В некоторых из домиков был оригинальный предмет обстановки, так называемый «талфат»— что-то вроде полки, расположенной довольно высоко, где спала молодежь, забираясь туда по веревочной лестнице. Единственным источником света служила глиняная лампа в форме свечи с отверстием, в которое наливалось масло, а потом втыкался «пурван»— так местные жители называли фитиль.
Когда мы входили в такой дом, хозяйка смахивала со стула пыль и приглашала мать присесть, а я стояла рядом, широко раскрыв глаза, с интересом осматриваясь и выслушивая рассказ о том, как справляется Дженни с обязанностями служанки в доме священника, или когда их Джим должен вернуться с моря. Моя мать должна была быть в курсе всех дел, это входило в круг обязанностей хозяйки большого имения.
В этих домиках всегда пахло едой. Очаги топили деревом, собранным на берегу. Горело оно синим пламенем, что объяснялось, говорят, тем, что в нем содержалась соль, которой оно пропиталось в морской воде. В большинстве домов имелся вмурованный котел, где варили еду, а чайник, почерневший от сажи, висел на цепочке над огнем. Мне казалось, что эти люди говорят совсем на другом языке, чем мы, но я сумела его выучить. И еда у них была другая: например, «киллет»— что-то вроде каши из земляных орехов, или «пиллас»— нечто, напоминающее овсянку, которую они уваривали, пока не получалась какая-то гуща, которую называли «гурте». Мать рассказывала мне, что в прошлом столетии, когда эти люди были очень бедны, они собирали траву, закатывали ее в ячменное тесто и пекли в золе.
Теперь они были зажиточными людьми. Мать часто объясняла мне, что мой отец — хороший хозяин, считающий своим долгом заботиться о том, чтобы никто из живущих в округе не голодал.
Бедные рыбаки сильно зависели от погоды, а ветры на нашем побережье часто бывали жестокими. В Полдери царило угрюмое настроение, когда кто-нибудь из знатоков примет предсказывал шторма, из-за которых лодки не смогут выйти в море. Конечно, частенько шторма начинались без всякого предупреждения, и именно этого рыбаки и их семьи больше всего и боялись. Я слышала, как однажды жена рыбака сказала: «Он как уходит, так я никогда не знаю, вернется ли назад!» Конечно, это было очень неприятно, и именно по этой причине все они были очень суеверными. Рыбаки постоянно искали каких-то знаков или предзнаменований, в основном дурных.
Про общину шахтеров можно было сказать почти то же самое. Примерно в двух милях от города начиналось высохшее болото, а к нему примыкала шахта, где добывали олово. Называли ее «выпотрошенной». Это значило, что она бесполезна, давным-давно выработана, а на самом деле это было вовсе не так — местные неплохо зарабатывали на ней. Там мы регулярно посещали семейство Пенкарронов, жившее в симпатичном доме неподалеку от шахты, который называли Пенкаррон Мэйнор. Они переехали сюда несколько лет тому назад, купили это место и начали заниматься шахтой.
Суеверные шахтеры оставляли в шахте так называемый «диджан»— часть обеда, который брали с собой для угощения нэйкеров, чтобы задобрить их и избежать несчастья, которые были в шахтах не редкостью. Несколько раз там происходили ужасные аварии, и уже не одна семья потеряла своего кормильца. Так что им, как и рыбакам, приходилось следить за приметами. Они не могли себе позволить не обращать на них внимания.
«Конечно, они боятся, — говорила моя мать, — все это понятно! А если для того, чтобы меньше бояться, нужно с кем-то поделиться своим обедом, так это не слишком дорогая плата!»
Мне было очень любопытно узнать о нэйкерах. Говорили, что это карлики, духи евреев, распявших Христа, но моя мать в них не верила. Ей-то легко было не верить, ей ведь не нужно было спускаться в шахту, но вообще она очень интересовалась суевериями и говорила:
— Как бы посмеялись над нами в Лондоне. Но здесь, в Корнуолле, все это подчас имеет какой-то смысл: очень уж здесь подходящее место для духов и прочей нечисти! Ты только прислушайся к здешним легендам… эти родники с какими-то волшебными свойствами, эти истории про необъяснимые тайны, ну и, само собой разумеется, пруд Святого Бранока!
— О да! — с готовностью подхватила я. — Расскажи мне про этот пруд Святого Бранока!
— Когда ты попадешь туда, веди себя поосторожней. Ты вообще не должна ходить туда одна — только с мисс Прентис или еще с кем-нибудь! Там болотистое место, и могут быть неприятности! Это старая история. Мне кажется, что многие из местных по-настоящему верят в нее, но они вообще верят во все!
— А во что они верят?
В то, что слышат колокола!
Колокола? Какие колокола?
Колокола, которые находятся там, внизу.
