И женщины… Ты не забыла Анну Аскью?— Она была мученицей! Святой! — пылко произнесла матушка.— То же самое ты сказала бы, если бы она принадлежала к любой другой вере.Некоторое время матушка молчала, потом наклонилась ко мне.— Это правление долго не продлится, — промолвила она. — У меня есть все основания считать так. Я беспокоюсь о тебе, Дамаск… о тебе и о детях.— Мама, а я беспокоюсь о тебе и о близнецах.— Странно, что вера может стать причиной раздора. Не могу понять, почему люди не видят истинного пути, — вздохнула она.— Твоего пути, мама? Или, может быть, твоего мужа?— Правда в том, — сказала она, — что ты подвергаешь себя опасности. Я предпочла бы, чтобы ты приняла нашу веру, Дамаск. Твой отчим тоже хотел бы этого. Он всегда так тепло говорит о тебе.Я усмехнулась:— Что же, это и в самом деле весьма мило с его стороны, мама.— О, он добрый человек. Человек с твердыми устоями.«О, Боже, — подумала я, — разве ты не подозреваешь, что он погубил моего батюшку?»— Он считает, что ты в обиде на него за то, что он занял место твоего отца.— Никто не может занять его место! — с негодованием воскликнула я.— Я имела в виду, дорогая, из-за того, что мы поженились. Некоторые дочери таковы и сыновья тоже. Но ты должна помнить, он сделал меня очень счастливой.Мне захотелось закричать: «Он просил меня выйти за него замуж. Он погубил отца, пытался заключить со мной гнусную сделку. Он потребовал мою добродетель в обмен на безопасность моей семьи. И этого человека ты так почитаешь, мама!».Но, конечно, я промолчала, лучше пусть матушка остается в блаженном неведении.— И подумай, Дамаск, — продолжала она, — подумай о том, что для страны будет означать брак Марии с испанцем. Королева Джейн все еще узница в Тауэре. Многие хотели бы вернуть ее на трон, а те, кто считает, что у нее нет законных прав на престол, говорят о принцессе Елизавете.— Но, мама, как может принцесса претендовать на корону при живой королеве?— Государь доказал, что его брак с матерью Марии был незаконным.— Он доказал это только себе, — сказала я. — К тому же, матушка, разве ты не считаешь, что заботы по хозяйству, сад и вышивание гораздо интереснее, чем эти государственные дела?— Что же, — согласилась она, — пусть ими занимаются мужчины.— Тогда разве не лучше и небезопаснее для женщин делать то, в чем они, несомненно, преуспевают? Она улыбнулась и кивнула.— Все равно я беспокоюсь о тебе. Хорошо бы, Бруно купил уютный дом в сельской местности. Аббатство всегда подозрительно… особенно когда…— Ах, мама, когда политика зависит от вопросов веры, то предатель вчера — сегодня верный слуга трона. Поэтому лучше всем быть поосторожнее, и давай не забывать — сегодня в опасности враги Рима, но завтра все может быть иначе.— Я надеюсь на завтрашний день, — улыбнувшись, промолвила мать.Неудивительно, что ее слова расстроили меня.В рубашке, с закатанными до локтей рукавами, Клемент в пекарне месил тесто. Казалось, что он ласкает его.Кэтрин наблюдала за ним, сидя на высоком табурете. Ее милое личико светилось от удовольствия Она всегда была восторженной девушкой, хотя ее интерес к тому или иному предмету быстро угасал, пока она чем-то увлекалась. Он был искренен. Хани была более постоянна в своих привязанностях.— Ну, продолжай же, Клемент, — просила Кэтрин Входя, я слышала, как он рассказывал:— Аббат позвал нас, и вот мы стояли вокруг ясель, а в них лежал живой ребенок.Дочка повернулась, когда я вошла.— А вот и наша хозяйка, — сказал Клемент — Госпожа, сегодня я пробую положить в суп немного лопуха и лиловых орхидей. Они дают приятный вкус. Что скажете на это?