– тихо спросил он, улыбаясь.
– Вот именно, мистер Броуди. Хотя лично я, по правде говоря, сомневаюсь, что вся библиотека Британского музея <Библиотека Британского музея, основанная в 1757 году является богатейшим книжным собранием в Англии. >, доведись вам ее прочесть, могла бы способствовать вашему исправлению.
– Считаете меня совсем пропащим?
– Просто безнадежным.
Она вдруг обнаружила, что глаза у него светлее, чем у Николаса. Различие было невелико, но она все-таки заметила. И в улыбке у него было что-то неуловимое, отличавшее его от Ника. Смущенно опустив глаза, Анна открыла книгу.
– Это книга называется «Правила хорошего тона». – Она произнесла название по слогам, словно обращалась к иностранцу, не вполне свободно владеющему английским языком. – Я полагаю, вам следует обратить особое внимание на главу, посвященную поведению за столом. Там имеется также отдельный раздел о темах, подходящих для застольной беседы. Думаю, вы почерпнете из него много полезного.
– Ах вот в чем дело! – Его улыбка стала шире. – Может, мне стоит передать ее Билли, когда я сам прочту?
– Вряд ли в этом есть необходимость, – ответила Анна, совершенно не уловив шутки.
Вблизи при свете лампы Броуди видел, как у нее на тонкой нежной шейке, у самых корней волос, выбиваются из прически короткие золотистые волоски. А личико такое изящное, как будто точеное… Ему хотелось прикоснуться к ним пальцами, понять, каковы они на ощупь. А еще лучше – языком. Строгий, неулыбчивый рот был безупречен. Броуди уже знал, каков он на вкус.
– А вдруг мне попадется какое-нибудь длинное мудреное слово? – спросил он. – Я его даже прочитать не смогу! Вы мне поможете, Энни?
Теперь она поняла, чем отличается его улыбка. Нежностью и какой-то удивительной мягкостью, которой не было в улыбке Николаса.
– Я же вас просила не называть меня так, – напомнила она после довольно продолжительного молчания.
– Но что же мне делать, если я все время забываю? Энни – это такое красивое имя! Если бы вы не держались так скованно, оно бы вам очень даже подошло.
У нее надменно вздернулся подбородок.
– Это не ваша забота – решать, какие имена мне подходят, а какие нет, мистер Броуди. И вы меня очень обяжете, если…
– Почему бы вам не называть меня Джоном?
У Анны от неожиданности открылся рот. Броуди опять улыбнулся: ровные белые зубы ярко блеснули на фоне его темной бороды.
– Об этом не может быть и речи, – отрезала она.
– Почему?
– Просто выбросьте это из головы, и все! – Она захлопнула книгу и толкнула ее к нему через стол, ясно давая понять, что эта тема закрыта.
– Но почему? Я брат вашего покойного мужа, Энни. Нравится вам это или нет, мы с вами родственники. Ну, точнее, свойственники.
Он на секунду задумался, подыскивая более точные слова.
– Оба мы – Броуди, нам надо держаться заодно. Я мог бы называть вас «сестренкой», если вам не нравится «Энни». Или…
– Прекратите немедленно!
Лицо у нее раскраснелось, кулачки были стиснуты, она снова выпрямилась, как фельдфебель на плацу.
– Наша «родственная» связь, мистер Броуди, весьма эфемерна и – благодарение богу! – кратковременна. Я денно и нощно молюсь о том, чтобы она закончилась поскорее. Но пока она еще продолжается, я вынуждена настаивать, чтобы вы называли меня «миссис Бальфур», вели себя пристойно и обращались со мной почтительно. Я ясно выразилась?
– Скажите, вы носите корсет?
Рот у Анны открылся, но она так и не сказала ни слова. У нее дома подобный вопрос был бы просто немыслим. Тетя Шарлотта не допускала не только обсуждения, но и простого упоминания деталей туалета и соответствующих им частей тела. Даже куриные грудки и ножки она называла не иначе, как белым и темным мясом.
– Похоже на то, – как ни в чем не бывало продолжал Броуди, – хотя я никогда не мог взять в толк, на кой вам это нужно. У вас очень даже складная фигурка, Энни, и почему вы так стараетесь…
Наконец из ее рта вырвался какой-то звук: не то хрип, не то стон. О’Данн и Билли Флауэрс оглянулись на них с другого конца комнаты. По причинам, в которые она сама даже не пыталась вникнуть, Анна понизила голос, чтобы они не смогли ее расслышать.
– Сэр! – прошипела она. – Как вы смеете разговаривать со мной в подобном духе? Не вздумайте повторять подобные вещи! Никогда, вы слышите? Никогда!
Она даже топнула ногой от возмущения. Броуди сунул руки в карманы и встал со стола, возвышаясь над ней, как башня, и отрезая путь к бегству.
– Я ничего не мог с собой поделать, Энни, – ответил он, тоже понизив голос. – Целый день только тем и занимался, что думал об этом. По-моему, зря ты носишь корсет, ей-богу зря. Все у тебя на месте – и грудь, и попка. С такой фигуркой…
– Нет! Нет! Не смейте!
