Я подумала о том дне, когда я видела их на барке рядом, смеющимися.— Он не должен был надоедать королю. Кардинал был глуп, поэтому его сердце разорвалось. Король собирается развестись с королевой, тогда он сможет жениться на Анне Болейн и у них будет сын, который в свое время станет королем. Все очень просто.Я сказала, что мне это не кажется таким простым.— Потому, что ты слишком мала, чтобы понять. Но что я поняла и чего не понимала она — это перемены, происшедшие в нашем доме с тех пор, как умер кардинал. Уныние нависло над ним. Отец часто бывал печальным и, когда я говорила с ним, улыбался, прижимал меня к груди, как в старые дни, но я чувствовала, что веселость его была искусственной. Он казался сверхосторожным, а когда мы обедали, я чувствовала, что он прислушивался, будто ожидал какого-нибудь гонца с недоброй вестью.К нам часто приезжали друзья и присоединялась к нам за столом. У отца было много знакомых и среди судейских, и при дворе. Во время их визитов разговор за столом становился оживленным, а когда гости выпивали достаточно вина, которым угощал их отец, они часто говорили о делах государства, чаще всего о «тайном деле короля». Я заметила, как блестели глаза Кейт, когда заговаривали об этом; один раз отец сказал:— Помните, друзья, тайна короля принадлежит ему, и поэтому мы не должны ее обсуждать, тем более судить о ней.Слова отца отрезвили всех, и я заметила, как они украдкой оглядывались и соглашались, что действительно это тайна короля и его подданные не должны подвергать сомнению королевские решения.Да, все было непросто.Но брат Иоан и брат Яков беспокоились больше всех. Они часто приходили посидеть с отцом, поговорить с ним. Я была уже слишком большой, чтобы свернуться у него на коленях и слушать. Кейт они не интересовали. Она с отвращением морщила свой носик и говорила:— Монахи. Глупые старики, которые живут в монастырях, часами стоят на коленях и молятся. У них, наверное, очень болят колени. У меня в церкви болят колени. Они живут на хлебе и воде и всегда говорят Богу, какие они грешники, как будто Он сам не знает! Они носят волосяные рубашки. Фу! Я люблю шелк, атлас, золотые ткани. Когда я вырасту, я всегда буду носить шитые золотом одежды, а может, как ты думаешь, серебряная ткань подойдет мне больше?Я не знала, о чем брат Иоан и брат Яков говорили с моим отцом, но я была уверена, что их беседа была полна дурных предчувствий, в ней не было непринужденности.Вскоре Кейт развеяла мои страхи. Жизнь для нее была игрой. И должна стать таковой для меня, так считала она, Кейт. Она многое разузнала. Она сказала мне, что Джим, главный конюший, у которого были жена и шестеро детей — они жили в небольшом домике на наших землях, — тайком уходил в лес, чтобы встретиться с Бесс, одной из горничных, и она видела, как они лежали в папоротнике.— Ну и что она собирается делать? — спросила я. Скажет ли моему отцу или жене Джима? Кейт прищурилась:— Я никому не скажу, только тебе… а ты не в счет. Я просто запомню. Это будет полезно, когда я захочу воспользоваться этим. — Потом она рассмеялась.Она любила власть. Она хотела управлять нами, как кукольник своими куклами, которые он показывал нам в Рождество, когда приходил с актерами.А потом она заинтересовалась мальчиком. Однажды, когда я сидела под деревом в вишневом саду и учила латынь, она пришла ко мне. День был замечательный, и я решила, что лучше заниматься на воздухе.— Отложи эту глупую старую книгу, — приказала Кейт.— Она совсем не глупая, Кейт. Ее очень трудно читать, это правда. Я должна сосредоточиться.— Ерунда! — воскликнула Кейт. — Я хочу что-то показать тебе.— Что?— Сначала ты поклянись, что никому не скажешь. Клянись.— Клянусь.— Подними руку кверху и клянись всеми святыми и Пресвятой Божьей Матерью.— О, Кейт, это звучит кощунственно.— Клянись, или я ничего тебе не скажу. И я поклялась.— Теперь пойдем, — сказала она.Мы вышли из сада и через лужайку направились к той каменной стене, обвитой густыми зарослями плюща, которая отделяла нас от Аббатства. В одном месте Кейт отодвинула плющ в сторону, и, к моему удивлению, показались очертания двери.— Я заметила, что плющ выглядел так, будто его уже потревожили, — смеясь, сказала она. — Обследовав стену, я нашла дверь. Ее трудно открыть. Надо толкать. Давай, помоги мне.Я подчинилась. Дверь протестующе заскрипела и открылась. Кейт ступила на землю Аббатства.Я стояла по другую сторону двери.— Нам нельзя этого делать. Это чужое владение. Она засмеялась:— Конечно, я знала, что ты трусиха. Вообще не знаю, почему я вожусь с тобой, Дамаск Фарланд. Но я уже входила в дверь, а когда прошла, плющ вернулся на прежнее место и закрыл ее. Я огляделась, думая, что в Аббатстве все совсем по-другому. Но трава была такая же сочно-зеленая, на деревьях вот-вот распустятся листья. Никто не догадывается, что мы стоим на земле, которая всегда казалась священной.