— Мама, — воскликнула Кэтрин, — ну что за чудо рассказал мне Клемент! Просто чудо! Оно так похоже на Библейское сказание о Моисее в тростнике, которое я так люблю, но теперь знаю другое…Я смотрела на оживленное личико Кэтрин и не знала, что ответить. Она была так взволнована, что ее отец оказался кем-то вроде святого или Мессии. И хотя я знала, что история Клемента далека от истины, и считала, что моей дочери лучше знать правду, у меня не хватило духу сказать ей это.Если у Кэтрин возникал интерес к чему-либо, то она всегда хотела узнать все сразу. О живущих в нашей округе людях она знала больше, чем о любом в нашем доме. Я поняла, что затруднительное положение, в которое попала, возникло бы рано или поздно. Кэтрин должна была либо поверить в своего отца как в существо высшего порядка или же узнать отвратительную историю его рождения. В тот момент я скрепя сердце подумала, что для нее будет лучше услышать легенду.Я обсудила с Клементом меню на день и сказала:— Пойдем, Кэтрин, скоро начнутся уроки, а я еще хочу, чтобы ты нарвала для меня цветы и составила букет.— Ах, мама, я ненавижу составлять букеты. Ты же знаешь, что я не умею этого делать.— Тем больше оснований поучиться. Этот навык необходим для хозяйки.— Я не думаю, что стану ею. Я проведу здесь остаток дней, постригусь в монахини и, наверное, буду аббатиссой этого монастыря.— Мое дорогое дитя, по приказу короля мужские и женские монастыри распущены.— Ах, но это же было так давно, мама. У нас теперь новая добродетельная королева, и она, конечно, захочет восстановить их.— Ты еще ребенок, Кэт, — с тревогой сказала я. — Ради Бога, не впутывайся в это.— Мамочка, не переживай! Я всегда подозревала, что ты немного неверующая. — Она ласково поцеловала меня. — Но я все равно очень тебя люблю. Раньше меня иногда пугало… Все эти люди, похожие на монахов… Я боялась подходить к старым зданиям. Ты помнишь, как я, бывало, прижималась к тебе? Но я знала, ничто не причинит мне зла, пока рядом мама, которая всегда оберегает меня.— Конечно, моя дорогая, я всегда позабочусь о тебе.— Я знаю это, моя драгоценная мамочка. Ты такая, какой и должна быть мать. Отец — другой. Он осенен свыше. Клемент рассказывал, в каком запустении было Аббатство, когда они нашли Святое Дитя. Монахи даже не умели ухаживать за ребенком, ведь он был обычным младенцем, а следовательно, наполовину смертным.— Клемент слишком много болтает.— Но все это так интересно. Как много я бы хотела узнать об отце.— На некоторое время ограничься уроками, — сказала я. Она засмеялась звонким заразительным смехом, который я так любила.— Дорогая драгоценная мама, ты всегда так разумна… ты так отличаешься от… Неудивительно, что тетя Кейт посмеивается над тобой.— Вот как? Значит, я даю повод для веселья. Кэтрин чмокнула меня в кончик носа.— Но это же прекрасно, мы все тебя очень любим. Ах, мама, что бы я без тебя делала?— Что же, — сказала я, очень довольная, — тогда у тебя, надеюсь, найдется время собрать цветы и составить мне букет, прежде чем ты отправишься в скрип-торий. И не опаздывай. Мне уже жаловались, что ты непунктуальна.Она убежала, а я смотрела ей вслед с любовью, которая была так сильна, что больше походила на боль.
