Не то чтобы он нравился всем, кто с ним работал, но, мне кажется, это можно понять. В конце концов, он был их начальником, а такая должность не располагает к особым симпатиям. Одно могу сказать с уверенностью: все его уважали.
Броуди вспомнил хорошо одетого, благополучного на вид господина, который отвернулся от него в ливерпульских доках год назад. Ему нетрудно было представить, что такой человек не вызывает к себе «особых симпатий».
– А почему вы его любили? – спросил он через минуту.
Даже не задумываясь о том, насколько это неподобающий вопрос, Анна сказала правду:
– Мне кажется, я влюбилась в него в ту самую минуту, как впервые увидела. Он был новым помощником моего отца. Мы встретились в отцовском рабочем кабинете в Ливерпуле, когда мне было шестнадцать лет, и я… слова не могла вымолвить. Да и потом, в течение многих лет я ни о чем не могла с ним разговаривать, кроме кораблестроения.
Как зачарованный, Броуди следил за ее ртом: уголки губ у нее опускались совсем чуть-чуть, когда она улыбалась, придавая лицу доброе, немного печальное выражение. Да, у нее была двойственная улыбка – теплая, но хрупкая, милая, но сдержанная, неуловимо грустная.
– Почему? – спросил он тихо.
– Потому что я всегда чувствовала себя неуклюжей, как подросток, и глупой. И некрасивой. А он был такой очаровательный, такой обаятельный и умный… И он был очень добр ко мне, хотя, конечно, понятия не имел, что я чувствую.
– А что было потом?
– Потом… Год назад мой брат погиб при падении с лошади. Это случилось в Линкольншире, в поместье его невесты.
– Вы были близки с братом? – спросил Броуди, когда она замешкалась.
– Я любила его, но… нет, мы не были очень близки. Он был на десять лет старше и видел во мне… ну, словом, маленькую дурочку, вечно путающуюся под ногами. На мою заинтересованность в делах компании и он, и мой отец смотрели… – Анна опять задумалась, тщательно подбирая слова, – с известной долей снисхождения.
«В сущности, – подумала она про себя, – снисхождение – это все же лучше, чем откровенное равнодушие». А ведь именно так относился к ней отец первые пятнадцать лет ее жизни. Анна была достаточно проницательна и давным-давно догадалась, что ее интерес к кораблестроению был изначально продиктован стремлением понравиться ему, привлечь хоть скудную толику его внимания.
Увы, ее старания так и не увенчались сколько-нибудь заметным успехом, однако с годами увлечение судостроением само по себе вознаградило ее за труды. Корабли стали ее страстью – единственной страстью, как ей казалось до того самого дня, когда Николас сделал ей предложение руки и сердца.
– Но Ник был не такой, – догадался Броуди, прерывая ход ее мыслей.
– Да, Ник был не такой. Он принимал меня всерьез и никогда не относился ко мне свысока. Иногда он даже спрашивал у меня совета.
– А после смерти вашего брата?
– Николас и Томас годами работали вместе, но так и не стали близкими друзьями… во всяком случае, мне так казалось. Поэтому я удивилась, когда Николас пришел ко мне после несчастного случая с моим братом. Он нуждался в утешении. Я тоже в нем нуждалась. Мы… оказали поддержку друг другу.
Лицо Броуди осталось бесстрастным, но в душе у него шевельнулось скверное подозрение.
– Мы начали встречаться и проводить время вместе не только на работе, – задумчиво продолжала Анна, – мы стали все больше говорить о вещах, совсем не связанных с кораблестроением.
Она улыбнулась. Ее кроткие глаза были полны воспоминаний.
– И вы полюбили друг друга…
– Ник полюбил меня, – с улыбкой поправила его Анна. – Я всегда его любила. А через шесть месяцев после смерти Томаса он сделал мне предложение. В этом самом костюме.
Да, теперь она могла говорить об этом с улыбкой. Ей почему-то было легко рассказывать мистеру Броуди о его брате.
Броуди откинулся назад, опираясь на руки, и посмотрел на облака, пытаясь представить себе брата рядом с этой женщиной. Почему-то ему никак не удавалось совместить образ Анны с тем человеком, каким, по его представлениям, стал Ник. Кусочки мозаики не складывались – какого-то фрагмента не хватало.
– Поначалу мой отец возражал. Насколько я поняла, он намеревался выдать меня замуж за какого-нибудь пэра, за титулованного аристократа… ну, словом за кого-то из тех, кому я была представлена на выпускном балу. Но я настояла на своем!
– Впервые в жизни? – предположил Броуди, хотя не сомневался в ее ответе.
– Да! Я сказала ему, что выйду замуж за Николаса без его разрешения, если потребуется. Он был так поражен, что сдался без дальнейших споров. Ну… если честно, отец ничего не мог возразить против Николаса кроме того, что он небогат, а в этом ему совестно было признаться. Поэтому он дал согласие.
– Вы рано лишились матери? – спросил Броуди.
