– Чума на душу твоего отца. Для чего тогда нужны гончие или обер-егермейстер, если я не вижу момента гибели? Может, ты считал меня человеком, которого забавляет поле битвы после того, как наслаждение битвой уже закончено?
– Н-нет, – задыхаясь, пробормотал Рига. Завывание собак стало громче.
– Нет. Конечно нет. Где же в этом игра? Ты и твои ублюдки-псы обездолили меня, Рига. Ты лишил меня развлечения.
Глаза обер-егермейстера, казалось, готовы были вылезти из орбит. Гизела содрогнулась от наслаждения. Казалось, будто сам лес затаил дыхание в ожидании расправы фон Меклена над жалким созданием, задыхающимся в его руках.
Она протянула руку и принялась гладить плечо графа, затем ладонь скользнула по его спине, пальцы ее своими прикосновениями напомнили о более соблазнительных развлечениях. Он оглянулся, приподняв одну бровь, в ответ на явное предложение ее проворных пальцев. В уголке его рта образовалась чуть заметная ямочка.
– Хозяин, пожалуйста… – умолял Рига. – Я… я все улажу к…
Не сказав ни слова, фон Меклен отпустил его, и обер-егермейстер съежился, превратившись в дрожащее жалкое существо.
– Оставь нас, – приказал граф, отталкивая его сапогом. На куртке обер-егермейстера осталось темное пятно оленьей крови.
Фон Меклен подошел к Гизеле. Его бледно-голубые глаза, обманчиво казавшиеся столь невинными, возбужденно буравили ее карие. Выражение похоти, подобно дымке над пламенем, проскользнуло по его гордому красивому лицу.
Лай и беготня раздавались у них за спиной, когда Рига и двое лакеев уводили гончих. Но ни она, ни граф не обращали на это внимания.
– Моя прекрасная похотливая шлюха, – пробормотал он, и его голос прозвучал подобно ласке. Поля его шляпы прикрывали ее лицо от солнца.
Она запустила пальцы в его длинные волосы светло-каштанового цвета, затем резко дернула и, увидев, как он поморщился, улыбнулась.
– Мой прекрасный распутный… – начала она так тихо, чтобы только он мог услышать, затем замолчала и медленно облизала его губы влажным языком, – отцеубийца. К чему отвлекаться на уничтожение такой ничтожной дичи, как олень, когда тебя ждет твой отец. Это будет намного более занимательная охота.
Фон Меклен посасывая ее губы, затем втянул нижнюю сквозь зубы и укусил, заставив ее вздрогнуть от боли. Он усмехнулся.
– Я еще не убил отца, так что пока я не отцеубийца, моя милая сука. Но скоро, скоро…
Он терся лицом о ее цвета слоновой кости шею, облизывая ее и целуя. Ее плоть трепетала. Кровь заструилась огненным потоком, из горла вырвался стон. Черт возьми, он умел ее воспламенить.
Она впилась пальцами в его плечи.
– Да, скоро… – Она помассировала мускулы его предплечий, затем руки скользнули вниз, вдоль расстегнутой куртки к бриджам. Ее ладонь как бы невзначай обхватила его затвердевшую плоть. – Да, да…
– Нет. – Он укусил ее за нежную кожу под ухом и отстранил от себя. – Скоро, но не сейчас.
Она стояла, тяжело дыша, разочарованная его внезапным отдалением. Тело ее пульсировало от страстного желания завершения.
– Черт бы тебя побрал, Балтазар, я хочу…
– Тогда действуй, похотливая сука. Прошло меньше месяца с тех пор, как наступил этот дрянной мир, а ты уже большую часть времени проводишь на спине.
– Я не все время на спине, грубиян, – сказала она, толкнув его.
Он не шелохнулся, затем, схватив ее за плечи, стал наклонять к земле.
– Действительно, моя Гиз с бедрами цвета слоновой кости. Когда ты на коленях…
Он продолжал ее наклонять до тех пор, пока она не вцепилась в его постепенно терявшее свою упругость естество. Он прошипел грубое ругательство. Она изогнулась и ударила его своим телом под колени.
– Сука! – прорычал он, теряя равновесие.
Золотые и оранжевые листья взметнулись, когда он приземлился под дубом. Она взобралась на него, схватила за волосы, сжала бедра коленями. Прижимаясь к его чреслам, она бросила на него лукавый взгляд.
– Да, иногда я бываю на коленях, мой Бат, обладатель железных мускулов.
Он крепко прижал ее к груди, и она почувствовала, как он смеется. Он перевернулся, поменявшись с ней местами и чуть не придавив ее своим телом. Это была знакомая тяжесть, тяжесть, которой она жаждала. Он грубо поцеловал ее. Она раздвинула ноги и приподняла навстречу ему бедра.
Он, опираясь на локти, отстранился от нее. Она, захныкав, запротестовала.
– Я хочу тебя, я хочу, чтобы ты… – Она облизала его лицо, затем изрекла непристойное приглашение.
Он сунул язык ей в ухо и прижался своей вновь напрягшейся плотью к ее прикрытым юбкой бедрам. Она закрыла глаза и торжествующе застонала.