Она отступила на шаг, готовясь броситься наутек.
– Чего мне не сметь? Думать о твоей складненькой фигурке? – Броуди нахмурился. – Ну уж извини, ты больно много просишь. Я готов терпеть уроки по кораблестроению и хорошему тону, но когда ты мне говоришь, чтоб я не смел…
Анна тихо вскрикнула, повернулась кругом и выбежала из комнаты.
О’Данн бросился за ней следом.
Броуди сел за письменный стол и открыл книжку. «Настоящая леди никогда не выпивает больше двух бокалов шампанского за вечер», – прочитал он. – «Делая замечание официанту, никогда не намекайте на его национальность». «Не обгладывайте кости, если обедаете не один, не обламывайте корочку с яблока, запеченного в тесте, не грызите кожуру дыни». «Лучше даже не пытайтесь чистить апельсин за обеденным столом. Рекомендуется вообще воздержаться от их употребления в общественных местах».
Он пролистал несколько страниц. Ага, вот оно.
«Разговор за столом должен быть веселым и приятным. Избегайте обсуждения болезней, хирургических операций, несчастных случаев со смертельным исходом, жестоких наказаний и казней с шокирующими подробностями. Любые намеки на расстройство пищеварения отвратительны и вульгарны. Слово „желудок“ не должно употребляться никем, кроме вашего врача».
Броуди все еще тихонько посмеивался себе под нос, когда в библиотеку вернулся О’Данн. Он некоторое время взволнованно расхаживал взад-вперед по комнате и заговорил не сразу. Броуди успел перевернуть страницу: «Как только хозяева удаляются к себе на ночь, слуги должны последовать их примеру». «Никогда не следует употреблять выражения вроде „лечь в постель“ или „пойти спать“, полагается говорить только „удалиться к себе наверх“.
– Что вы ей сказали?
Броуди поднял голову:
– Прошу прощения, ваша честь?
В последнее время он взял себе за правило обращаться к адвокату с этими судейским званием, потому что оно его раздражало.
О’Данн повторил свой вопрос.
– И не говорите «Ничего»: я вижу, что Анна чем-то расстроена.
– А что она сама сказала? – с любопытством спросил Броуди.
Губы О’Данна гневно сжались.
– Ничего, – сердито признал он. – Она не желает разговаривать.
Он подошел ближе.
– Послушайте меня, Броуди. Вы идете по очень тонкому льду. Я вам уже говорил, и, поверьте, я не шучу: если вы оскорбите миссис Бальфур или попытаетесь каким-то образом нанести ей ущерб любого рода, ваша «увольнительная» закончится куда раньше, чем вы ожидали, и вы вновь окажетесь в тюрьме. Вы меня слышите?
Броуди уже до смерти устал от постоянных попреков и выговоров. Он был человеком миролюбивым, но его терпению пришел конец. Он встал из-за стола:
– Я вас слышу. Слышу, как вы лжете. Вы не отошлете меня в тюрьму раньше срока, потому что вам позарез надо выманить из норы убийцу Ника. Вам хочется его схватить, и это для вас гораздо важнее, чем защита белоснежной репутации вашей драгоценной миссис Бальфур. А раз так, подавитесь своими угрозами, О’Данн, и оставьте меня в покое, черт бы вас побрал.
Он повернулся на каблуках и вышел.
После секундного замешательства О’Данн рявкнул:
– Флауэрс!
Билли вскочил. Адвокат властным кивком указал ему на дверь. Стражник поспешил вслед за своим подопечным.
Глава 10
– Сидите смирно, не вертитесь. Вы что, хотите, чтобы я вам ухо отрезала?
Броуди изо всех сил старался сидеть смирно, хотя срезанные волоски, попавшие за воротник, раздражали и кололи ему шею. Но настоящая причина, вынуждавшая его ерзать, заключалась в другом: Анна поминутно прикасалась к нему. Брала за плечо, поддерживала подбородок, заставляя его повернуть голову в нужную ей сторону, отгибала ухо, чтобы подравнять волосы сзади.
Она стояла так близко, что ему была видна жилка, бьющаяся у нее на шее. Он слышал, иногда даже чувствовал кожей ее легкое дыхание. Видел, как вздымается и опадает ее грудь при каждом вздохе. Может, таким образом она решила отомстить ему за вчерашнее? Если так, она своего добилась. Броуди ощущал неудержимое возбуждение, и если бы он не знал наверняка, что на такое расчетливое и бессовестное обольщение она не способна, то побился бы об заклад, что она нарочно его мучает.
Вчера Анна получила письмо от какой-то своей ливерпульской знакомой по имени миссис Миддоуз, сообщавшей, что через неделю она будет проездом во Флоренции вместе со своей семьей и с удовольствием нанесет визит. С тех пор работа по превращению его в Ника значительно ускорилась.
– Так уже достаточно, Эйдин? Или еще короче? – спросила Анна, оглянувшись через плечо на адвоката, наблюдавшего за ними с дивана.