– Мне было четыре года, когда она погибла при пожаре.
Они замолчали, думая каждый о своем. Вдруг откуда ни возьмись, появился кот Доменико. Не обращая внимания на Броуди, он взобрался на скамью, устроился на коленях у Анны, свернулся тяжелым теплым клубком и заурчал. Она погладила густую лохматую шерсть и села на скамейке поглубже, приспосабливаясь к его немалому весу.
Ей самой не верилось, что она поведала мистеру Броуди о таких секретах, которыми раньше не делилась ни с кем. Но стоило ли удивляться? Николас умер безвременной и страшной смертью, за которой не последовало ни отпевания, ни похорон, он ушел из жизни неоплаканным, и у нее не было возможности разделить свое горе с родными и друзьями. Она приехала в Италию одна, поселилась в чужом для нее доме и была вынуждена нести бремя утраты в одиночку. Конечно, Эйдин был ее старым другом, но даже с ним Анна чувствовала себя стесненной и не могла говорить свободно.
А вот с мистером Броуди – во всяком случае сейчас, в этот миг – она наконец сбросила груз обычной скованности. Естественный и непринужденный разговор о Николасе оказал на нее целительное воздействие. Легко было говорить с человеком, тоже любившим Николаса; какой-то безошибочный инстинкт подсказывал ей, что Броуди горячо любил брата. Несмотря на все то, что произошло между ними в прошлом или могло произойти в будущем, она знала, что всегда будет ему благодарна за эти тихие минуты доверия и умиротворения.
Однако возникшее между ними взаимопонимание оказалось недолговечным. Броуди задал следующий вопрос, мгновенно разрушивший очарование:
– Что вы будете делать, если окажется, что О’Данн прав и Ник действительно обкрадывал компанию вашего отца?
– Он этого не делал, – сухо возразила Анна. – Эйдин ошибается. Николас никогда бы так не поступил.
Броуди промолчал, мысленно спрашивая себя, действительно ли она так уверена в невиновности своего покойного мужа, как говорит.
Его молчание возмутило Анну.
– А вы верите, что он был на такое способен? – Она со страхом ждала ответа, но в то же время готовилась отвергнуть его, если этот ответ ее не удовлетворит.
– Не знаю, – честно признался Броуди. – Мы с Ником давно уже перестали быть друзьями: с тех самых пор, как умерла наша мать и мы пошли по жизни разными путями. Надеюсь, что он на это не способен, но…
– Но что? – нетерпеливо спросила Анна. Опершись локтями на колени, Броуди сосредоточенно рассматривал носки своих башмаков.
– Ник всегда был недоволен жизнью, даже когда мы были детьми. Его всегда тянуло к перемене мест. И еще… он всегда был жаден до денег.
«Потому что считал, что его обманом лишили состояния, принадлежавшего ему „по праву рождения“, как он сам говорил», – с горечью подумал Броуди, но вслух сказал другое:
– Давайте скажем так: я этого не исключаю. – Он услыхал, как Доменико сердито замяукал, очутившись на земле, и, подняв голову, увидел вскочившую Анну.
– Ничего другого от вас и не следовало ожидать, – проговорила она сквозь зубы. – Сама не понимаю, зачем только я завела этот разговор. В вашей семье действительно есть преступник, но это вы, а не Николас! Это вас уже повесили бы месяц назад, если бы не случилось чудо! Никогда больше не заговаривайте со мной о моем муже, мистер Броуди. Даже имени его не смейте упоминать! Вы не достойны…
Броуди вскочил и подошел к ней вплотную. Анна не отступила, однако одного взгляда, брошенного на его лицо, оказалось довольно, чтобы понять, что на сей раз она зашла слишком далеко. Он крепко схватил Анну за локти, с удовлетворением наблюдая за испуганным выражением ее лица. Ему до смерти надоело выслушивать, как посторонние люди указывают ему, что он может и чего не может говорить, а главное, он больше не мог выносить еле сдерживаемого презрения этой женщины. Броуди слегка встряхнул ее и наклонился прямо к ее лицу.
– Я буду говорить о «вашем муже», когда захочу и сколько захочу, понятно вам? Да кто вы такая, черт бы вас побрал? – яростно прорычал он, снова с силой растряхивая ее. – Лицемерная гусыня, насаженная на вертел, будет мне указывать, что я не смею произносить имени моего брата! Пора бы вам очнуться, миссис Бальфур, и спустить свою лилейную задницу на нашу грешную землю!
Лицо Анны с округлившимися глазами и ошеломленно открытым ртом напоминало наивный детский рисунок. Прошло целых пять секунд прежде, чем она пришла в себя. Вырвавшись из рук Броуди, она повернулась волчком и бросилась бежать в рощу.