— Идем, — сказала Кейт, схватив меня за руку, и смело пошла по траве. Я нехотя следовала за ней. Мы шли между деревьями. Внезапно она остановилась, потому что перед нами предстали серые стены Аббатства.— Дальше лучше не ходить. Они могут увидеть нас и догадаться, как мы вошли. Они могут заколотить дверь. А это не годится, потому что я намерена приходить сюда, когда захочу.Мы вернулись под укрытие кустарника и сели на траву. Кейт внимательно следила за мной, точно зная мое состояние и желание вернуться, потому что мне не хотелось быть там, где находиться не полагалось.— Интересно, что бы сказали эти заплесневелые старики Иоан и Яков, если бы нашли нас здесь? — спросила Кейт.Раздавшийся сзади голос напугал нас до смерти:— Они посадили бы вас в подземную тюрьму, подвесили бы за руки и оставили бы так до тех пор, пока ваши руки не оторвались и вы бы не упали на землю… мертвые.Мы обернулись — позади нас стоял мальчик.— Что ты здесь делаешь? — строго спросила Кейт. Она не вскочила на ноги, как я. Она просто сидела, спокойно глядя на него.— Ты спрашиваешь об этом меня? — надменно спросил мальчик. — Это забавно.— Ты не должен подкрадываться к людям, — сказала Кейт. — Это может напугать их.— Особенно, если они находятся там, где не должны быть.— Кто сказал, что не должны? Двери Аббатства всегда открыты!— Для тех, кто живет в бедности, — ответил мальчик. — А, чего не хватает вам?— А мне всегда не хватает… чего-нибудь особенного… чего-нибудь интересного. Жизнь такая скучная.Меня бросило в жар от возмущения, рассердили ее слова о жизни в нашем доме и ее неблагодарность.— Мои родители очень хорошо к тебе относятся, — сказала я. — Если бы они не взяли тебя к нам… Кейт деланно рассмеялась:— Мой брат и я не нищие. Твоему отцу хорошо платят за то, что он управляет нашим имением. К тому же он все-таки родственник.Мальчик перевел взгляд с Кейт на меня, я почувствовала, как мной овладевает странное чувство экзальтации. Я вообразила, как ангелы положили его в рождественские ясли и какое великое предназначение ожидает его. Как ни мала я была, но поняла, что это просто мальчик. Он держался отчужденно, возвышенно-высокомерно, казалось, сознавал разницу между собой и обычными смертными. Кейт вела себя так же, но то было следствием ее красоты и энергии. Хотя меня мучили предчувствия, я обрадовалась, что Кейт нашла дверь в стене и таким образом дала мне шанс увидеть мальчика так близко. Он казался намного старше меня, хотя между нами было меньше года разницы. Он был выше Кейт и мог подчинить даже ее.Кейт так и сыпала вопросами. Она хотела знать, каково быть Святым Младенцем. Помнит ли он что-нибудь о небесах, потому что он же наверняка пришел оттуда, не так ли? На кого похож Бог? А ангелы? Они действительно такие хорошие, как о них говорят люди? Ведь тогда общаться с ними должно быть очень скучно.Он рассматривал ее, как бы забавляясь и терпя ее присутствие.— Я не могу говорить с тобой о таких вещах, — холодно сказал он.— А почему? Святые люди должны мочь все. Потому они и святые.Он произвел на нее глубокое впечатление, как она ни старалась сделать вид, что ей все равно. Кейт, конечно, поняла, что не сможет дразнить или мучить его, как это делала со мной. Он был слишком серьезен, и все же я не могла понять странный блеск его глаз. Я вспомнила разговор о том, как он украл из кухни пирожки.— Ты ходишь на занятия, как другие? — спросила я.Он ответил, что изучает латынь и греческий. Я с радостью стала рассказывать ему, что занималась с мистером Брайтоном и каких успехов я достигла.— Мы не для того прошли через дверь в стене, чтобы говорить об уроках, — пожаловалась Кейт.Она поднялась с травы и сделала сальто на лужайке, она это умела и часто практиковалась. Кезая называла ее проказницей. И сейчас у нее была одна цель — переключить внимание с меня на себя.Мы оба смотрели, как Кейт вертит сальто, внезапно она остановилась и предложила мальчику присоединиться к ней.— Это неприлично, — сказал он.— Ax! — торжествующее засмеялась Кейт. — Значит, ты не можешь так сделать?— Я могу. Я все могу.— Докажи это.На мгновение он растерялся, потом, как это ни странно, я увидела, как своенравная Кейт и Святое Дитя вертели сальто на траве Аббатства.— Давай, Дамаск, — скомандовала она. Я присоединилась к ним.