Но он прошептал «нет» и откатился от нее.
Она расстроенно вскрикнула, перевернулась на живот и стала бить кулаками по ковру опавших листьев.
– Ты мерзавец.
Фон Меклен оперся на локоть и засмеялся.
– Ты нужна мне, Гиз, – сказал он и шлепнул ее по заду. – Но не пресыщенная. Ты особенно на высоте, когда немного… голодна.
– Дай мне то, что я хочу, это займет немного времени. А потом я сделаю все, что ты захочешь.
– Ты в любом случае сделаешь.
Она зашипела от раздражения, пальцы ее погрузились в листья.
– Появились два новых лакея…
– Я их кастрирую, если только ты к ним прикоснешься.
– Ты не возражал, когда тот австрийский майор довольно основательно прикасался ко мне в прошлом месяце.
– То было совсем другое дело. Я наблюдал. – Он устремил на нее взгляд своих больших невинных глаз. – Так же, как и его жена, хотя он и не знал об этом.
Гизела попыталась подавить смешок, но не смогла.
– Она завизжала, да?
– Словно крестьянская свинья в день святого Мартина!
Гизела села, смеясь, и встряхнула головой, чтобы сбросить листья.
– Но ничто не сравнится с тем, как завизжал он, когда ты спокойно принялся за нее.
– Восхитительная парочка, – бросил фон Меклен. Он скрестил свои обтянутые сапогами лодыжки и бросил на нее взгляд из-под полуприкрытых ресниц. – Скоро у нас будет большой выбор… удовольствий.
Она вздохнула:
– Опять скоро. Не только я размякла во время этого проклятого мира.
Она искоса посмотрела на него, рассматривая его высокую крепкую фигуру. Они стали любовниками более трех с половиной лет назад, познакомившись на роскошных похоронах его жены, и за эти годы Гизела хорошо усвоила, на что он способен. Чуть заметная улыбка приподняла уголки ее губ. Она даже обнаружила у него такие «способности», о которых он и не подозревал.
Ноздри ее расширились от чувственных воспоминаний. Лучше всего было сразу же после битвы. Прошлый май, битва при Зусмарсе… сотни тысяч имперских солдат погибли. Его собственные полки уничтожены, но фон Меклен все же пришел к ней. Даже сейчас она, казалось, слышала тяжелый стук его сапог по деревянному полу купеческого дома, где они встретились.
Стук был все громче и громче по мере того, как он приближался, одежда его была разорвана и перепачкана кровью – чужой кровью. От него пахло порохом. На лице отражалась борьба между жаждой крови и вожделением. Он подходил все ближе и ближе. Одной рукой он разорвал ее одежду от выреза до подола, прижал ее к стене и вошел в нее одним толчком, а к тому времени, когда они закончили, кровь была их собственной так же, как и их исступление.
Сейчас фон Меклен вытащил из-за голенища нож и принялся вонзать его в землю. То была его постоянная привычка, когда он пускался в размышления о своих интригах, касающихся политических событий. Если же он обдумывал планы, связанные со своими плотскими наслаждениями, то играл золотой английской монетой, которую однажды извлек из руки мертвеца. Он как-то назвал ее «ангелом», и это название позабавило его. Гизела видела, как согнулась его обтянутая перчаткой рука, когда он схватил нож за рукоятку и вытащил его из земли. Ее тело по-прежнему хотело его, хотело того, что только он мог дать ей. Лезвие вонзилось глубоко в землю. У нее возник свой собственный замысел, питаемый чувством неутолимого голода.
Она снова перекатилась на живот и оперлась на локти. В результате такого маневра она приблизилась к нему.
– Я сказала, – снова начала она, – что этот мир заставил нас обоих размякнуть.
Единственным ответом на ее слова был звук стали, вонзающейся в землю.
– Размякли, Бат. До такой степени размякли, что фон Леве проскользнул у тебя между пальцев.
Лезвие замерло. Он медленно поднял на нее глаза. Они были холодными, голубыми, словно застывшее озеро. По телу ее пробежала дрожь ожидания.
– Так он и поступил, Гизела, – голос его прозвучал тихо, спокойно и угрожающе.
Она надула губы и бросила на него взгляд, полный нетерпения.
– Вот чего мы ждем, не так ли? Ты не выступишь против отца до тех пор, пока не разделаешься с этим светловолосым негодяем. Почему бы просто не послать пару отрядов в долину Карабас и не убить его? Это всего лишь двухдневный переход к югу. Ты сказал, что он может стать препятствием в осуществлении твоих планов, так как слишком много знает.
Он склонился к ней, и лезвие ножа впилось в землю в дюйме от ее руки.
– Какой великий повелитель поверит лжи ничтожного полковника? Мои родственные связи остаются в безопасности. – Нож вонзился в землю еще ближе. – Я сам позволил фон Леве бежать в долину Карабас. Раз мне известно, куда направляется моя жертва, то, без сомнения, я смогу одновременно отомстить моему отцу и этому предателю фон Леве.
