https://wodolei.ru/
я здесь, слабая, безоружная и беззащитная; я жду… и, если вы сделаете хотя бы шаг, если вы поднимете на меня руку, помощь ко мне придет… Какая – этого я не знаю; откуда – не ведаю, но помощь придет, повторяю вам! Только попытайтесь!..
Ошеломленный г-н Стифф на мгновение застыл в нерешительности; затем, словно устыдившись отступать перед женщиной, он бросился к Дженни.
Но в ту же секунду я распахнул дверь и, удержав его за плечо, крикнул:
– Осторожней, господин Стифф, я здесь! У Дженни вырвался крик радости:
– О, я же говорила тебе, мерзавец, что Бог не спускает с тебя глаз!
– Так-так! – процедил г-н Стифф, скрежеща зубами. – Это вы, господин Бемрод?
– Да, сударь, это я, и, хотя характер у меня мягкий, хотя я служитель мирного Бога, заявляю вам, что человек, нанесший такое оскорбление моей жене, рискует жизнью, если останется под моей крышей еще хоть минуту!
Я чувствовал, что бледнею; угрозу я выкрикнул резким голосом; мои пальцы, опущенные на его плечо, сжимались все сильнее и вонзались в его тело, словно когти ястреба.
Однако ему было настолько стыдно ретироваться таким позорным образом, что он рискнул, отступая, огрызнуться:
– Хорошо, мне надо было бы сообразить: жена сделала вид, что осталась в одиночестве, а муж спрятался… западня по всем правилам! Сколько это стоит, господин Бемрод? Если сумма не превышает наших возможностей, дело можно уладить.
Я даже не расслышал окончания фразы, произнесенной сдавленным голосом.
Обеими руками я схватил его за горло и стал душить.
– Друг мой, друг мой! – воскликнула Дженни, бросаясь ко мне. – Что ты делаешь?! Ты же пастор!..
– Ты права, – ответил я. – Однако, и ты с этим согласишься, происходящее здесь способно заставить рыдать ангелов, как сказано у Шекспира. Нет, господин Стифф, – сказал я управляющему, выпуская его из своих рук, – нет, жена моя действительно оставалась одна в доме; нет, я не прятался; нет, это вовсе не западня; нет, у вас не найдется суммы заплатить за содеянное, поскольку никакие деньги не могут искупить оскорбление, которое вы нам нанесли… Такие оскорбления искупить нельзя, сударь; их можно только простить. Уходите и покайтесь; быть может, тогда вас простят…
Тут я поднял с пола его шляпу и протянул ему.
– Уходите, – повторил я, – и поостерегитесь искажать истину, рассказывая об этом злоключении; что касается меня, то я обещаю вам хранить молчание; так что, если об этом что-то станет известно, источником слухов можете быть только вы… Уходите, господин Стифф, уходите!
Мгновение он колебался, словно выискивая возможность уничтожить нас обоих; но, видя, что Дженни остается спокойной и полной достоинства, а я – твердым и решительно настроенным, он лишь пробормотал:
– Скоро мы еще посмотрим, чем все это кончится! Затем, вырвав свою шляпу из моей руки, он бросился в столовую и, натыкаясь там на стол и стулья, добрался до уличной двери и с силой громко ею хлопнул, выражая свой гнев.
– Друг мой! – воскликнула Дженни, бросаясь в мои объятия. – Какой же это бесчестный человек! И какое счастье, что ты появился!
XXXI. Оройт I
Все, что я видел и слышал, избавляло Дженни от всякого объяснения; однако Вы прекрасно понимаете, дорогой мой Петрус, что после подобной сцены вопросы «как?» и «почему?» беспорядочно следовали одни за другими.
Уже давно господин управляющий не обходил своим вниманием мою жену. В тот самый день, когда он встретил нас и почти насильно привез в замок, ему удалось среди бесчисленных своих непристойностей сделать несколько комплиментов насчет ее красоты; она приняла их за обычные банальности и придала им не больше значения, чем обычно заслуживают подобные пустяки.
Но, всякий раз, когда управляющий снова видел Дженни, он пытался приблизиться к своей цели хоть на шаг. В тот день, когда этот господин вместе с женой явился к нам с визитом, он воспользовался тем, что Дженни, опередив г-жу Стифф, первая вошла в мой кабинет, сжал руку моей жены и признался в любви к ней.
