Умение, простое умение, – заявила она, скрестив руки на груди и вздернув подбородок, словно бросая ему вызов.
– Скорее всего, просто случайность.
– Ты так думаешь, м-м-м? – подозрительно живо спросила она.
Его пальцы, вытирающие лицо, запорошенное снегом, замерли, и он, прищурившись, посмотрел на нее. Она нагнулась, зачерпнула полную пригоршню снега и стала со знанием дела лепить снежок.
– Давай посмотрим, – предложила она. Легкий намек на то, что он задел ее самолюбие, прозвучавший в ее словах, заставил его улыбнуться еще шире – удача или умение.
Александр в два прыжка подскочил к ней, схватил ее за руки, уже поднявшиеся, чтобы бросить снежок, и тот рассыпался, когда он прижал ее спиной к дереву.
– Удача или умение, мадам? – прошептал он, вдыхая ее аромат, смешанный с запахом зимнего леса. Ее глаза, просветлевшие при лунном свете, широко открылись от изумления, но страха в них не было. Он потерся щекой о ее висок. Страха не было. – Доказательством моей удачи служит то, что я нашел тебя в Леве. А мое умение…
– А твое умение… – Ее тело, застывшее после его внезапного натиска, стало постепенно расслабляться, а свободная рука обвилась вокруг шеи, притягивая его ближе. Она легонько укусила его нижнюю губу. – …Еще нужно доказать.
Она провела кончиком языка по его губам, словно пробуя на вкус нерастаявшие снежинки.
– Моя Кэт превращается в ведьму, – пробормотал он, а она улыбнулась ему, и его ноги, бедра, живот напряглись, как бывало, когда его лошадь принималась бить копытами во время кавалерийской атаки. Дыхание его участилось. Веки ее опустились, прикрыв темно-синие глаза.
Он принялся слегка посасывать ее губы. Его пальцы еще крепче обхватили ее шею. Рот его становился все настойчивее, язык, словно поддразнивая, скользил по ее нежным губам, принуждая ее уступить и предоставить ему во власть тепло и нежную влажность своего рта.
Ее пальцы, переплетенные с его, сжались еще крепче, а губы раздвинулись, не в силах противиться его натиску. Его язык скользил внутрь, чтобы заявить свои права на завоеванную территорию, но ее язык сам переплелся с его языком. От обещания, дарованного ее ртом, слабели его колени. Тело ее словно слилось с его телом, превращая его победу в желанное, такое желанное поражение.
Он поцеловал ее глубоким долгим поцелуем, а она… она встречала каждый его выпад с таким пылом, что его кровь заклокотала с мощью осадного орудия.
Та страстная женщина, которую он увидел на постоялом дворе в Таузендбурге, а потом долго мечтал о ней, стала открывать себя ему во всей своей волнующей чувственности.
Но затем он ощутил нерешительность, какую-то отстраненность и осторожно прервал поцелуй. Она откинула голову назад, прислонившись к стволу дерева, глаза ее оставались закрытыми. Словно слепая, она принялась проводить пальцами по его лицу, рука в перчатке дрожала. Тепло, окутывавшее их, стало понемногу рассеиваться, и усталость, пролегшая морщинками вокруг его глаз, вернулась.
Двумя пальцами она принялась массировать его виски.
– Мой усталый полковник, – шептала она. – Я сказала себе, что тебе необходима передышка от работы. Я сказала себе, что короткая прогулка по лесу восстановит твои силы. Но я не призналась себе, как сильно мне хочется побыть с тобой.
Она повернула голову в сторону и еще крепче зажмурилась, словно пытаясь отбросить беспокоящее ее воспоминание.
– Постоялый двор в Таузендбурге, – дрожащим голосом начала она и, открыв глаза, пристально вгляделась в его лицо. – То, что произошло на постоялом дворе в Таузендбурге, не было сном… не так ли?
– Ах, моя дорогая, дорогая Кэт, – сказал он и, оттолкнувшись от дерева, повернулся к ней спиной, желая скрыть неприкрытое желание, которое, как он знал, непременно отразится в его глазах. Он не мог думать о той ночи без сладострастного волнения.
– О Боже! – воскликнула она в полном замешательстве.
Он почувствовал легкое движение воздуха, когда она бросилась мимо него, направляясь в глубь леса.
– Кэт! – окликнул он и побежал за ней, причем каждый его шаг покрывал два ее шага. – Кэт, нет! Не думай, что я… – Она бежала очень быстро, и Александр понимал, что испытанное ею унижение делает ее бег еще более стремительным. – Пожалуйста! Ты не так поняла.
Она продолжала все быстрее углубляться в лес.
– Черт побери, Кэт, стой!
Становилось трудно различать ее среди деревьев. Ее фигура, казалось, сливалась с длинными лунными тенями, делавшими ее очертания неясными, почти нереальными. Лицо его было влажным и холодным от капель растаявшего на щеках и лбу снега. Они напоминали слезы, хотя он уже мог забыть, что это такое, так как много лет не плакал. Александр вытер лицо. Впереди, похоже, была какая-то прогалина, хотя, может, то была иллюзия. Очень многое из того, что он когда-то считал реальным и устойчивым, исчезло, и это порождало вызывающее озноб противоположное чувство, будто то, что он считал иллюзорным, может оказаться осязаемым. Он зацепился носком сапога за торчащий из-под снега корень, споткнулся и, невольно вытянув вперед руку, схватился за дерево.
