необходимое для осуществления моего замысла.
Однако теперь, располагая этими предметами, я решил подождать день-два с тем, чтобы силы мои окрепли.
Забыл Вам сказать, что, опасаясь новых ночных приступов горячки, я велел мужу служанки спать в моей комнате.
Но с наступлением дня я его отпускал.
Делал я это, быть может, потому – признаюсь Вам в этом, поскольку обязался ничего от Вас не скрывать, – быть может, потому, что я был бы несколько раздосадован появлением у меня этого соратника и этого союзника против дамы в сером как раз тогда, когда я готовил против нее столь страшный поход.
Вы ведь знаете, как глубоко презирал я даму в сером при свете дня!
Это презрение привело к тому, что в одно прекрасное утро я взял лом, молоток и скарпель и поднялся на третий этаж, преисполненный решимости пробить брешь в кирпичной кладке.
Этот проклятый третий этаж был чертовски темен и всякий раз, когда я туда поднимался, производил на меня какое-то странное впечатление.
Моя решимость, непоколебимая на лестничной площадке второго этажа, слабела с каждой новой ступенькой, на которую я поднимался, а на последней сошла на нет.
Я прибегнул к моему обычному способу подбодрить самого себя – открыл двери чердака и бельевой, благодаря чему осветил лестничную площадку.
Впрочем, я слышал, как Мэри расхаживала по дому, и крикнул ей, чтобы она не уходила, не предупредив об этом меня.
Затем, успокоенный ее обещанием, я принялся за работу.
Сначала, должен признаться, дорогой мой Петрус, я бил слабо и часто не попадал по скарпелю, но постепенно рука моя окрепла, удары мои становились все более сильными и уверенными, и первые отбитые куски кирпича так и разлетались в разные стороны. Работа разогрела меня, и под конец я ощутил тот лихорадочный жар, какой человек вкладывает во всякие действия, связанные с разрушением. Менее чем через четверть часа стена была пробита насквозь, и за нею я нащупал дверь.
Тут пришло время использовать лом; я вставил его в отверстие, проделанное скарпелем, и, действуя этим инструментом как рычагом, добился того, что сначала раскачал, а затем и отвалил несколько кирпичей.
Через это отверстие я увидел часть двери.
То была старая дубовая дверь со вбитыми в нее медными гвоздями; дуб оказался изъеден древоточцем, а медь – окислившейся.
Я бы сказал, что это была дверь в подземелье, в застенок, в тюрьму, – словом, в какое-то жуткое место.
Признаюсь, я вздрогнул, когда увидел эту дверь.
– Мэри! – крикнул я. – Вы еще здесь?
– Да, сударь, – откликнулась она.
– Что вы делаете?
– Готовлю завтрак для вас.
– Вот и не отходите от плиты!
– Что вы!.. Ведь молоко может убежать!
Вы, дорогой мой Петрус, даже не можете себе представить, как при определенных обстоятельствах бывает достаточно какого-нибудь пустяка, чтобы человек приободрился. Что касается меня, я знал, что этот диалог, такой коротенький и ничего не значащий, даст мне очень много. Обретя уверенность в том, что мое молоко не убежит, так как Мэри присматривает за ним, я снова почувствовал себя преисполненным мужества и возобновил свою работу с еще большим жаром. В одно мгновение нижняя треть двери была размурована, несмотря на сопротивление затвердевшего цемента, а оно оказалось немалым: мой приятель-каменщик делал свое дело на совесть.
Я начал действовать из любопытства, а продолжал из гордыни.
«Ах! – говорил я себе, выбивая из кладки очередной кирпич. – Ах, ведь это каменщик должен был разбивать кладку! Ах, ведь это рудокоп должен был проделывать отверстие! Но они не отваживаются ни на то ни на другое. Им, трусам, видите ли, страшно! И вот я, священник, подаю им пример мужества! По правде говоря, это позор для них! И в то же время какая слава это для меня! Какая жалость, что подобное проявление неустрашимости, проявленное и оцененное в бедной валлийской деревушке, остается неведомым для мира! Представьте, что в моем распоряжении есть средства оповещения, и тогда добрая половина Англии только обо мне и будет говорить! Люди скажут: „А вы знаете, что сделал этот мужественный, отважный, доблестный Бемрод?! Вы знаете это? Нет? Ну что ж, вот что он сделал…“»
На свою беду, в эту самую минуту я услышал, что дверь пасторского дома закрывается.
– Мэри! – крикнул я. – Мэри, куда вы? Я ведь запретил вам выходить. Никто мне не ответил.
Я поспешно спустился вниз.
Завтрак мой стоял готовый на столе, а Мэри просто-напросто отправилась за сахаром к бакалейщику.
Я проводил ее взглядом: она вошла в лавочку торговца, а затем вернулась в дом с купленным ею колониальным товаром.
Это натолкнуло меня на мысль задать себе вопрос, почему в колониях не существовало преданий, подобных тому, которое я хотел ниспровергнуть, и сам себе ответил с уверенностью, способной, думаю, Вас поразить: на Ямайке, Ямайка – крупный остров в Карибском море, открытый Колумбом в 1494 г.; в 50-х гг. XVII в. захвачен англичанами; население его – преимущественно потомки негров-рабов, ввезенных после истребления испанцами коренного индейского населения.