Этим и объяснялся жест Дженни, который я заметил, не придав ему значения.
Наконец, узнав от графского арендатора, что я вместе с ним еду в Ноттингем, а затем увидев, что тот возвратился без меня, он сообразил, что, вероятно, дела задержат меня в городе до следующего утра, и решил, воспользовавшись моим отсутствием, предпринять серьезную атаку.
Вы можете представить себе начало сцены, зная ее финал: сначала он предложил свою любовь, затем предложил деньги, а потом решился на насилие.
Я появился как раз в то время, когда моя мужественная Дженни отвергла эту гнусность, оскорбив насильника и выказав ему презрение.
Все это удручало и не предвещало ничего хорошего. Он ушел, как Тартюф Тартюф – главное действующее лицо прославленной комедии Мольера «Тартюф, или Обманщик»; тип человека, прикрывающего маской добродетели и благочестия свои низменные помыслы и поступки. Его имя стало синонимом лицемерия и ханжества. Здесь имеется в виду сцена (IV, 7) комедии. Когда муж-простак Оргон, возмущенный, что Тартюф ухаживал за его женой, выгнал святошу, тот, уходя, пригрозил, что лишит покровителя его имущества.
из французской пьесы, заявив, что о нем еще услышат. К несчастью, я не мог утешить Дженни после всего происшедшего, так как не принес из Ноттингема радостных новостей.
Поскольку она рассказала мне все, я тоже ей все рассказал.
Дженни выслушала меня с примерным смирением.
– Друг мой, – отвечала она, – связав меня с тобой, Господь соединил нас как для счастья, так и для беды; счастью мы радовались вместе, перенесем вместе и беду. И вот увидишь, как в решающую минуту ты пришел мне на помощь, так в самый трудный час Господь пошлет нам поддержку. Не будем терять веру, остальное свершит Всевышний.
Поскольку я не имел никакой возможности бороться с одним из моих врагов, а уж тем более с двумя, мне, естественно, пришлось прибегнуть к совету жены; однако, должен признаться, готовящегося нам удара я ждал с меньшей верой и смирением, нежели она.
Мы решили ничего не говорить ее отцу и матери; они ничего не подозревали, они не знали о ненависти ректора к моей особе и о любви управляющего к Дженни – зачем же их тревожить?!
Что касается столь нужной нам финансовой помощи, то мы были уверены, что она невозможна. Если даже у доброго г-на Смита имелись какие-нибудь наличные деньги, то слишком уж велики были долги, какие ему пришлось взять на себя в связи с покупкой фортепьяно для дочери.
Мы выложили на стол наши семь фунтов стерлингов.
В крайнем случае, месяца три мы могли бы на них просуществовать, но, чтобы добиться такого чуда экономии, нам нельзя было потратить на что-нибудь другое ни одного шиллинга из этой жалкой суммы.
И к тому же время от времени я вспоминал то, о чем не говорил ни г-ну Смиту, ни его супруге, ни Дженни, – о моем денежном долге или, вернее, о долге моего отца, ставшего затем моим долгом, когда я взялся выплачивать по одной гинее каждые три месяца.
В особенности же я вспоминал о нем вследствие подписанного мною обязательства, в соответствии с которым из-за двух не внесенных в срок платежей мне надлежало тут же выплатить всю сумму долга.
Каким же образом изъять одну гинею, которую мне предстояло отдать, из семи оставшихся у нас?
Одну гинею я уже не отдал вовремя кредитору и, если через семь недель не вручу ему вторую, то мы должны будем выплатить полностью пятьдесят фунтов стерлингов. И как же мне признаться в этом Дженни?
Но тут у меня была надежда: дело в том, что г-н Рам (так звали купца из Ноттингема), всегда своевременно получая деньги от моего отца, а затем от меня, давал нам некоторую отсрочку.
Отсрочка – вот что мне требовалось!
Моя служба предоставляла мне много досуга, а любовь Дженни превращала его в блаженнейший отдых; я мог приняться, наконец, за свое большое сочинение, начать которое до сих пор мне мешали обстоятельства.