Это был памятный день. Когда Кейт доказала, что она делает сальто быстрее, чем мы, она решила, что на сегодня хватит, и мы опять сели на траву и стали разговаривать. Мы немного узнали о мальчике, которого назвали Бруно по имени святого, основавшего Аббатство. Он никогда не разговаривал с детьми. Ему давал уроки брат Валериан, а о растениях и травах он узнавал от брата Амброуза. Часто он оставался у аббата, который жил в собственном доме с глухонемым слугой гигантского роста.— В Аббатстве, должно быть, очень одиноко, — сказала я.— Я общаюсь с монахами. Они как братья. Не всегда одиноко.— Послушай, — повелительным тоном сказала Кейт, — мы придем снова. Никому не говори о двери под плющом. Мы опять здесь встретимся втроем. Это будет наш секрет.Так мы и сделали. Всегда, когда нам удавалось уйти, мы пробирались через дверь. Очень часто к нас присоединялся Бруно. Странно все это было, потому что временами мы забывали, что он появился в рождественских яслях. Он казался обыкновенным мальчиком. Иногда мы вместе играли в шумные игры, в которых верховодила Кейт, но ему нравились и игры в загадки, и тут я могла показать свою смекалку. Здесь мы с ним соперничали, как он соперничал с Кейт в играх, требующих ловкости. Но Бруно намеревался побить нас обеих, мозг его был острее, чем мой, а физическая сила, конечно же, превосходила силу Кейт. Разумеется, так я думала, этого следовало ожидать от Святого Дитя.
Руперт, которому еще не было пятнадцати лет, все больше и больше работал в поле. Он со знанием дела мог говорить с моим отцом о злаках и животных. Новорожденные существа доставляли ему огромную радость, которой он с удовольствием делился с другими, особенно со мной. Я помню, как Руперт привел меня посмотреть на недавно родившегося жеребенка и обратил мое внимание на его грациозность. Животные чувствовали доброту Руперта и становились его друзьями, стоило им только раз увидеть его; он обладал этим особым даром. Руперт лучше стригалей мог остричь овцу, всегда знал точное время начала уборки зерновых, мог предсказать погоду и за день почуять дождь. Отец говорил, что он был истинным человеком от земли.Счастливое время — сенокос! Мы все шли в поле, даже Кейт, хотя сначала и неохотно, но потом и она радовалась, когда приносили эль домашнего приготовления и когда нас катали на телеге с сеном. Но лучше всего была пора сбора урожая. Когда все снопы были перевязаны и составлены, а бедняки тщательно подобрали все колосья, наступал час веселого ужина, посвященного уборке урожая. Весь день с кухни доносился запах жареного гуся и пирогов. Матушка украшала весь дом цветами, и все были очень веселы. Кейт и я подвешивали миниатюрные снопики, которые будут висеть до будущей осени, чтобы урожай был хорошим. Потом мы танцевали, и тут Кейт была в своей стихии; но отцу всегда нравилось, когда Руперт выводил меня на круг и мы с ним открывали бал в честь урожая.В то время все разговоры сводились к свадьбе короля и Анны Болейн. Он избавился от королевы Екатерины, которая уехала в Эмптхилл. Бруно рассказывал нам много больше того, что мы могли узнать в другом месте, потому что монахи, приезжающие в Аббатство, привозили новости.Однажды, когда мы сидели на траве под укрытием кустов, чтобы нас не заметили, и говорили о бедной печальной королеве, Бруно и Кейт опять поссорились.— Королева Екатерина — святая, — сказал Бруно, продолжая описывать ее страдания.Я любила смотреть на него, когда он говорил. Лицо его казалось таким красивым, профиль был четко очерчен, гордый, но еще невинный, а то, как у него вились волосы надо лбом, напоминало мне изображения греческих героев. Он был высок и строен, и я думаю теперь, что самым привлекательным в нем была смесь святости и язычества, как он превращался из мальчика, который мог ошибаться и задираться, в некое исключительное существо, которое смотрело на нас с недосягаемых высот. Думаю, что Кейт чувствовала то же самое, хотя никогда и не призналась бы в этом. Находиться рядом с Бруно было совсем не то, что быть с Рупертом. Мой кузен был таким мягким и заботливым, что мне иногда казалось, что он относится ко мне, как к одному из своих новорожденных жеребят или ягнят. Мне нравилось, когда обо мне заботились; мне всегда это нравилось, но в присутствии Бруно мной овладевал восторг, я была так взволнована, как ни при ком другом. Я знала, что Кейт разделяла это чувство со мной, потому что она никогда не упускала возможности попытаться одержать над ним верх, будто она должна была убедить себя, как и нас, в своем превосходстве.Теперь же, так как Бруно говорил с такой симпатией о королеве Екатерине, она резко заметила, что королева старая и некрасивая. Говорили, что она не имела права быть королевой и что Анна Болейн с ее красивыми одеждами, следовавшая французской моде, была восхитительна, как сирена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49