Однако все видели, как он покраснел от самой шеи и ослабил узел галстука. Через несколько секунд его лицо вновь побледнело.
Он тщательно сложил записку и сунул ее в карман жилета.
— Очень хорошо, — повернулся он к Люку. — Я тебя слушаю, хотя не знаю, что ты хотел сказать своей запиской. Для меня она не имеет никакого смысла.
— Ты не собираешься рассказать нам, что в ней, Оррин? — спросил Франклин.
— Кинкейд? — обратился Оррин к Люку, игнорируя слова Франклина.
Люк перестал тасовать карты и положил их на стол.
— Я готов навсегда уйти из твоей жизни, — спокойно заявил он. — Если выигрываешь ты, то «Конкорд» остается твоим, а я уезжаю в Нью-Йорк. Один. Тем самым я дарю тебе жизнь.
Сэм стукнул стаканом по столу, расплескав бурбон по полированной поверхности.
— Что, черт возьми, написал тебе Кинкейд? — спросил он.
— А если выиграешь ты? — спросил Оррин с убийственным спокойствием.
— Ты получаешь мое молчание.
— Значит, ты предлагаешь молчание в обмен на «Конкорд»? Я правильно тебя понял?
— Да.
— Молчание о чем, Кинкейд? — спросил Сэм. — Оррин, я думаю, что тебе не стоит соглашаться. Это имеет какое-нибудь отношение к Клану? Да или нет? Вы, янки…
— Отстань, Сэм! — рявкнул Оррин. — Я знаю, что делаю.
Люк заметил, как трое мужчин обменялись взглядами.
— Мне интересно, — Остин повернулся к, Люку, — что это значит: «возвращаюсь в Нью-Йорк один»?
— Так и будет, — подтвердил Люк.
— Значит, ты бросишь Брай?
— Я разведусь с ней.
— Она знает об этом? — спросил Оррин.
— Нет.
Остин Типпинг вздохнул с явным удовлетворением, чем привлек к себе внимание Оррина.
— Думаю, тебе надо согласиться, — посоветовал он.
— Ты так говоришь, потому что на кону не твоя плантация.
— Тоже верно. — Остин посмотрел на Люка: — Сколько партий?
— Одна.
— Кто сдает?
— Бросим жребий.
Сэм вытер носовым платком полированную поверхность стола и сунул его в карман.
— Кто-нибудь из нас может сдать, — предложил он. — Пусть это будет нейтральная сторона.
— Я согласен, — кивнул Оррин. «Их трудно назвать нейтральной стороной, — подумал Люк. — Особенно если карты будет сдавать Типпинг».
— Кто выбирает сдающего? — спросил он.
— Бросим жребий, — предложил Остин. Он кивнул на колоду карт, лежавшую на столе перед Люком. — Можно взять? Люк придвинул к нему колоду.
— Они все перетасованы.
— Я-то заметил. — Вежливо улыбаясь, Остин разложил карты веером. — Кто будет тянуть первым? Оррин? Кинкейд?
— Пусть он. — Люк указал на Оррина.
— Тяни. — Остин повернул колоду к Фостеру. Оррин вытащил третью с края карту. Сначала он посмотрел на нее сам, затем показал остальным.
— Десятка червей. — Остин развернул карты к Люку. — У тебя есть возможность вытащить карту покрупнее.
«Как бы не получилось хуже», — подумал Люк. Он вытащил карту из середины колоды, показал ее всем и только потом посмотрел сам. Но выражение лиц игроков уже сказало ему все.
— Семерка пик. Тебе выбирать сдающего, Оррин.
— Я выбираю Типпинга.
Люк кивнул. Другого он и не ожидал. Он взмахнул рукой, и Остин начал раздавать карты. Люк сделал вид, что полностью поглощен выпивкой, однако краем глаза наблюдал, как Остин манипулирует картами, перемешивая их. Когда Остин остановился и приготовился вытащить первую карту, Люк крепко схватил его за запястье.