Поскольку это во всех отношениях было самым разумным делом, я решил приступить к работе как можно скорее.
Мне только не хотелось идти по собственным следам: то, что я отбросил, так и должно остаться отброшенным.
К тому же в моем сознании произошло немало перемен и перед моим воображением открылись новые горизонты. К моему прежнему познанию человека прибавилось познание мира, почерпнутое мною в течение четырех месяцев подлинной жизни.
Теперь я знал, каким должно быть сочинение, способное понравиться моим современникам: во всяком случае, это была не эпическая поэма, на которую мне пришлось бы потратить лет десять жизни; не трагедия, для постановки которой я не смог бы найти театра; не трактат по сравнительной философии, который мне пришлось бы издать за собственный счет.
Нет, то будет нравоучительное повествование вроде романов Лесажа, Лесаж, Ален Рене (1668–1747) – французский писатель, автор т. н. плутовских и бытовых романов и сатирических комедий, часть из которых были вольными переводами.
Ричардсона; Ричардсон, Сэмюель (1689–1761) – английский писатель, автор психологических сентиментальных семейно-бытовых романов: «Памела, или Вознагражденная добродетель», «История сэра Чарлза Грандисона», «Кларисса Гарлоу».
или аббата Прево Прево д'Экзиль, Антуан Франсуа (1697–1763) – французский писатель, аббат; автор многих романов, среди которых знаменитая «История кавалера Де Гриё и Манон Леско» (1731), осуждающая сословные предрассудки и запрещенная в свое время как оскорбляющая мораль.
«Жиль Блаз», «История Жиль Блаза из Сантильяны» («Histoire de Gil Bias de San-tillane») – плутовской роман Лесажа, созданный в 1715–1735 гг.; в этом произведении испанский колорит и имена (действие происходит в Испании) скрывает обличение автором нравов и пороков французского общества его времени.
«Памела», «Памела, или Вознагражденная добродетель» («Pamela, or Virtue rewarded»; 1740) – психологический эпистолярный роман Ричардсона; основное его содержание – переживания и мысли героини, простой служанки, отстаивающей свою добродетель и таким путем добивающейся преуспеяния; попутно значительное место в романе уделено критике пороков дворянства.
«Кливленд» «Кливленд» (точнее: «Английский философ, или История Кливленда, незаконного сына Кромвеля, им самим написанная» – «Le Philosophe anglais ou l'Histoire de Monsieur Cleveland, fils nature! de Gromwell, ecrite par lui-meme»; 1731–1739) – роман Прево, написанный в духе Просвещения: в нем решаются проблемы «естественного человека», живущего на лоне дикой природы в его столкновении с цивилизацией; мрачный колорит повествования и суровый характер Кливленда, постоянно неудовлетворенного всем, предвещает жанр «черного романа» ужасов.
– вот что волновало общество, вот что я, с моим знанием человека, сочиню под громкие рукоплескания моих современников.
Кстати, что помешает мне слегка пронизать эту книгу присущим мне духом сатиры, мощным и требующим выхода?! Что помешает мне живописать такого лицемера, как ректор, такого пошлого и подлого выскочку, как управляющий? Бичуя на глазах у всего общества сладострастие и лицемерие, я исполнил бы достойную миссию и перед Богом и перед людьми.
Без сомнений, Бог представил мне кафедру, чтобы громить пороки, но каков горизонт, в пределах которого прогрохотал бы мой гром? Каков круг, внутри которого могла бы поражать моя молния? Неужели это круг и горизонт маленькой деревни?!
Так вот, когда я напишу роман, все будет иначе: мною будет взорван тот круг, в котором я заключен; мною будет разорван горизонт, ограничивающий мои возможности: в романе пойдет речь о Лондоне, об Англии, о Шотландии, об Ирландии – о трех королевствах; аббат Прево переведет мой роман на французский, точно так же как он уже перевел «Клариссу Гарлоу».. «Кларисса Гарлоу» (точнее: «Кларисса, или История молодой леди» («Clarissa, or the History of a young lady»; 1747–1748) – эпистолярный роман Ричардсона, весьма популярный в XVIII – первой трети XIX в. Кларисса, его чистая и привлекательная героиня, тяготится тяжелым и жестоким бытом своей семьи; легкомысленный аристократ Ловелас увлекает девушку обещанием избавить ее от гнета окружающих; она верит его сладким речам, а он уводит ее в притон, одурманивает и лишает чести. Добродетельная девушка не может мириться со своей судьбой, заболевает и умирает.
