Оглянувшись, Беатриче увидела Резу и кивнула ему на прощание. Но в его глазах не увидела ни злобы, ни разочарования. Пены у рта тоже не было. Он не пытался за ней гнаться. Его лицо исказила омерзительная ухмылка, словно он достиг своей цели. Отвесив ей поклон, Реза закрыл дверь библиотеки.
Беатриче облегченно вздохнула. Наконец-то она в безопасности. Слава богу!
А что, если Реза вовсе не собирался на нее нападать и убивать и все это плод ее фантазии? Допустим, Реза шел за ней по пятам. Но ведь он ничего ей не сделал. Тогда почему так язвительно усмехался? Какие дьявольские мысли бродили в его отравленном ядовитыми испарениями мозгу? Беатриче пыталась это понять. Она уже дошла до своего дома и схватилась за дверную ручку, как ей в голову пришла мысль: сколько же времени Реза следил за ней, прежде чем они столкнулись? Знает ли он, что в библиотеке есть книги, принадлежавшие Али аль-Хусейну? Способен ли понять ход ее мыслей? Если да, то кому обо всем доложит? Абу Рейхану? Субуктакину? Или Хасану? В любом случае ей грозили большие неприятности, которые одним ударом могли остановить ее поиски. Открыв дверь, Беатриче вошла в комнату.
Молодой слуга был занят тем, что застилал кровать. Почему Ясир это делал посреди ночи, нетрудно было догадаться, ибо он был не один. Салах тоже стоял бледный, как мел.
– Господин… прошу вас… – заикаясь, пробормотал Ясир.
– Господин, умоляю вас… – вступил Салах. Его голос так дрожал, что Беатриче с трудом понимала слова. – Если мой господин или благороднейший Субуктакин узнают, что мы…
Беатриче сочувственно улыбнулась. Интересное дело: либо вокруг действительно так много экстравагантных личностей, либо она была магнитом, притягивающим к себе таких людей. Кого ни возьми – Ясмину, семью Малека, Абу Рейхана, а теперь и Ясира с Салахом, – их образ жизни и взгляды в корне отличались от принятых у правоверных норм. Субуктакина, наверное, хватил бы удар, узнай он о связи Ясира с Салахом. А Хасан? Его бы точно охватил «священный гнев». Он не задумываясь отправил бы этих бедолаг на самые страшные муки.
– Не беспокойтесь. Меня не касается, чем вы тут занимались. Это ваше личное дело, – рискуя нарушить обет молчания, сказала Беатриче, надеясь, что их никто не слышит.
Оба слуги, пораженные, уставились на нее неподвижным взглядом.
– Господин, – робко спросил Ясир, – вы не вызовете стражу?
– Зачем мне это делать?
– Ну… ведь мы… – Салах от смущения залился румянцем. – Любой другой на вашем месте немедленно отправил бы нас в тюрьму.
– Не понимаю, с какой стати я должен так поступать, – ответила Беатриче. – Вы оба прекрасно исполняете свои обязанности. О таких слугах можно только мечтать. И если у одного из вас случилась неприятность – капнуло масло или пролилась вода на простыню, то это не бог весть какое преступление, не так ли?
– Конечно нет… но я не понимаю… – Ясир толкнул Салаха локтем в бок, и лица обоих расплылись в улыбке. Поминутно кланяясь, они хватали ее за руки и полы одеяния, пытаясь их облобызать.
– Господин, как нам отплатить за вашу…
– Не надо меня благодарить, – сказала она, слегка отстраняясь от них. – А теперь ступайте, я очень устал и хочу отдохнуть.
– Слушаюсь, господин. Ваше желание для нас закон, – ответил Ясир.
Еще несколько раз поклонившись, они наконец удалились. Беатриче долго смотрела на закрытую дверь, за которой исчезли Ясир с Салахом. Она не могла прийти в себя. Судьба снова благоволила к ней. Какие бы сюрпризы ни ожидали ее в ближайшем будущем, на Ясира с Салахом она могла полностью положиться.