— Вы не возражаете, если я вас прерву?
— В чем дело? — прорычал Оррин. — Ты что…
— Сдавая, Остин случайно засветил мне последнюю карту. Будет несправедливо, если я буду ее знать, а ты нет.
Остин нахмурился:
— И что это за карта?
— Десятка червей. Та самая карта, которую ты вытащил раньше.
— Это правда, Остин? Ты засветил ему карту?
— Если я это сделал, то, как говорит Кинкейд, случайно.
— Покажи ее мне, — попросил Оррин. Весь его вид говорил, что Остин Типпинг ничего не делает случайно.
Лицо Оррина выражало подозрение. Он привык всегда чувствовать себя аутсайдером, даже когда находился в кругу друзей. Сэм по-прежнему был убежден, что молчание Оррина как-то связано с Кланом.
Остин медленно поднял колоду и держал ее так, чтобы все могли видеть последнюю карту.
— Теперь у нас с Оррином равные возможности. Сдавайте, джентльмены, — предложил Люк.
Глава 14
В кармане его сюртука лежали выигрышные карты — или то, что могло стать выигрышем. Он спрятал эти карты сразу после того, как партия была сыграна, и прежде, чем их успели вернуть в колоду. Он был уверен, что никто не заметил его ловкости рук. Если вспомнить, сколько он проиграл в эту ночь, это была его маленькая победа. Он гордился тем, что сумел их обмануть.
Было слишком темно, чтобы сейчас разглядывать карты. По небу плыли тяжелые тучи, и луна то и дело скрывалась в облаках. Он подозревал, что, вернувшись в «Конкорд», обнаружит, что карты меченые. Как он умудрился не догадаться об этом с самого начала?! Ответ пришел неожиданно: он недооценил своих партнеров и их представлений о «дружеской игре».
Он размышлял над тем, что сделает, когда увидит карты. Ему придется вызвать на дуэль каждого из них и стреляться на расстоянии двадцати шагов. Мысль, которая пришла ему в голову вызвала у него улыбку. Он понял, что не знает, существует ли еще у джентльменов Юга дуэль чести или этот обычай ушел из их жизни после Гражданской войны.
Слишком многое изменилось в последнее время. Он нащупал в кармане карты. Он должен был выиграть последнюю партию. Те трюки, которые они проделывали, очень смахивали на банальный грабеж. Ему нет места в их играх.
Он был всего в миле от «Конкорда», когда за его спиной раздался выстрел. Он упал на землю, выпустив из рук вожжи.
«Похоже, у них вообще нет чести», — подумал он. И умер.
Подходя к дому, Люк услышал бравурную мелодию Гайдна, Звуки так быстро сменяли друг друга, что казалось, им не терпелось вырваться на свободу и они, вылетев из Музыкального салона, заполнили собой все пространство перед домом.
Он поднялся на веранду и посмотрел на часы. Было около шести часов утра. По дороге он размышлял, будет ли кто-нибудь ждать его возвращения, и сейчас ему не терпелось узнать, кто же встречает его музыкой.
Из-под двери Музыкального салона выбивались желтые полоски света. Он не стал стучать, предупреждая о своем приходе, а просто распахнул дверь и… застыл, пораженный.
За роялем сидела Брай.
Она не видела его. Лицо ее было сосредоточенным, глаза закрыты, на нежных щеках горел румянец, кожа сказочно светилась в свете канделябра. Пухлые губы были плотно сжаты, Лоб прорезала глубокая складка.
Потоки музыки, казалось, окутывали ее. Ее голова, словно метроном, покачивалась в такт мелодии, а пальцы быстро бегали по клавишам.
Это была музыка, которую она давно похоронила в себе. Мелодия радости, страсти и гармонии. Но ничто не смогло ее уничтожить. Она сохранила эту музыку в своей душе, даже не догадываясь об этом.