и «Грандисона» «История сэра Чарлза Грандисона» («The History of sir Charles Gran-dison»; 1754) – роман Ричардсона, неудачная попытка писателя создать образ абсолютно безупречного героя.
И тогда моя известность, перешагнув Твид, Твид (Туид) – река в Шотландии и Англии, длиною 156 км; истоки ее находятся на Южно-Шотландской возвышенности; впадает в Северное море вблизи города Берик-он-Твид; представляет собой своего рода естественную границу между Англией и Шотландией.
перешагнув пролив Святого Георга, Пролив Святого Георга (канал Сент-Джордж), омывающий западное побережье Уэльса, соединяет Ирландское море с Атлантическим океаном; наименьшая ширина его равна 78 км; служит естественной преградой между Англией и Ирландией.
перелетит затем и через пролив Ла-Манш. Ла-Манш (или Английский канал) – пролив между южным побережьем Великобритании и северо-западным побережьем Франции; вместе с проливом Па-де-Кале соединяет Северное море с Атлантическим океаном; длина его составляет 578 км, а наименьшая ширина равна 32 км.
Если меня будут знать во Франции, значит, меня будут знать и во всем мире, ведь Франция – это источник света, лучи которого расходятся по всей Европе; и тогда уважение вместе с удачей будут окружать меня всюду; тогда я смогу не считаться со всеми на свете ректорами и управляющими, тогда я возведу Дженни на позолоченный пьедестал моего богатства и славы.
Я сделаю Дженни царицей мира!..
Ах, дорогой мой Петрус, помнишь, у этого великого философа по имени Лафонтен. Лафонтен, Жан (1621–1695) – знаменитый французский поэт-сатирик, автор шести книг «Басен» и озорных свободомысленных «Сказок и рассказов в стихах», запрещенных правительством; писал также поэмы и комедии; сочинения его, составившие более десяти томов, служат своеобразной проповедью житейской мудрости и отличаются красотой поэтического языка и высокой художественностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Ошеломленный г-н Стифф на мгновение застыл в нерешительности; затем, словно устыдившись отступать перед женщиной, он бросился к Дженни.
Но в ту же секунду я распахнул дверь и, удержав его за плечо, крикнул:
– Осторожней, господин Стифф, я здесь! У Дженни вырвался крик радости:
– О, я же говорила тебе, мерзавец, что Бог не спускает с тебя глаз!
– Так-так! – процедил г-н Стифф, скрежеща зубами. – Это вы, господин Бемрод?
– Да, сударь, это я, и, хотя характер у меня мягкий, хотя я служитель мирного Бога, заявляю вам, что человек, нанесший такое оскорбление моей жене, рискует жизнью, если останется под моей крышей еще хоть минуту!
Я чувствовал, что бледнею; угрозу я выкрикнул резким голосом; мои пальцы, опущенные на его плечо, сжимались все сильнее и вонзались в его тело, словно когти ястреба.
Однако ему было настолько стыдно ретироваться таким позорным образом, что он рискнул, отступая, огрызнуться:
– Хорошо, мне надо было бы сообразить: жена сделала вид, что осталась в одиночестве, а муж спрятался… западня по всем правилам! Сколько это стоит, господин Бемрод? Если сумма не превышает наших возможностей, дело можно уладить.
Я даже не расслышал окончания фразы, произнесенной сдавленным голосом.
Обеими руками я схватил его за горло и стал душить.
– Друг мой, друг мой! – воскликнула Дженни, бросаясь ко мне. – Что ты делаешь?! Ты же пастор!..
– Ты права, – ответил я. – Однако, и ты с этим согласишься, происходящее здесь способно заставить рыдать ангелов, как сказано у Шекспира. Нет, господин Стифф, – сказал я управляющему, выпуская его из своих рук, – нет, жена моя действительно оставалась одна в доме; нет, я не прятался; нет, это вовсе не западня; нет, у вас не найдется суммы заплатить за содеянное, поскольку никакие деньги не могут искупить оскорбление, которое вы нам нанесли… Такие оскорбления искупить нельзя, сударь; их можно только простить. Уходите и покайтесь; быть может, тогда вас простят…
Тут я поднял с пола его шляпу и протянул ему.