Если бы она не побежала, он не стал бы ее преследовать, но, как хорошо выдрессированный охотничий пес, Броуди не мог устоять перед вызовом: удирающую кошку надо догнать, это дело чести. Анна бежала, огибая лавровые и фиговые деревья, ее светлое платье призывно мелькало на фоне темно-зеленых зарослей рододендронов. Туфельки на каблучках мешали ей: он с легкостью ее догнал. Оглянувшись и увидев его совсем близко, Анна испуганно взвизгнула. Это было так смешно, что Броуди громко засмеялся.
Он поймал ее на поросшей мхом и усыпанной фиалками поляне. Схватив ее за руку, Броуди забежал вперед и тем самым заставил ее остановиться. Она обеими руками толкнула его в грудь и повернулась кругом, снова собираясь бежать, но ей удалось пройти не больше двух шагов: он схватил ее за плечо, и Анна услыхала треск рвущейся ткани.
Она сделала попытку закричать, позвать на помощь, но из ее горла вырвался лишь жалкий хрип. Броуди опять попытался схватить ее, заставить остановиться, прекратить эту дурацкую сцену. Куда там! Она яростно отбивалась и даже пыталась брыкаться.
Вот это ее и сгубило. Они зацепились ногами, Анна потеряла равновесие, когда Броуди сделал неожиданный бросок, стараясь схватить ее за руку, и упала. Больно, со всего размаху, она упала на спину, а он свалился на нее сверху. Оглушенная падением, Анна секунду пролежала неподвижно, потом ее охватила настоящая паника, и она начала отчаянно вырываться, придавленная к земле тяжестью его тела. Ее слабых сил, разумеется, не хватило, чтобы его сдвинуть, и тогда она прибегла к словам как к более естественному оружию.
– Немедленно слезьте с меня! Пустите, убирайтесь прочь, грязная скотина! Чудовище!
Броуди как раз собирался ее отпустить, он уже начал подниматься, когда она его оскорбила. Теперь сдвинуть его с места можно было разве что пушечным выстрелом. Его рука случайно оказалась на ее обнаженном плече, и он, ни секунды не раздумывая, просунул пальцы, а потом и всю ладонь под ее разорванное платье. И вот уже его рука по-хозяйски завладела ее грудью. Анна ахнула и, увидев, что слова не помогают, вновь начала метаться. Лицо ее стало пунцовым, она тяжело дышала.
Ее сопротивление только забавляло Броуди. Ему хотелось просунуть руку дальше, но запястье застряло в узкой пройме рукава, лишив его свободы маневра. «Ну, раз так, тогда я ее поцелую», – решил Броуди, наклоняясь к ее шее. Она резко дернула подбородком, и удар пришелся ему прямо по виску. Оба поморщились от боли. Анна снова попыталась увернуться, но он поймал ее рот, хотя всего лишь только на секунду: ее ногти расцарапали ему шею. Броуди вскинулся и грязно выругался себе под нос.
Чтобы Анна не смогла снова пустить в ход ногти, он схватил ее тонкое запястье и прижал к земле, заведя руку ей за голову. Медленно, не суетясь, вытянул вторую руку из-под ее платья. Должно быть, она прочитала по глазам, что он задумал, и опять начала дергаться. Броуди хищно ухмыльнулся. Анна затаила дыхание. Глядя на нее с нескрываемым злорадством, он накрыл ладонью и стиснул ее правую грудь.
– Что за чертовщина, Энни? – возмутился он, сделав несколько неудачных попыток, но так ничего и не добившись. – Чего ты туда напихала? Какого дьявола ты носишь эти штуки?
Разочарование несколько отрезвило его. Он в последний раз сдавил пальцами жесткий корсет и снова выругался.
– Если у вас осталась хоть капля порядочности, сэр, вы немедленно отпустите меня.
– Похоже, не осталось ни капли, – опять ухмыльнулся Броуди.
Он еще раз попытался ее поцеловать, но она, как и следовало ожидать, замотала головой, уворачиваясь от его губ. Тут ему в голову пришла другая мысль. Глядя ей прямо в глаза, Броуди нажал одним коленом, потом обоими и медленно заставил ее развести ноги. Анна задохнулась от возмущения и бессильно застонала в полном отчаянии, чувствуя, что не может не подчиниться грубой силе. Он схватил ее за подбородок и повернул лицом к себе. У нее осталось единственное оружие – зубы. За миг до того, как их губы сомкнулись в поцелуе, она резко дернула подбородком и что было сил впилась зубами в его большой палец.
– Ой!
Броуди наполовину скатился с нее, держась за укушенный палец, который краснел и распухал на глазах, хотя и не кровоточил. Получив путь к свободе, Анна выбралась из-под его тела, перевернулась на живот, оперлась коленом об землю и вскочила на ноги.
Рука Броуди стремительно взметнулась. Он схватил ее за лодыжку, резко дернул, и она опять оказалась на земле. На мгновение Анну охватила паника: она почувствовала свою полную беспомощность перед этим мужчиной. Его торжествующий смешок показался ей поистине сатанинским.
– Куда спешить, миссис Бальфур, – прокряхтел он, с трудом уворачиваясь от второй ноги, которой она пыталась пнуть в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53