Под аккомпанемент легкого стаккато Люк бесшумно подошел к роялю. Он стоял, наблюдая за ней, и вдруг понял, что она досталась ему в награду. И еще он подумал, что не заслужил такого счастья.
Внезапно пальцы Брай замерли на клавишах. Еще не открыв глаза, она уже знала, что он здесь.
— Люк! — Чуть не опрокинув стул, она вскочила из-за рояля и бросилась к нему. — Я знала, что это ты! Я знала? ~ Она встала на цыпочки и, обняв его за шею, крепко поцеловала в губы.
Люк притянул ее к себе. Она снова с ним. Его музыка. Его радость. Его страсть и гармония. Неистовость ее объятий была хорошо знакома ему. Он целовал ее, а в ушах все еще звучала ее музыка.
Откинувшись назад, Брай взяла в ладони его лицо и заглянула ему в глаза. В них стояли слезы.
— Ты плачешь? — прошептала она. — Почему ты плачешь?
— Музыка, — ответил он. — Во всем виновата музыка.
— Она предназначалась тебе. Понимаешь, я весь вечер не находила себе места. Все эти долгие часы ожидания были для меня мукой, и вдруг я обнаружила себя здесь, сидящей за роялем. Впервые за многие годы я почувствовала в себе музыку — музыку и страх. Но как только я дотронулась до клавиш, страх исчез, исчез навсегда. Вот что ты дал мне.
Он слушал ее слова и соглашался с тем, что она сказала ему, но не потому, что действительно дал ей что-то, а лишь потому, что она сама считала это правдой.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Мне так жалко, что я отпустила тебя без доброго напутствия. Даже мама упрекала меня за это. — Взяв Люка за руку, она подвела его к креслу у камина, в котором горел слабый огонь. Брай подбросила в него полено. — Погрейся у камина, — предложила она. — У тебя такие холодные руки. Я сейчас приготовлю тебе горячий чай.
Люк предпочел бы, чтобы она посидела рядом с ним, но она уже направлялась к двери, стараясь не смотреть на него и упорно избегая разговора о событиях минувшей ночи.
Он стоял у камина, потирая озябшие руки, когда она вернулась с подносом и налила им по чашке чаю. Люк взял чашку и повернулся спиной к огню, а она села в кресло и приподняла подол платья, чтобы согреть озябшие ноги.
Он бросил взгляд на ее туфли — они были мокрые.
— Куда ты ходила ночью? — небрежно спросил он. Удивленная вопросом, Брай проследила за его взглядом.
— Ах да, мои туфли. Я ходила прогуляться к реке. Мои пальцы устали от игры, и я решила немного отдохнуть. Прогулка пошла мне на пользу.
Поставив чашку на поднос. Люк сел перед ней на корточки снял с нее туфли и стянул мокрые чулки. Затем он принялся растирать ей ноги, чтобы согреть их, и Брай благодарно вздохнула.
— Я думал, ты уже давно лежишь в постели.
— Мама ушла к себе в спальню еще до полуночи. Адди тоже куда-то исчезла. Джеб и Элси разошлись по своим комнатам еще засветло.
— Значит, они пропустили твой концерт?
— Полагаю, что да. Во всяком случае, никто не пришел поинтересоваться, что за шум я тут подняла.
— Они много потеряли.
Выпрямившись, Люк взял чашку и сделал несколько глотков, наблюдая за Брай. Он понял, что она сдерживает себя, чтобы не спросить его об исходе игры, и решил ее помучить.
Взгляд Брай обратился к окну. Шторы были раздернуты, но на улице было так темно, что она видела в стекле лишь свое отражение.
— Ты ничего не говоришь об Оррине, — наконец не выдержала она. — Он вернулся вместе с тобой?
— Когда я уезжал, он оставался у Франклина.
— Наверное, им надо было обсудить деловые вопросы?
— Возможно, — равнодушно пожал плечами Люк. Допив чай, он поставил чашку на поднос. — А теперь спать!
— Ты ничего не хочешь рассказать мне?
— Рассказать — что?