– Уходите, – повторил я, – и поостерегитесь искажать истину, рассказывая об этом злоключении; что касается меня, то я обещаю вам хранить молчание; так что, если об этом что-то станет известно, источником слухов можете быть только вы… Уходите, господин Стифф, уходите!
Мгновение он колебался, словно выискивая возможность уничтожить нас обоих; но, видя, что Дженни остается спокойной и полной достоинства, а я – твердым и решительно настроенным, он лишь пробормотал:
– Скоро мы еще посмотрим, чем все это кончится! Затем, вырвав свою шляпу из моей руки, он бросился в столовую и, натыкаясь там на стол и стулья, добрался до уличной двери и с силой громко ею хлопнул, выражая свой гнев.
– Друг мой! – воскликнула Дженни, бросаясь в мои объятия. – Какой же это бесчестный человек! И какое счастье, что ты появился!
XXXI. Оройт I
Все, что я видел и слышал, избавляло Дженни от всякого объяснения; однако Вы прекрасно понимаете, дорогой мой Петрус, что после подобной сцены вопросы «как?» и «почему?» беспорядочно следовали одни за другими.
Уже давно господин управляющий не обходил своим вниманием мою жену. В тот самый день, когда он встретил нас и почти насильно привез в замок, ему удалось среди бесчисленных своих непристойностей сделать несколько комплиментов насчет ее красоты; она приняла их за обычные банальности и придала им не больше значения, чем обычно заслуживают подобные пустяки.
Но, всякий раз, когда управляющий снова видел Дженни, он пытался приблизиться к своей цели хоть на шаг. В тот день, когда этот господин вместе с женой явился к нам с визитом, он воспользовался тем, что Дженни, опередив г-жу Стифф, первая вошла в мой кабинет, сжал руку моей жены и признался в любви к ней.
Этим и объяснялся жест Дженни, который я заметил, не придав ему значения.
Наконец, узнав от графского арендатора, что я вместе с ним еду в Ноттингем, а затем увидев, что тот возвратился без меня, он сообразил, что, вероятно, дела задержат меня в городе до следующего утра, и решил, воспользовавшись моим отсутствием, предпринять серьезную атаку.
Вы можете представить себе начало сцены, зная ее финал: сначала он предложил свою любовь, затем предложил деньги, а потом решился на насилие.
Я появился как раз в то время, когда моя мужественная Дженни отвергла эту гнусность, оскорбив насильника и выказав ему презрение.
Все это удручало и не предвещало ничего хорошего. Он ушел, как Тартюф Тартюф – главное действующее лицо прославленной комедии Мольера «Тартюф, или Обманщик»; тип человека, прикрывающего маской добродетели и благочестия свои низменные помыслы и поступки. Его имя стало синонимом лицемерия и ханжества. Здесь имеется в виду сцена (IV, 7) комедии. Когда муж-простак Оргон, возмущенный, что Тартюф ухаживал за его женой, выгнал святошу, тот, уходя, пригрозил, что лишит покровителя его имущества.
из французской пьесы, заявив, что о нем еще услышат. К несчастью, я не мог утешить Дженни после всего происшедшего, так как не принес из Ноттингема радостных новостей.
Поскольку она рассказала мне все, я тоже ей все рассказал.
Дженни выслушала меня с примерным смирением.
– Друг мой, – отвечала она, – связав меня с тобой, Господь соединил нас как для счастья, так и для беды; счастью мы радовались вместе, перенесем вместе и беду. И вот увидишь, как в решающую минуту ты пришел мне на помощь, так в самый трудный час Господь пошлет нам поддержку. Не будем терять веру, остальное свершит Всевышний.
Поскольку я не имел никакой возможности бороться с одним из моих врагов, а уж тем более с двумя, мне, естественно, пришлось прибегнуть к совету жены; однако, должен признаться, готовящегося нам удара я ждал с меньшей верой и смирением, нежели она.