Кора дерева оказалась мягче обычного, и Александр впился в нее пальцами, словно его прикосновение могло оживить ее. Дышал он тяжело, но не настолько, чтобы не услышать подавленных рыданий, доносившихся с другой стороны дерева.
– Кэт, – произнес он, и это слово прозвучало как самая короткая, но и самая искренняя из молитв, когда-либо произнесенных им. Он заключил ее в объятия, крепко прижал и принялся покачивать взад и вперед, словно это движение могло облегчить ее боль. – Моя Кэт, моя Кэт, моя Кэт, – словно заклинание повторял он, а она плакала, уткнувшись в его плащ, – я не хотел… То были мои сны, Кэт. Та ночь на постоялом дворе постоянно присутствовала в моих снах, ночь за ночью. Сладостная мука. Пожалуйста, прости меня. Я сам смеялся над собой, потому что хотел, чтобы мои сны воплотились в жизнь.
Она снова всхлипнула.
– Ну что можно сказать о такой женщине, как я? – пробормотала она, уткнувшись ему в плечо.
– О да, это трудно, моя Кэт. Но есть слова, которые о тебе. – Она попыталась отстраниться, но он удержал ее. – Прекрасная. Страстная. Упрямая. Блистательная. Храбрая. – Он поцеловал ее в волосы. – А в общем самая удивительная женщина, какую я когда-либо знал.
Она сквозь слезы засмеялась.
– Я не плакала уже много лет и не думала, что способна на слезы. – Ее руки скользнули к нему под плащ и обняли его. – К тому же из-за такой глупости, как гордость.
– Кажется, мы оба… устали, – сказал он. – Давай вернемся в Леве и…
– Что это там впереди? – спросила Катарина, вглядываясь в ту сторону, где он заметил прогалину. Александр увидел, как она прищурилась, всматриваясь в кружево светотени, отделявшее их от того, что лежало впереди. – Кажется, это… – Она с отсутствующим видом отстранилась от него. – Я и не заметила, что так далеко забрела. – Недоверчиво прижав руку ко рту, Катарина направилась к прогалине.
Александр последовал за ней.
– Кэт? – окликнул он, но она не отозвалась. Прогалина оказалась ближе, чем им казалось, и уже через несколько секунд Кэт стояла на краю маленького луга и смотрела на хижину, когда-то, очевидно, принадлежавшую угольщику.
– Я и не заметила, что так далеко забрела, – повторила она.
И казалось вполне естественным, что он обвил рукой ее плечи, и так же естественно, что она приникла к нему.
– Столько раз сменились времена года с тех пор, как я покинула это место. Столько новых полей засеяли и сняли с них урожай, полей, которые я уже не мечтала увидеть зелеными, с пустившими ростки овсом, льном и пшеницей. И смех! Смеха вокруг оказалось больше, чем я думала.
– Ты жила здесь? – спросил он. – Я думал, ты направилась прямо в Леве.
Она покачала головой.
– Первое время… был конец зимы, днем шел дождь, пронизывающий до костей, холод по ночам, в темноте падал снег, а по утрам солнечные лучи растапливали его, превращая в непроходимую грязь. А Леве. Мой сияющий дом. Безопасная крепость, способная защитить от всех бед, ниспосланных мне судьбой. – Оборвав себя на половине фразы, она засмеялась своим фантазиям, но за ее смехом Александр ощутил горечь. – Ну, во всяком случае, я так думала. До тех пор, пока не увидела его. Тогда я уже считала, что я выплакала все слезы, но они нашлись. Как же я плакала, когда увидела его! Я почувствовала, что понесла такую утрату, словно небеса отвергли мою душу! Леве почти превратился в руины.
Они медленно направились к хижине. Александр ласкал взглядом ее освещенный лунным светом профиль.
– Так, значит, ты жила здесь до тех пор, пока не сделала Леве пригодным для жилья.
Он скорее почувствовал, чем услышал ее усмешку.
– Думаю, жила – слишком громкое слово. Пожалуй, ютилась подойдет больше. Мы ютились, прячась от дождя, сбивались в кучу у жалкого огня, прижимаясь друг к другу, чтобы укрыться от ветра, дувшего в каждую щель.
В его грудь словно впились ледяные пальцы.
– Мы? – осторожно спросил он.
– Мы, – подтвердила Катарина, – Изабо, я и матушка Кураж, – она озорно улыбнулась и ударила ногой по угловому столбу маленького загона для скота. – Матушкой Кураж звали нашу козу. Самое драгоценное животное во всем христианском мире.
– Да, она помогла вам выжить.
Катарина покачала головой.
– Она помогла выжить Изабо. И только это имело значение.
Она остановилась перед неподвижно висящей кожаной занавеской, служившей дверью, и Александр почувствовал, что она колеблется.