— О результатах игры. Ты заставляешь меня нарушить слово, которое я себе дала.
— Какое слово?
— Что я не буду тебя ни о чем спрашивать, а сделаю вид, что меня это совсем не интересует. Мне только хотелось, чтобы ты вернулся живым и невредимым. Я говорю правду. А сейчас, когда ты вернулся, меня гложет любопытство, и это несправедливо, что ты меня мучаешь. Ты мог бы сказать, чем кончилась игра и почему Оррин не приехал вместе с тобой. — Люк открыл рот, но она быстро заговорила: — Нет-нет, я ничего не хочу знать! Я передумала. Меня абсолютно не интересует результат.
— Почему тебя не интересует результат? Я бы обязательно поинтересовался.
— Ты имеешь на это право. Ты рисковал. Мне же оставалось только волноваться.
— Не одна ты волновалась. Мне тоже пришлось поволноваться. Они пытались завербовать меня в свой Клан. Я этого от них не ожидал и не имел ни малейшего представления, чем для меня может обернуться мой отказ. Но они быстро оставили меня в покое, увидев, что я уклоняюсь от этого разговора.
— Они хотели, чтобы ты присоединился к ним? — удивилась Брай. — Разве они забыли, что совсем недавно ты целился в них из ружья?
— Этот инцидент даже не обсуждался. Может быть, они решили, что я действовал по твоему приказу. Открытым текстом они, конечно, об этом не говорили, но, насколько я понял, они хотели узнать, что я думаю по этому поводу. Но поскольку я для них чужак, они действовали очень осторожно.
— Невероятно! А что было дальше?
— Ты действительно хочешь это знать?
— Нет, не надо ничего рассказывать. Для меня это не имеет никакого значения. Главное, что ты здесь и ты не пострадал. — Она остановилась у рояля и загасила свечи в канделябре. — Правда, если бы ты мне хоть как-то намекнул… Намек я бы приняла. Таким образом я бы не нарушила данное себе слово и была бы к тебе более доброй, когда мы придем в спальню.
Подавив зевок, Люк взял ее за руку:
— Бри, если твое «более доброй» означает, что ты дашь мне немного поспать, тогда я расскажу тебе кое-что.
— Другая женщина на моем месте обиделась бы за такие слова, я же просто их никогда не забуду.
— Ничего себе утешение, — хмыкнул Люк. — В мои намерения не входило тебя обижать. Если тебе нужен намек, то загляни в карман моего сюртука.
Брай взглянула на спокойное лицо Люка и запустила руку его карман. Нащупав там сложенный листок бумаги, она вынула его и аккуратно расправила. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы узнать небрежный почерк отчима.
«Прошу считать сегодняшний день днем выплаты всех моих долгов Лукасу Дирборну Кинкейду. Согласно этому документу сегодня, тридцатого числа ноября месяца, собственность, известная как „Конкорд“, в прошлом „Хенли“, переходит во владение Бран Гамильтон Кинкейд, дочери моей жены Элизабет Гамильтон Фостер. Указанная собственность включает в себя плантации риса, домашний скот, амбары, надворные постройки, фермы арендаторов и сам особняк. Для поддержания собственности в должном состоянии я выделяю ей сумму в восемь тысяч долларов.
Делаю это по собственной воле, без всякого давления с чьей-либо стороны.
Оррин Фостер.
Перед лицом Господа и в присутствии свидетелей:
Остин Типпинг. Сэмюел Дэниелс. Франклин Арчер и др.»
Брай посмотрела на Люка. Ее руки дрожали.
— Это правда? — потрясение произнесла она.
— Я сразу понял, что намек тебя не удовлетворит. Да, это правда.
Брай повисла у Люка на шее, смеясь и плача одновременно. Прежде чем поцеловать ее, он взял из ее дрожащих рук документ и положил в карман.
Они поднимались по лестнице в их спальню, когда с улицы донеслись громкие крики. Брай остановилась и испуганно посмотрела на Люка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41