Мы решили ничего не говорить ее отцу и матери; они ничего не подозревали, они не знали о ненависти ректора к моей особе и о любви управляющего к Дженни – зачем же их тревожить?!
Что касается столь нужной нам финансовой помощи, то мы были уверены, что она невозможна. Если даже у доброго г-на Смита имелись какие-нибудь наличные деньги, то слишком уж велики были долги, какие ему пришлось взять на себя в связи с покупкой фортепьяно для дочери.
Мы выложили на стол наши семь фунтов стерлингов.
В крайнем случае, месяца три мы могли бы на них просуществовать, но, чтобы добиться такого чуда экономии, нам нельзя было потратить на что-нибудь другое ни одного шиллинга из этой жалкой суммы.
И к тому же время от времени я вспоминал то, о чем не говорил ни г-ну Смиту, ни его супруге, ни Дженни, – о моем денежном долге или, вернее, о долге моего отца, ставшего затем моим долгом, когда я взялся выплачивать по одной гинее каждые три месяца.
В особенности же я вспоминал о нем вследствие подписанного мною обязательства, в соответствии с которым из-за двух не внесенных в срок платежей мне надлежало тут же выплатить всю сумму долга.
Каким же образом изъять одну гинею, которую мне предстояло отдать, из семи оставшихся у нас?
Одну гинею я уже не отдал вовремя кредитору и, если через семь недель не вручу ему вторую, то мы должны будем выплатить полностью пятьдесят фунтов стерлингов. И как же мне признаться в этом Дженни?
Но тут у меня была надежда: дело в том, что г-н Рам (так звали купца из Ноттингема), всегда своевременно получая деньги от моего отца, а затем от меня, давал нам некоторую отсрочку.
Отсрочка – вот что мне требовалось!
Моя служба предоставляла мне много досуга, а любовь Дженни превращала его в блаженнейший отдых; я мог приняться, наконец, за свое большое сочинение, начать которое до сих пор мне мешали обстоятельства.
Поскольку это во всех отношениях было самым разумным делом, я решил приступить к работе как можно скорее.
Мне только не хотелось идти по собственным следам: то, что я отбросил, так и должно остаться отброшенным.
К тому же в моем сознании произошло немало перемен и перед моим воображением открылись новые горизонты. К моему прежнему познанию человека прибавилось познание мира, почерпнутое мною в течение четырех месяцев подлинной жизни.
Теперь я знал, каким должно быть сочинение, способное понравиться моим современникам: во всяком случае, это была не эпическая поэма, на которую мне пришлось бы потратить лет десять жизни; не трагедия, для постановки которой я не смог бы найти театра; не трактат по сравнительной философии, который мне пришлось бы издать за собственный счет.
Нет, то будет нравоучительное повествование вроде романов Лесажа, Лесаж, Ален Рене (1668–1747) – французский писатель, автор т. н. плутовских и бытовых романов и сатирических комедий, часть из которых были вольными переводами.
Ричардсона; Ричардсон, Сэмюель (1689–1761) – английский писатель, автор психологических сентиментальных семейно-бытовых романов: «Памела, или Вознагражденная добродетель», «История сэра Чарлза Грандисона», «Кларисса Гарлоу».
или аббата Прево Прево д'Экзиль, Антуан Франсуа (1697–1763) – французский писатель, аббат; автор многих романов, среди которых знаменитая «История кавалера Де Гриё и Манон Леско» (1731), осуждающая сословные предрассудки и запрещенная в свое время как оскорбляющая мораль.
«Жиль Блаз», «История Жиль Блаза из Сантильяны» («Histoire de Gil Bias de San-tillane») – плутовской роман Лесажа, созданный в 1715–1735 гг.; в этом произведении испанский колорит и имена (действие происходит в Испании) скрывает обличение автором нравов и пороков французского общества его времени.
«Памела», «Памела, или Вознагражденная добродетель» («Pamela, or Virtue rewarded»; 1740) – психологический эпистолярный роман Ричардсона; основное его содержание – переживания и мысли героини, простой служанки, отстаивающей свою добродетель и таким путем добивающейся преуспеяния; попутно значительное место в романе уделено критике пороков дворянства.