– Одну минуту, – прошептал он, отстраняя ее, затем вытащил из-за голенища нож, отодвинул кожаную занавеску и, проскользнув внутрь, поспешно осмотрел помещение. Было очевидно, что там давно никто не жил, возможно с тех самых пор, как отсюда ушла Кэт.
Он отдернул занавеску и, взмахнув шляпой, отвесил ей изящный приглашающий поклон.
– Добро пожаловать в замок мамаши Кураж, мадам Кураж и малютки Кураж.
Она, засмеявшись, переступила через порог.
– Скорее уж мадам Сутолоки и малютки Сутолоки.
У него ушло немного больше времени, чем он ожидал, на то, чтобы развести огонь в маленьком жалком камине, но, несмотря на примитивную конструкцию, он был хорошо сделан, и в конце концов огонь разгорелся. Александр сидел на корточках у камина, подбрасывая дрова в огонь, но краем глаза следил за Кэт, расхаживающей по довольно уютной комнате. У единственного окна стояли стол и табурет, здесь же маленький сундучок, какие обычно носят солдаты на ранг выше пехотинца. Отблески огня скользили по его поверхности. Катарина пристально посмотрела на сундучок, но ни прикасаться к нему, ни открывать его не стала. А когда отвела от него взгляд, лицо ее ничего не выражало.
Окно было закрыто тонкой пленкой прозрачного пергамента. Она подошла к нему и смахнула пыль.
– Посмотри! – воскликнула она, протягивая к нему руку. – Дай, пожалуйста, маленькую головешку. – Она поднесла огонек к пергаменту. – Я расшила переплет никчемной книги Фишарта и обнаружила, что он был переплетен в старинный пергамент. Видишь? Вот! Слова поблекли, но их все же можно прочесть.
Он склонился рядом с ней и стал читать:
– Мой возлюбленный говорил и сказал мне:
О, чистая любовь моя,
Восстань и удались,
Смотри – оттаяла земля,
Метели унеслись,
Умыты влагою с небес,
Цветы покрыли луг,
И зазвенел весенний лес
От пения пичуг.
Слова замерли, им на смену пришла тишина, нарушаемая только потрескиванием огня.
– Это из песен царя Соломона, – сказал Александр, и его полный боли голос прозвучал хрипло. Он отвернулся от окна. – Смотри, зима миновала. – Головешка с треском распалась у него в руке, и он какое-то время смотрел на остатки, прежде чем бросить их в огонь. – Боже милосердный, как бы я хотел сказать эти слова тебе. Сказать, что зима в твоей жизни окончена.
Он почувствовал, как ее рука обвила сзади его талию, а щека прижалась к плечу.
– Тогда скажи мне, но только не сегодня. Когда придет пора, скажи: «Сегодня, моя Кэт, нет зимы».
Он накрыл ее руки своими, переплел свои пальцы с ее и сжал их, давая этим понять, что отступление невозможно.
– За окном летняя луна, – сказал он ей, затем, отпустив ее руки, обхватил ее лицо, и в его прикосновении ощущалась не только нежность. – Но сегодня у меня будет не только сон в летнюю ночь, моя Кэт. А нечто гораздо, гораздо большее.
Она улыбнулась ему дразнящей, искушающей улыбкой.
– Большее? – прошептала она, чуть откинув голову и медленно, чувственно покусывая его палец. – Как всегда солдат, отдающий приказы, м-м-м?
– Берегитесь, мадам, сегодня отдает приказы не солдат, а мужчина, – сказал он и обхватил ее губы горячим страстным поцелуем.
Глава 18
Катарина провела пальцем по его губам.
– Нe солдат? – спросила она. Призрачные трепещущие нити обволокли ее, словно она вступила в паутину.
Александр стал целовать подушечки ее пальцев.
– Просто мужчина, – сказал он, касаясь губами ее кожи.
Прикосновение его губ бросило ее в жар, обещая нечто большее. Большее, чем неистовые объятия Густава, которые все еще жили в ее памяти, и все же… эти воспоминания, казалось, принадлежали кому-то другому. Она представляла себя доской, покрытой воском, и жаркие поцелуи Александра растопили все, что было написано прежде. Она высвободилась из его объятий, руки его продолжали ласкать ее плечи, пока она не оказалась вне пределов досягаемости, затем медленно двинулась по маленькой комнатке.
– Я напугал тебя, Кэт? Я не хотел.
В ответ она покачала головой.
– Нет, Александр. Я не боюсь. – Ее губы все еще ощущали прикосновение его губ, а пальцы все еще дрожали от его прикосновения. – Возможно, мне следовало бы бояться, но я не боюсь!
Она провела пальцами по губам, словно пытаясь снова вызвать ощущение его рта на своих губах. Не солдат. Она подошла к маленькому сундучку и увидела, как выцвела и потрескалась краска, видимо от холода, длившегося три с половиной года. Она перевела взгляд на свою руку, но та не потрескалась и не увяла… по крайней мере пока.
– Призраки, Кэт? – мягко спросил Александр.
– В некотором роде, – ответила она, опять подходя к окну, и снова про себя прочитала строки, свет ей был не нужен, она уже давно запомнила их наизусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45