После этого случая я часто находила Кэтрин в пекарне, где Клемент рассказывал ей о детстве Бруно. Она узнала о нем даже больше, чем я, и с каждым днем восхищалась отцом все больше и больше. Бруно заметил это, и его отношение к Кэтрин стало другим — наконец-то он обратил внимание на собственную дочь.Однажды я подошла к классу и услышала, как ссорятся Хани и Кэтрин.— Тебя легко одурачить, Кэт. Ты всегда веришь в то, во что тебе хотелось бы верить. Так ты никогда не узнаешь правды. Я не верю во все эти чудеса. Я не люблю его. И никогда не любила… Посмотри, как он жесток к… нашей матери.— Ты говоришь так потому, что он не отец тебе. Ты завидуешь, — выпалила Кэтрин.— Завидую! Нет, я рада. Я бы предпочла, чтобы моим отцом был любой другой, но только не он. Я помедлила в дверях, не вошла и тихо удалилась. Я много думала об этом разговоре. Конечно, теперь, когда девочки подрастали, у них появилось собственное мнение. Малютками я держала их подальше от Бруно, зная, что в его жизни нет места для маленьких детей, но мне хотелось знать, было бы все иначе, роди я сына.Я долго размышляла о том, какими они выросли Кэтрин скоро исполнится двенадцать, Хани — четырнадцать. Она развилась раньше большинства сверстниц. В ней было что-то от чувственности Кезаи, которая передала ей свою красоту и удивительные фиалкового цвета глаза.Но вызвать Хани на откровенность было не так легко, как Кэтрин. Ту было видно насквозь, она могла смеяться и плакать одновременно. Кэтрин выражала свои чувства объятиями и поцелуями. Она могла посмеяться над чьей-нибудь неудачей и тут же раскаяться, увидев, что человек обиделся. Как отличалась от нее Хани! Я знала, что должна быть особенно внимательна к ней, и всегда прилагала максимум усилий, чтобы показать Хани, что люблю ее так, как и Кэтрин. Это радовало меня и в то же время немного тревожило. Она была такой необузданной и страстной!Сейчас меня беспокоило то, что по мере того, как они подрастали, все явственнее проявлялись их характеры. Казалось, что чем больше обожания Кэтрин выказывала Бруно, тем больше неприязни проявляла к нему Хани. Они были молоды, и ни одна из них не скрывала своих чувств.Я решила, что нужно поговорить об этом с Хани, и однажды утром попросила ее помочь мне собирать цветы. «Я становлюсь похожа на свою матушку из-за своей привязанности к дому», — подумала я. Но домашние заботы не обременяли меня. Я рвала цветы и размышляла о том, что происходит при дворе, и как это отразится на нашей жизни.— Хани, — спросила я, — Кэтрин часто рассказывает тебе о своем отце?— Последнее время она ни о чем больше и не говорит. Иногда мне кажется, что она просто не слишком умна.— Хани, дорогая, — ответила я, и, как сказала бы Кэтрин, мой голос прозвучал неестественно добродетельно, — разве это плохо, если дочь обожает отца?— Да, — ответила Хани, — если он не стоит обожания.— Мое дорогое дитя, ты не должна говорить так. Это неблагодарно по отношению к…— А почему я должна быть ему благодарна?— Ты всю жизнь прожила под его крышей.— Я считаю, что жила под твоей крышей. Он не хотел, чтобы я росла в Аббатстве. Мне позволили остаться здесь только потому, что ты настояла на этом. Я все знаю. Я хожу в лес к своей прабабушке.— И она рассказала тебе об этом?— Она умная женщина, мама, правда, иногда говорит загадками. Мне хотелось бы узнать, почему? Может быть, потому, что если мудрецы станут говорить понятно, мы будем знать так же много, как и они?— Может быть. Бабушка сказала, что мне нужно знать правду. Я думаю, что моя жизнь была бы совершенно иной, если бы не ты.— Милая Хани, моя радость и утешение!— Я всегда старалась, чтобы это было так, — пылко ответила она.— Мое благословенное дитя, помни, что ты моя дочь.— Но приемная. Расскажи мне о моей матери.— Разве прабабушка не рассказывала тебе о ней?