«Кливленд» «Кливленд» (точнее: «Английский философ, или История Кливленда, незаконного сына Кромвеля, им самим написанная» – «Le Philosophe anglais ou l'Histoire de Monsieur Cleveland, fils nature! de Gromwell, ecrite par lui-meme»; 1731–1739) – роман Прево, написанный в духе Просвещения: в нем решаются проблемы «естественного человека», живущего на лоне дикой природы в его столкновении с цивилизацией; мрачный колорит повествования и суровый характер Кливленда, постоянно неудовлетворенного всем, предвещает жанр «черного романа» ужасов.
– вот что волновало общество, вот что я, с моим знанием человека, сочиню под громкие рукоплескания моих современников.
Кстати, что помешает мне слегка пронизать эту книгу присущим мне духом сатиры, мощным и требующим выхода?! Что помешает мне живописать такого лицемера, как ректор, такого пошлого и подлого выскочку, как управляющий? Бичуя на глазах у всего общества сладострастие и лицемерие, я исполнил бы достойную миссию и перед Богом и перед людьми.
Без сомнений, Бог представил мне кафедру, чтобы громить пороки, но каков горизонт, в пределах которого прогрохотал бы мой гром? Каков круг, внутри которого могла бы поражать моя молния? Неужели это круг и горизонт маленькой деревни?!
Так вот, когда я напишу роман, все будет иначе: мною будет взорван тот круг, в котором я заключен; мною будет разорван горизонт, ограничивающий мои возможности: в романе пойдет речь о Лондоне, об Англии, о Шотландии, об Ирландии – о трех королевствах; аббат Прево переведет мой роман на французский, точно так же как он уже перевел «Клариссу Гарлоу».. «Кларисса Гарлоу» (точнее: «Кларисса, или История молодой леди» («Clarissa, or the History of a young lady»; 1747–1748) – эпистолярный роман Ричардсона, весьма популярный в XVIII – первой трети XIX в. Кларисса, его чистая и привлекательная героиня, тяготится тяжелым и жестоким бытом своей семьи; легкомысленный аристократ Ловелас увлекает девушку обещанием избавить ее от гнета окружающих; она верит его сладким речам, а он уводит ее в притон, одурманивает и лишает чести. Добродетельная девушка не может мириться со своей судьбой, заболевает и умирает.
и «Грандисона» «История сэра Чарлза Грандисона» («The History of sir Charles Gran-dison»; 1754) – роман Ричардсона, неудачная попытка писателя создать образ абсолютно безупречного героя.
И тогда моя известность, перешагнув Твид, Твид (Туид) – река в Шотландии и Англии, длиною 156 км; истоки ее находятся на Южно-Шотландской возвышенности; впадает в Северное море вблизи города Берик-он-Твид; представляет собой своего рода естественную границу между Англией и Шотландией.
перешагнув пролив Святого Георга, Пролив Святого Георга (канал Сент-Джордж), омывающий западное побережье Уэльса, соединяет Ирландское море с Атлантическим океаном; наименьшая ширина его равна 78 км; служит естественной преградой между Англией и Ирландией.
перелетит затем и через пролив Ла-Манш. Ла-Манш (или Английский канал) – пролив между южным побережьем Великобритании и северо-западным побережьем Франции; вместе с проливом Па-де-Кале соединяет Северное море с Атлантическим океаном; длина его составляет 578 км, а наименьшая ширина равна 32 км.
Если меня будут знать во Франции, значит, меня будут знать и во всем мире, ведь Франция – это источник света, лучи которого расходятся по всей Европе; и тогда уважение вместе с удачей будут окружать меня всюду; тогда я смогу не считаться со всеми на свете ректорами и управляющими, тогда я возведу Дженни на позолоченный пьедестал моего богатства и славы.
Я сделаю Дженни царицей мира!..
Ах, дорогой мой Петрус, помнишь, у этого великого философа по имени Лафонтен. Лафонтен, Жан (1621–1695) – знаменитый французский поэт-сатирик, автор шести книг «Басен» и озорных свободомысленных «Сказок и рассказов в стихах», запрещенных правительством; писал также поэмы и комедии; сочинения его, составившие более десяти томов, служат своеобразной проповедью житейской мудрости и отличаются красотой поэтического языка и высокой художественностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101