— Где?
Под водой?
Мать кивнула:
— Все это просто смешно! Некоторые говорят, что это бездонный пруд. В таком случае, где же находятся колокола?
— Расскажи мне про эти колокола, мама! Ты же сама говорила, что люди должны больше узнавать о нужных вещах. Это тоже нужное, это ведь история!
Вряд ли это можно назвать историей! — Она рассмеялась и убрала мне за ухо локон, который выбился из-под ленты, удерживающей прическу. — По преданию, давным-давно на этом месте находился монастырь…
— Как? Прямо в воде?
— Никакой воды там тогда не было, она появилась позже! Поначалу, когда строили монастырь, все были очень добрыми и верующими людьми, проводили свое время в молитвах и творили добрые дела.
Это было в те времена, когда Святой Августин принес в Британию христианство!
— Это я знаю, — перебила я, опасаясь, что рассказ превратится в урок истории.
— Из самых дальних краев приходили в этот монастырь люди, принося с собой разнообразные дары: золото и серебро, вина и еду — так что постепенно из бедняков монахи превратились в очень богатых людей, и тогда они начали совершать дурные поступки!
— А какие?
— Они начали предаваться чревоугодию, начали пить слишком много вина, устраивать разгульные вечеринки, где плясали и вытворяли всякие непотребные вещи, чего не случалось ранее. Но в один прекрасный день в монастырь явился странник. Он не принес с собой никаких богатых даров, а отправился в церковь и обратился к монахам с проповедью. Он сообщил о том, что Бог недоволен ими, потому что они превратили превосходный монастырь, выстроенный для служения Богу, в гнездилище порока, и они должны покаяться. Но к этому времени монахи полюбили такой образ жизни и не желали расставаться с ним, так что странника, обратившегося к ним с предупреждением, они попросту возненавидели. Они велели ему немедленно убираться, пригрозив, что, если странник откажется, они попросту вышвырнут его. Странник не уходил, и тогда монахи принесли бичи и палки, которыми когда-то истязали себя, отчего, как предполагалось, становились более святыми, хотя я никогда не понимала, как здесь связано одно с другим. Монахи начали избивать странника, но палки лишь скользили по его телу, не принося ни малейшего вреда. А потом вдруг он начал излучать сияние, поднял руки и проклял монастырь Святого Бранока. Он сказал: «Когда-то это место считалось святым, но теперь оно осквернено! Пусть же станет так, будто оно никогда не существовало, пусть воды скроют его от человеческих глаз! Ваши колокола будут молчать… за исключением тех случаев, когда нужно будет оповестить о каком-то большом несчастье». Сказав это, странник исчез.
— Он отправился на небеса?
Возможно.
— Могу поспорить, что это был Святой Павел! Как раз такие вещи он больше всего любил делать!
— Ну, кем бы он ни был, если верить легенде, слова его оказались пророческими. Когда стали звонить в колокола, они не отозвались! Монахи, конечно, испугались, начали молиться, но толку от этих молитв не было, и колокола продолжали молчать. Потом как-то ночью пошел дождь… Он все лил и лил, и так сорок дней и сорок ночей, и тогда реки вышли из берегов, и вода стала подниматься все выше и выше, пока не покрыла весь монастырь, и на его месте остался пруд Святого Бранока.
— А глубоко до этого монастыря?
Мать взглянула на меня и улыбнулась:
Но это же просто выдумка! Когда на одной из шахт случается несчастье, люди начинают говорить, что до этого слышали колокола, но, по моему мнению, после несчастья люди всегда что-нибудь припоминают. Я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь заранее сообщил о предупреждении колоколов. Это просто одна из старых корнуоллских легенд!
Но ведь пруд есть!
— Это просто пруд — и все!
— Но он бездонный?
— Я в этом сомневаюсь.
— А кто-нибудь пытался промерить глубину?
— Зачем?
Узнать, есть ли там, внизу, монастырь?
— Это просто одно из старых корнуоллских суеверий! Никто ничего там не будет выяснять! Никто ведь не выясняет, каков состав воды в Роднике монахини в Альтаруне, которая, по слухам, предохраняет от безумия!
Никто не собирается проверять, правда ли, что испивший воды из источника Святого Уния в Редруте никогда не будет повешен. Просто есть люди, которые склонны верить в такие вещи, а остальные относятся к этому скептически. То же самое и с Бра-ноком…
— Хотелось бы мне послушать эти колокола!..
— Их нет! Я сомневаюсь даже в том, что там когда-то был монастырь. Ты же знаешь, как рождаются такие легенды. Людям мерещится, они видят или слышат что-то такое, что не могут объяснить.
Тогда начинают появляться легенды. Тем не менее, не подходи туда близко: это нездоровое место. Застойная вода всегда вредна… и, как я уже сказала, там топко.