— Я хотела бы услышать это и от тебя, ведь все люди видят по-разному.— Твоя мать была веселая и красивая… как ты.— Значит, я похожа на нее?— Нет, ты еще красивее.— Она не вышла замуж за моего отца. Ведь он пришел, чтобы распустить Аббатство. Каким он был?— Я видела его лишь мельком.— Но моя мать влюбилась в него, и родилась я.Я лишь кивнула, потому что не могла рассказать Хани ужасную правду.— Я сестра Бруно, — промолвила она. — Моя прабабушка рассказала мне об этом. Она сказала: «Вы оба мои правнуки». Когда я услышала об этом, то не поверила. Моя прабабушка говорит, что именно поэтому он меня и ненавидит. Он предпочел бы не видеть меня.— Он не верит этому, потому что не может согласиться с тем, что твоя мать была и его матерью.— Он считает себя святым, — рассмеялась Хани. — Но разве святые беспокоятся из-за того, что думают о них люди?— Он считает, что на него возложена великая миссия. Он дал приют людям, которые живут в Аббатстве.— Он никогда ничего не дает просто так. Моя Хани была слишком проницательной.— Это не увеличит моего уважения к нему. Вполне возможно, я понимаю его слишком хорошо, ведь мы рождены одной матерью.— Хани, я бы хотела, чтобы ты забыла об этом, Я считаю твоей матерью себя. Не могла бы и ты попытаться сделать то же самое?Она повернулась ко мне, и я увидела, что глаза ее светятся любовью.— Мое милое дитя, — сказала я, — ты и не знаешь, как много для меня значишь.— Я отдала бы все на свете, чтобы быть твоей дочерью, — прошептала Хани, — и пусть бы Кэтрин стала ребенком моей матери.— Нет, я хотела бы иметь двух дочерей.— А я бы предпочла быть у тебя единственной. Хани беспокоила меня. Ведь ее ненависть могла быть столь же неистовой, как и любовь.
Мир в стране не мог длиться долго. Матушка пришла сообщить, что Саймон Кейсман опять отлучился «по делу». Она была встревожена, я видела это, и мне хотелось знать, к чему приведет это «дело».Саймон Кейсман был умен. Он не стал бы выступать открыто на стороне королевы Джейн, но я была уверена: если бы она сумела захватить трон, стал бы ее поддерживать от всего сердца. И я подумала, не затевается ли какой-нибудь новый заговор.Вскоре все выяснилось. Сэр Томас Уайтат возглавил восстание против королевы Марии.Матушка поспешила в Аббатство с сообщением, что королева Мария находится в Уайтхолле, а сторонники сэра Томаса Уайтата уже движутся к городу. Королева в отчаянии.— Мария знает, это конец ее правления. — Голос матушки торжествующе звенел. Я спросила:— Где твой муж?Мать загадочно улыбнулась.— Я беспокоюсь о тебе, Дамаск, — тотчас же сказала она. — Я хочу, чтобы ты забрала девочек и перешла в Кейсман-корт. Я бы не хотела, чтобы ты оставалась сейчас здесь, когда торжествует правое дело.— А если сэр Томас потерпит поражение?— Никогда.— Мама, — спросила я, — где твой муж?— Он занят делом, — ответила она.— Делом? — спросила я. — Вместе с сэром Томасом?Она не ответила, а я не настаивала, потому что боялась за нас. Я спросила:— Сэр Томас хочет посадить на трон Джейн Грей или принцессу Елизавету? И ты думаешь, что народ будет стоять и смотреть, как свергают его законную королеву?— Я хочу, чтобы ты пошла со мной в Кейсман-корт, — ответила матушка.Холодным февральским днем, на следующий день после того, как мать умоляла меня быть благоразумной, войска восставших вошли в Лондон, и начались бои на улицах столицы.Я слышала, что королева не потеряла присутствия духа, ведь именно ей пришлось утешать рыдающих придворных дам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49