Хасан разглядывал убогую обстановку комнаты. Все как нельзя лучше соответствовало его задаче. Дом находился в бедном квартале, вдали от дворца и ночной стражи, в окружении лачуг, грозящих вот-вот развалиться. Здесь даже нищие не искали себе пристанища. Никто не мог им помешать, никто за ними не следил, не считая нескольких тощих кошек, охотящихся в темноте за мышами и крысами.
Хасан нервно расхаживал по комнате, как мятущийся зверь в клетке. Куда девались его вера и твердое убеждение, что он исполняет волю Аллаха? Обычно он всегда знал, что поступает правильно, идет верной дорогой, охраняемый ангелами Аллаха. А сейчас? Где его уверенность в правоте своего дела? Невероятно, что это происходит с ним. С ним – которому поклялись в абсолютной преданности более сотни его единоверцев.
Гневный взор Хасана был устремлен на виновника его несчастий. Тот стоял на коленях у окна, грязный, оборванный, в вонючих лохмотьях, с длинными волосами, которые много лет не мыли и не чесали. Его борода, вся в колтунах, свисала до пояса, как клочья изъеденной временем коры старого дерева. Лицо этого человека было знакомо ему до боли.
Уже в тысячный раз Хасан задавал себе вопрос: зачем он вытащил этого грязного оборванца из подземелья и заставил привести сюда? Почему не забыл о нем, не оставил догнивать в своей дыре? На то была причина, и очень веская.
– От тебя несет как от выгребной ямы, – сказал Хасан, прикрывая нос платком, надушенным ароматическим маслом. Во имя Аллаха он должен выдержать и сомнения, и эту жуткую вонь.
– Простите, господин, что не смог принять ванну перед нашей встречей, – прохрипел оборванец. Голос его походил на скрип не смазанной телеги. – Мои слуги, к несчастью, были очень заняты и не приготовили мне праздничный наряд.
Хасан обомлел. Этот несчастный тронулся рассудком? Нет, он не походил на сумасшедшего. Лицо его было бледным, щеки впали, как у скелета, но глаза сохраняли ясность и живой блеск. В нем чувствовалась сверхчеловеческая, дьявольская сила, которую не погасила даже жуткая тюрьма. Другие люди после нескольких дней, проведенных в застенках, сходили с ума. Но этот устоял – в кромешной тьме, почти без пищи и воды. Будь он сыном Всевышнего, Аллах в своей безграничной доброте и милосердии принял бы его в рай. Пока же он оставался на земле. Только один человек мог помочь ему в этом. Хасан содрогнулся.
«О Аллах, – молился он, – дай мне силы выстоять, не поддаться искушению и положить конец гнусным злодеяниям. Дай силы завершить мое дело, ведь только так можно истребить всех твоих недругов».
– Чего ты хочешь от меня, Хасан? Зачем вызвал из темницы? – спросил человек, больше похожий на призрак из кошмарного сна. – Почему не оставил меня там?
– Не смей задавать мне вопросов. – Хасан пнул ногой в плечо стоявшего на коленях узника. Застонав от боли, тот покачнулся, но сохранил равновесие. Потом раздался странный клокочущий звук, и Хасан догадался, что он смеется, уткнувшись в колени. «О Аллах, – думал Хасан, – откуда у него столько сил и дерзости, чтобы еще смеяться?»
– Понимаю. Я тебе нужен, друг мой, – прохрипел оборванец. – Не так ли? Я тебе нужен. Поэтому ты вспомнил обо мне – спустя столько лет.
– Молчать! – Хасан был вне себя. Он не знал, какое чувство в нем было сильнее – ярость, которую вызывал этот гнусный богохульник в лохмотьях, валяющийся у него в ногах и осмелившийся смеяться над ним, или страх перед дьявольской силой, таившейся в этом жалком теле. – Ты знаешь Али аль-Хусейна ибн Абдаллу ибн Сину?