Он неопределенно хмыкнул:
– Сзади надо бы еще немного убрать.
Она повиновалась: начала аккуратно подравнивать густые каштановые пряди, захватывая их между пальцами. Ее бережные прикосновения оказывали на Броуди странное воздействие – расслабляющее и волнующее одновременно. Покончив со стрижкой, Анна наклонилась к нему и сдула волоски с его шеи, отчего у него по коже побежали мурашки. Нет, она все-таки делает это нарочно, черт бы ее побрал! Он облегченно вздохнул, когда Анна наконец положила ножницы и отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой.
Очевидно, результат ее не удовлетворил. Она нахмурилась, скрестив руки на груди, посмотрела на него с одного бока, потом с другого. Поджала губы и прищурилась. Наконец решительно покачала головой:
– Нет.
– Нет? – спросил Броуди.
Анна не обратила на него внимания.
– Взгляните на него, Эйдин.
О’Данн поднялся с дивана и подошел к ней. Они принялись изучать его вместе. Адвокат тоже нахмурился и покачал головой.
– Нет, – согласился он.
– Нет? – переспросил Броуди. Они дружно покачали головой и повторили в унисон:
– Нет.
– Может, для большего правдоподобия надо снять и голову? – пошутил Броуди, стараясь разрядить обстановку.
– Это не Ник. Даже с пробором на правой стороне – это просто не Ник, вот и все. Сам не понимаю, в чем тут дело. Возможно…
– У него глаза светлее, – объяснила Анна. – Не слишком, но все-таки. И волосы тоже. Совсем чуть-чуть.
– А мне кажется, у него более смуглая кожа.
– Ник был полнее.
– Но зато голос точно такой же.
– Мне кажется, у него руки крупнее.
– Гораздо мускулистее.
Они разглядывали его с совершенно одинаковым разочарованным выражением на лицах, скрестив на груди руки и покачивая головами. Броуди терпел, сколько мог, потом встал со стула.
– Вы утверждаете, что я не похож на своего брата? После всех трудов, после всего, через что мы прошли, вы находите, что я не похож на Ника?
– Разумеется, вы на него похожи, – успокоил его О’Данн. – Просто вы не выглядите в точности как он.
– Есть небольшие отличия, – объяснила Анна. – Их может заметить только тот, кто очень хорошо знал Николаса.
– Но даже в этом случае они ни за что не заподозрят, что перед ними не Ник.
– Нет, конечно, нет, – согласилась она, – они просто подумают, что он выглядит как-то странно.
Броуди смерил их обоих тяжелым взглядом.
– Странно? Вы остригли меня, а теперь заявляете, что я выгляжу как-то странно? Вставай, Билл, пошли отсюда, – скомандовал он своему охраннику, сидевшему на полу у камина и занятому игрой с Доменико, местным котом.
– Куда это вы собрались? – возмутился О’Данн.
– Наверх! – прокричал Броуди уже из коридора.
– Ну что, хозяин? – спросил Билли, готовясь последовать за ним.
О’Данн раздраженно отмахнулся от него, и Билли поплелся вон из комнаты.
Анна тяжело вздохнула, глядя в опустевший дверной проем. Она и сама не могла бы сказать, что сейчас произошло.
О’Данн снова сел, не замечая ее состояния, и развернул газету.
– Вот еще одна заметка о голоде в Ланкашире, Анна, – сказал он после небольшой паузы. – Положение становится все хуже.
Она подошла и села рядом с ним.
– Я уже прочла. Меня это пугает.
– В каком смысле?
– В Англии немало людей, которые ищут лишь предлог, чтобы ввязаться в войну между американским Севером и Югом. Хлопковый кризис дает им поистине идеальную возможность, чтобы послать английский флот на прорыв блокады Юга якобы из самых благородных побуждений. Они будут утверждать, что пошли на это, чтобы спасти ланкаширских ткачей от голодной смерти, тогда как на самом деле все, что им нужно, это «положить конец бессмысленной и вредной игре в демократию», как они выражаются.
О’Данн расправил свои бакенбарды.
– Я думаю, вы правы. Если перевес в войне, по крайней мере сейчас, на первых порах, будет на стороне Юга, особых усилий не потребуется, чтобы толкнуть наше правительство на подобный альянс. Вот почему так важно именно сейчас не предпринимать ничего такого, что могло бы настроить против нас Север.
– Например, не снабжать Конфедерацию военными кораблями, – мрачно добавила Анна.
– Вот именно.
Они замолчали. Наступил полдень, через коридор было слышно, как слуги в столовой накрывают к ленчу.
– Я получила письмо от Милли, – сообщила Анна через несколько минут.
– В самом деле? Как поживает миссис Поллинакс?
– Она… – Анна замешкалась, не зная, как это выразить. – Полагаю, с ней все в порядке, но, судя по письму… мне кажется, у нее несколько подавленное настроение.
– Возможно, она тоскует в разлуке с вами.
Анна ответила ничего не значащей вежливой улыбкой. Ее подруга была не просто в подавленном настроении, но она считала себя не вправе делиться такими новостями с Эйдином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53