Нужно сказать, в то время я не слишком заинтересовалась историей этого пруда. Кругом без конца рассказывали о каких-нибудь сверхъестественных событиях, о том, что некоторые люди имеют дурной глаз, что один умеют вредить другим, изготовляя восковые фигурки недруга и прокалывая их булавками. Однажды скоропостижно скончался мужчина, и его мать обвинила его жену в том, что та погубила его, посыпав солью вокруг его стула, — метод, который суд присяжных не признал достоверным способом убийства. Еще была Мэдди Крейг, которую звали «пелларом». Это значило, что кто-то из ее предков помог русалке, оказавшейся на берегу, вернуться обратно в море. Так что существовали роды пелларов, одаренные особыми способностями благодаря тому, что оказывали помощь русалкам. В общем, колокола Святого Бранока не представляли для меня особо необычный случай.
Моя мать очень интересовалась происхождением нашей семьи и многое знала об этом, поскольку большинство наших предшественниц тщательно записывали историю своей жизни. Большая часть этих записей хранилась в Эверсли, откуда и происходило наше семейство, но со временем браки разбрасывали членов семьи в самые разные места, и теперь Эверсли был домом всего лишь одного из ответвлений семейства. Мы очень редко навещали их, поскольку Эверсли находился на противоположном краю Англии — на юго-восточном, в то время как Кадор был на юго-западе.
Моей матери доводилось видеть немало этих дневников, и она частенько пересказывала мне их содержание. Особенно меня интересовала моя предшественница Анжелет. Она и ее сестра-близнец Берсаба были замужем за одним и тем же мужчиной: вначале Анжелет, а после ее смерти — Берсаба.
В Кадоре была картинная галерея, где меня больше всего интересовал портрет моего дедушки. Его глаза были нарисованы так, что все время следили за мной, в какой бы конец галереи я ни пошла, и, по-моему, выражение его лица тоже менялось. Наверное, это был очень хороший портрет, потому что складывалось впечатление, что в любой момент дедушка может переступить раму и выйти наружу. У него было смуглое волевое лицо, и если присмотреться, то можно было увидеть, как уголки губ слегка приподнимаются, а в глазах загораются огоньки. Похоже, дедушка считал жизнь большой шуткой.
Мать заметила, что я заинтересовалась портретом:
Почему ты всегда на него смотришь? — Знаешь, похоже, что он живой! Все остальные портреты — просто картинки, а этот кажется совсем живым!
Мать отвела взгляд. Я поняла, что она не хочет показать мне, что сильно взволнована, а потом сказала:
— Он был просто чудесным человеком. Я любила его… очень любила! Когда я была маленькой, он был для меня самым главным человеком. Ах, Анжела, как бы мне хотелось, чтобы ты могла узнать его! Временами мне кажется, что в нашей жизни все заранее предопределено. Он просто должен был умереть молодым, он никак не мог стать стариком! Твой дедушка прожил жизнь, полную приключений, иногда жестоких… а потом приехал сюда, чтобы жить мирной семейной жизнью с людьми, которых нежно любил. С моей матерью Джессикой, сыном Джекко и со мной.
Мама слишком разволновалась и не могла говорить дальше. Я обняла ее:
— Давай не будем смотреть на портрет, мама, если это так сильно расстраивает тебя!
Мать покачала головой:
— Услышав это, он просто посмеялся бы надо мной и велел бы прекратить горевать.
Она ушла вместе с ним… моя мать и Джекко, все они ушли и оставили меня одну. Даже сейчас… я так живо это помню! Никогда не смогу забыть… Я постоянно вспоминаю тот день, когда они ушли и больше не вернулись…
И она рассказала мне историю моего дедушки, Джейка Кадорсона:
Кадор — его родной дом. У Джейка был старший брат, который стал наследником имения. Они никак не могли ужиться друг с другом, и Джейк ушел из дома, присоединившись к странствующим цыганам…
— Он сам немного похож на цыгана!
— У Джейка и характер был похожий: он никогда не боялся жизни, бросал ей вызов, и жизнь приняла его, в конце концов, победив… Когда Джейк жил цыганской жизнью, он убил одного мужчину из местной знати, который напал на одну из цыганских девушек. Джейк бросился на помощь. Завязалась драка, во время которой мужчина и был убит, а Джейка сослали в Австралию на семь лет. Его бы наверняка повесили за это убийство, если бы твоя бабушка Джессика не заставила своего отца сделать все ради спасения Джейка: ее отец был очень влиятельным человеком. Ну и… Джейка приговорили к каторжным работам на новых землях Австралии в течение семи лет, что по тем временам было очень легким наказанием за убийство человека.
Пока Джейк жил в дальних краях, его брат умер, и Джейк унаследовал Кадор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58