– Врача? – По его бескровным губам промелькнула улыбка. – Конечно, и тебе это хорошо известно. Мы оба его знаем, Хасан. Он спас тебе жизнь, когда ты упал с лошади. Ты помнишь? Конечно, тогда было другое время – время юности и преданной дружбы. Ты помнишь ту соколиную охоту? Ты и я…
– Молчи! – рычал Хасан. Он не желал вспоминать прошлого. Глас искусителя мог совратить его, заставить свернуть с верного пути.
Хасан произнес в уме все девяносто девять имен Аллаха, призывая на помощь ангелов, но дьявольские нашептывания уже оказали свое действие. Перед глазами всплыли картины из далекого прошлого, которого он не хотел вспоминать, которое хотел забыть, потому что тогда не знал истинного пути, предначертанного ему Аллахом. Он видел двух кружащих в небе соколов и двух юношей, стоявших рядом.
Им не разрешалось одним ходить в горы. Они были слишком молоды. Но их распирало от идей, от жажды подвигов и радости жизни. Они были друзьями и полностью полагались друг на друга. Тогда все и случилось. Одну из лошадей понесло, она сбросила наездника и поскакала дальше. Юноша упал на камни, его нога застряла в расщелине скалы. Это произошло далеко в горах. Позвать на помощь было некого. Другой мальчик соскочил с лошади и помог бедолаге высвободить ногу, а потом на спине отнес его к лошади и помог на нее взобраться. Нога была неестественно вывернута, и, хотя юноша ничего не смыслил в медицине, он догадался, что у друга перелом.
«Нам надо домой, – сказал он тогда своему другу, который едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. – Тебе нужен врач».
«Нет! – закричал другой. – Я скорее умру, чем появлюсь в таком виде».
На самом деле им двигала не храбрость, а страх перед суровым и неумолимым отцом, который не терпел возражения и своеволия. Его ждало неотвратимое наказание – побои и унижения. Знал ли об этом тот, другой юноша – неизвестно. Он долго смотрел на друга, потом утвердительно кивнул.
«Хорошо. Но если сегодня до вечера нам никто не придет на помощь, завтра с рассветом мы вернемся домой. Я не допущу, чтобы ты умер здесь, в горах».
Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Юноши двинулись в путь. Друг вел его лошадь, а он в полуобморочном состоянии трясся в седле. Боль, жажда и жара – это все, что осталось в его памяти от той долгой поездки.
– Нет! – Хасан тряхнул головой, желая остановить нахлынувшие на него воспоминания. – Ничего не говори, я не желаю слышать!
Тот равнодушно пожал изможденными плечами – ему было нечего терять.
– Хорошо. Так что же ты хочешь от меня?
– Мне нужен портрет Ибн Сины.
Сверкнув глазами, оборванец наклонил голову и взглянул на Хасана, словно не понял его слов.
– Чего ты хочешь?
– Ты правильно меня понял. Я хочу, чтобы ты нарисовал портрет Али аль-Хусейна ибн Абдаллы ибн Сины. Здесь и сейчас.
– Но Коран запрещает…
– Не смеши меня. – К Хасану вдруг вернулись воля и уверенность в себе. Он снова знал, что ему делать. И отговорки этого жалкого существа он не собирался принимать всерьез. – Тебя, кажется, никогда особенно не волновало, что запрещено, а что разрешено. Не ты ли, именуя себя художником, делал кощунственные зарисовки всех мыслимых существ, которых сотворил Аллах?
– Да, но человека… – Взгляд оборванца рассеянно блуждал по комнате. Но Хасана не проведешь. Он точно знал, что этот человек рисовал не только человеческие лица, но и обнаженные тела. А теперь он извивается, ищет лазейку, чтобы только не выполнять его приказ. Ничего удивительного, ведь дети дьявола всегда заодно. – Зачем это тебе, Хасан?