на Сан-Доминго, Сан-Доминго (Гаити) – второй по величине остров из группы Антильских; ныне на западной части острова находится независимое государство Гаити, на восточной части – Доминиканская республика.

в Гаване, Гавана – столица Кубы с 1902 г., основана в 1515 г.

на острове Бурбон, Остров Бурбон – название до 1793 г. (фактически до 1848 г.) острова Реюньон в Индийском океане, в группе Маскаренских островов, в 700 км к юго-востоку от Мадагаскара; открыт португальцами в 1598 г.; затем был французской колонией; с 1946 г. заморский департамент Франции.

и на острове Маврикий Маврикий (соврем. Иль-де-Франс) – остров в западной части Индийского океана, в группе Маскаренских островов; до XVI в. был необитаем; в нач. XVI в. там появились первые европейцы – португальцы; в 1598 г. стал принадлежать голландцам, назвавшим его Маврикием (в честь принца Морица Оранского); в 1715 г. был захвачен французами и переименован в Иль-де-Франс; в 1810 г., после победы англичан над французскими гарнизонами, перешел во владение Англии; с 1968 г. независимое государство.

под прекрасным чистым небом с его всегда сияющим солнцем и не затянутой облаками луной, на земле, не ведающей туманов, с ее ясно очерченной твердью, с ее прозрачным воздухом, с ее голубыми далями – на такой земле нет прибежища для несчастных призраков.
Ну что призраку делать в этих знойных краях, где ночью так же жарко как днем, где не бывает даже намека на туман?!
Где ему скрываться?
Он был бы обнаружен, окружен и пойман уже через десять минут после того, как рискнул бы выйти из-под земли!
Всем этим видениям нашего воображения нужен густой и туманный воздух Севера; нужны старые башни на берегах озер; нужен ночной ветер, шелестящий в тростниках; нужны испарения влажной земли; нужна высокая зеленая кладбищенская трава; нужны склизкие плиты монастырских дворов, шатающиеся надгробные камни, подтачиваемые дождями, разъедаемые мхами, приподнимаемые суевериями.
Вот почему, подобно побежденным племенам, которые отступают, скрываются и мало-помалу исчезают перед лицом победителя, выходцы с того света, призраки, привидения прячутся среди жителей Севера, в темных лесах Германии, в старинных замках Швеции, в высоких горах Шотландии, в сумрачных долинах Уэльса и на широких равнинах Ирландии, похожих на озера зелени.
Не буду от Вас скрывать, что я был весьма удовлетворен таким объяснением.
И правда, согласитесь, дорогой мой Петрус, что мое решение загадки отличается редкостной находчивостью и что для столь ясного и точного суждения, какое я предлагаю Вам, необходимы та ясность ума, та четкость мыслей, какие я сохраняю даже будучи обременен самыми серьезными тревогами, даже перед лицом самых грозных опасностей.
Эта вполне естественная удовлетворенность самим собой привела меня к мысли, что я мог бы написать прекрасное сочинение о суеверных преданиях различных народов, отличающихся друг от друга в зависимости от климата и местопребывания, начиная с Древнего Египта и до наших дней.
То была бы настоящая поэтическая история мира.
– Почему бы мне не сочинить такую поэтическую историю, по-иному любопытную, по-иному живописную, по-иному философскую, чем «Всемирная история» Боссюэ?. «Рассуждение о всемирной истории» («Discours sur l'Histoire universelle»; 1681) – основная историческая работа Боссюэ.

Почему бы мне ее не сочинить, – воскликнул я, – вместо этой сухой и скучной истории галло-кимров, что в любом случае будет всего лишь летописью маленького народа, который возник, жил и угас в подчиненном положении, то ли составляя в давно минувшие времена одно из трех или четырех сотен племен Галлии, то ли будучи поглощен пиктами? Пикты – название группы племен, составлявших древнее население Шотландии; в IX в. были покорены скоттами и смешались с ними.

Цезаря, саксами Гарольда или норманнами Вильгельма В 912 г. один из вождей норманнов, Хрольф Пешеход (860–932), прозванный так за большой вес, мешавший ему ездить верхом, захватил Северо-Западную Францию, получившую по его соплеменникам название Нормандия, и, приняв крещение (скандинавы в X в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101