– Да-а-а, – протянула она, одержимая вожделением, – но как?
Дыхание ее участилось, кровь пульсировала, вся ее похоть устремилась к Бату.
– Полковник Александр Леве умрет от моей руки. – Он бросил взгляд на тушу убитого оленя, лежавшего футах в двадцати от него. – Или будет растерзан моими псами. – Лезвие впилось в землю между ее расставленными пальцами. – Когда мои войска войдут в долину Карабас, они сотрут с лица земли все, что попадется им на пути. Все, моя кровожадная шлюха. Не останется ни одного несрубленного дерева, ни одного неразрушенного колодца, ни одного несожженного моста.
Она облизала губы.
– Восхитительно, – хрипло простонала она. – Зачем уничтожать всю долину, когда тебе нужно убить одного человека?
Легким ударом ножа он перерезал верхние тесемки ее корсажа.
– Когда мне было семь лет, мой отец подарил матери замок Меклен, стоящий высоко на утесе, с которого открывался вид на Рейн. Он был жемчужиной, Гизела, одной из величайших крепостей на реке.
Неожиданно он переместился и схватил ее за подбородок. Она с усилием приняла полусидячее положение.
– Но это было подачка, Гизела. – Его пальцы сжали ее челюсть. – Подачка моей матери, потому что женщина, которую он любил, только что родила ему дочь. Дочь-ублюдка.
Глаза его остекленели, дыхание с шумом вырывалось из ноздрей.
– У тебя есть сестра? – Гизела прижала руку к его лицу и поскоблила ногтем по щеке. – Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть сестра.
В его глазах пробудилась жизнь.
– Всего лишь наполовину, сестра-ублюдок, – поправил он. – Моя мать в том замке сошла с ума. Поговаривали, будто безумие в ее роду. – Он буравил ее взглядом, в то время как руки продолжали разрывать шнуровку корсажа. – Я заставил их замолчать, так как знал, что… и кого винить.
Он обхватил ладонями ее полные груди, затем принялся массировать их, пощипывая напрягшиеся соски. Ее охватило исступленное вожделение, руки потянулись к вороту его сорочки, и она принялась разрывать по шву, нитки не поддавались, но она не отступала.
– Мне пришлось запереть ее… – Он оборвал фразу, когда она принялась гладить ладонью сквозь бриджи его возбужденный фаллос. – Иуда, да. – Ее зубы впились в его стальную грудь.
Он рывком расстегнул бриджи и, перевернув ее на спину, задрал ей юбки. Ее рука обхватила его горячий гладкий член и потерла его…
Он отбросил ее руку и прижал пальцы к набухшему бугорку – средоточию ее чувственности. Нет, нет, она была слишком близко. Уже трепещущий жар побежал по ее коже, словно огонь, пожирающий бумагу.
– Нет, пожалуйста. – Но его рука не останавливалась. – Нет, пожалуйста, я хочу… Я хо… Ах-х-х…
Он ворвался в нее. Она вскрикнула, откинула голову назад, выгнула бедра. Она словно скакала во весь опор вместе с ним, ее крики сливались с волнами охватившего ее восторга.
– Ты, шлюха, шлюха. – Он извергал потоки грязных ругательств, слова перерастали в пронзительные стоны, один… второй… третий… четвертый…
Он скатился с нее, и они лежали тяжело дыша, словно хищные звери после долгого отчаянного побега от гончих. Она смотрела на листья над головой, наслаждаясь передышкой от требовательного жара ее тела, утомленного их грубым спариванием. Но ее тревожило, что он утаил от нее секрет.
– Ну, так что же эта сестра? – спросила она.
Его пальцы вцепились в ее волосы. Она поморщилась, но не повернулась, чтобы посмотреть на него. Рядом с ее ухом прозвучала усмешка.
– Много лет мне было совершенно безразлично, где она и что с ней происходит, она находилась вне поля моего зрения до тех пор, пока я не узнал, что она живет в долине Карабас у друга моего отца и что он дал ей денег. Денег, которые по праву принадлежали мне.
– А сейчас? Где она сейчас?
Губы его растянулись в натянутую улыбку.
– Она погибла вместе с моей женой четыре года назад. Во время… несчастного случая… на охоте. Я привез тело жены домой в свинцовом гробу. А моя сестра-ублюдок, возможно, стала пищей для воронов. Я не спрашивал. Многие дураки считают смерть самым большим возмездием, – пробормотал фон Меклен. – Но мой отец вскоре узнает, что это не так. Война принесла мне богатство, Гизела, богатство и власть намного большие, чем мог бы дать скупой герцог Таузенд. Раньше мне приходилось довольствоваться только мелкими выходками и ночными вылазками. Но теперь у меня появилась возможность осуществить заслуженную месть. Я намерен истратить все до последнего талера и пожертвовать последним солдатом, чтобы уничтожить все, что мой отец когда-то любил. А потом я убью его, и Таузенд будет моим.
Он принялся ласкать ее бедра.
Нет, нет, не надо этого жара снова, не так скоро. Она изогнулась, пытаясь уклониться от его прикосновения, но он не позволил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45