Этот прямой вопрос и открытый взгляд снова вывели его из равновесия, но ненадолго.
– Не твое дело. – Хасан повернулся спиной к пленнику. – Но если ты так хочешь, отвечу: мы объявляем его в розыск. Газне требуются хорошие врачи, и мы…
– Неправда. При дворе твоего отца достаточно врачей. Ты хочешь найти Ибн Сину не из благодарности, иначе давно вызвал бы его в Газну. Тут другая причина. – Несчастный пожевал свои иссохшие, потрескавшиеся губы, потом вдруг вскинул голову вверх. – Я понял! Даже не думай, что я помогу тебе убить этого человека.
Хасан сверлил его глазами.
– Ибн Сина – богохульник и супостат. Он хуже, чем неверующий. Он безбожник! Он попирает все законы, он растоптал Коран, он…
– Он спас тебе жизнь, Хасан! Ты забыл? – перебил его пленник. Превозмогая боль и гремя кандалами, которыми были скованы его руки и ноги, он поднялся и вплотную приблизился к Хасану. – Если бы не он, ты бы сейчас здесь не стоял. Тебя бы уже…
Пленник стоял совсем близко, лицом к лицу с Хасаном. Тот невольно отступил назад.
– Меня спас Аллах, – твердо сказал Хасан. – Это он направил мои стопы к костру, у которого сидел Ибн Сина.
– Но рука Ибн Сины дала тебе траву от жара и боли. Если бы не он, ты умер бы в горах, Хасан, той же ночью. Ты в плену собственных заблуждений и…
Хасан не удержался и залепил несчастному пощечину. Обессиленный голодом и жаждой человек рухнул на пол. Но дух его не был сломлен.
– Что ты собираешься делать, Хасан? Убить меня? Замучить пытками? Переломать мне кости? Начинай. Но ты не заставишь меня предать хорошего и честного человека. Я не из тех дураков, кто готов следовать за тобой в ад.
Хасан схватил пленника за воротник и потянул вверх.
– Попридержи язык, мерзавец! – зашипел он. – Не забывай, кто из нас двоих продал душу дьяволу!
– Иногда я спрашиваю себя: не лучше было бы, если бы Ибн Сина оставил тебя тогда умирать? – прошептал он. Кровь текла по его подбородку. – Возможно, это был его единственный грех, который он совершил в своей жизни. Да простит его Аллах – он сделал это по незнанию. Он верил, что спас жизнь человеку, даже не подозревая, что спасал дьявола.
– Ах ты, сын паршивой собаки! – Хасан схватил несчастного за ворот и бросил на пол. Он кипел от ярости. Перед глазами шли белые крути. Хасан схватил саблю и повертел ею перед пленником, который, сжавшись в комок, вытирал с лица кровь. Сейчас он покарает негодяя. Он занесет над головой нечестивца свой клинок, освященный на могиле Пророка, и опустит его. Наконец-то он отправит его туда, куда ему давно пора – в преисподнюю!
Он взмахнул саблей. Но вдруг его рука дрогнула, и клинок замер в воздухе у затылка несчастного. Нет, пока он его не убьет. Тот ему еще нужен. Сначала он получит портрет Ибн Сины.
Хасан вложил саблю в ножны. Теперь он знал, что делать дальше.
Пленник смотрел на него снизу вверх. Его лицо было в крови. Но по взгляду Хасан понял, что тот не ощущает ничего, кроме слабого дуновения ветра. Он даже не понял, что был на волосок от смерти.
– Ты помнишь Омара аль-Казара, укладчика мозаики? – Хасан заметил, что пленник испуганно вздрогнул. – Он, как и ты, сидит в темнице. Омар тоже знал Ибн Сину. Если ты не захочешь писать портрет Ибн Сины, это сделает он – за свежую воду и новую одежду. А может, я даже отпущу его на свободу.
– Да, боюсь, он способен на это, – пробормотал пленник, пытаясь встать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39