Иногда Али думал, что она знает больше – намного больше того, что может знать четырехлетний ребенок.
После завтрака Али, как обычно, приступил к работе. У ворот его дома уже собралась толпа пациентов. Некоторые добирались сюда несколько дней, чтобы попасть на прием к знаменитому доктору. Махмуд провожал одного больного за другим в его приемную. Али обследовал слезящиеся глаза, вскрывал гноящиеся раны, накладывал повязки, прописывал мази и эликсиры из трав. Пациенты безоговорочно верили ему. Они в точности выполняли его предписания, а некоторые даже умудрялись поцеловать полы его халата, когда он проходил мимо. Были, конечно, и другие, менее приятные посетители, которые без конца спрашивали об одном и том же, будто сомневаясь в его компетентности. Глядя на таких пациентов, Али задавался вопросом, зачем они все-таки к нему пришли, и не находил ответа.
Примерно таким был шестидесятилетний муэдзин, которого к нему привел Махмуд незадолго до обеда. Пациент жаловался на боли в горле и хрипоту. По его словам, он не мог призывать правоверных мусульман к молитве – теперь это за него делал один из его учеников. Голос муэдзина действительно был больше похож на карканье вороны. Поэтому он, несмотря на то что Али аль-Хусейн слыл среди верующих Казвина довольно сомнительной личностью, все-таки вынужден был к нему обратиться.
Али понимал, что с таким пациентом он не имеет права даже на малейшую ошибку, если не собирается покидать Казвин раньше намеченного срока. Он тщательно обследовал его шею и нащупал под подбородком небольшие узелки, которые Беатриче называла лимфатическими узлами. Она утверждала, что увеличение их размеров указывает на воспаление в какой-то части тела. Честно говоря, Али до сих пор так и не понял, в чем состоит эта взаимосвязь, но, когда учитывал этот симптом, всегда оказывался прав.
– Откройте рот, – сказал Али, вынимая из выдвижного ящичка крошечную масляную лампу и латунный шпатель, на конце которого было прикреплено маленькое круглое зеркальце. Этот инструмент он заказал по настоянию Беатриче.
У него начинало щемить сердце каждый раз, когда он вспоминал о ней. Ночи напролет они обсуждали вопросы медицинской философии, чего до этого ему никогда не приходилось делать даже с мужчинами.
Лоб муэдзина сморщился.
– Что вы собираетесь делать? – спросил он. В его хриплом голосе слышался упрек, будто Али достал из ящичка какой-нибудь символ христианства.
– Если вы позволите, я осмотрю ваше горло, – терпеливо разъяснил Али, стараясь быть вежливым. – Если причина болезни там, я смогу это увидеть. Опытный врач определяет это по знакам, которые оставляет всемилостивейший Аллах, – добавил он, чтобы убедить своего глубоко верующего пациента в своих добрых намерениях.
Муэдзина это не тронуло. Он мрачно посмотрел на зеркальце.
– А это что такое? – прохрипел он.
– Мой инструмент. Пожалуйста, откройте рот. Чем раньше я определю причину вашего страдания, тем скорее избавлю вас от болезни и тем быстрее вы вернетесь к служению Аллаху и всем правоверным.
Последний аргумент, кажется, подействовал, но муэдзин с явной неохотой выполнял указания Али.
«Остаток дня он, скорее всего, проведет в молитвах, чтобы смыть с себя следы визита ко мне», – думал Али, заглядывая в рот муэдзину. Али увидел признаки, указывающие на воспаление, – миндалины покраснели и набухли. Али вынул зеркальце изо рта муэдзина и бросил его в лоток для использованных инструментов.
– Как я и предполагал, у вас воспаление горла. К счастью, у меня есть хорошее средство.
Али направился к шкафу, в котором находились лекарства – множество мешочков с травами, привезенными со всего света, емкости с мазями, флаконы со всевозможными настойками и маслами. Под пристальным взглядом муэдзина он достал большую бутыль и налил из нее немного темно-коричневой жидкости во флакон. Потом тщательно закупорил.
– Принимайте эту настойку три раза в день – одну каплю на стакан воды – и полощите этим раствором горло. Через несколько дней вам станет легче.
Взяв в руки флакон, муэдзин мрачно посмотрел его на свет, словно сомневаясь, не налили ли ему яду.
– Что это?
– Эликсир, приготовленный из шалфея, мирры и тимьяна. Три превосходные травки, дарованные правоверным самим Аллахом в его бесконечной доброте и мудрости, чтобы облегчить их страдания, – ответил Али. Алкоголь, который он использовал в своих настойках, Али не упомянул. Правоверным мусульманам запрещалось употребление горячительных напитков, и истинно верующие, к которым, несомненно, принадлежал его пациент, строго соблюдают это правило. Ни капли спиртного, даже если оно входит в состав лекарства, которое может спасти жизнь. – Эта микстура помогает при воспалении гортани.
– Допустим, – муэдзин продолжал рассматривать флакончик. – Так что, вы сказали, сюда входит? Мирра, шалфей и тимьян?
Али выжал из себя улыбку, но внутри у него все клокотало. Его так и подмывало бросить в лицо этому старому зануде: «Пей или подыхай, но оставь меня в покое». Пока он сдерживался, но насколько ему хватит выдержки, Али не знал.
– Да, Аллах воистину велик и всемогущ, заботясь о своих чадах, – прохрипел муэдзин. – Нам не хватало вас, Али аль-Хусейн, на праздновании рамадана. Уж не заболели ли вы сами?
Али стиснул зубы. Он чувствовал, что накопившаяся ярость вот-вот выльется наружу. В этом городе ему никогда не будет покоя. Какая необходимость следить за каждым его шагом? Разве он не свободный человек? Неужели он должен отчитываться перед кем-то в своих поступках?
– Я не мог отлучиться из дома, – сдержанно ответил Али, – потому что ребенок приболел. Окончание рамадана мы скромно отпраздновали дома.
Муэдзин кивнул:
– Ах, да. Я слышал, у вас живет ребенок. Кажется, девочка?
– Да, – жестко отрезал Али.
– Мне неловко говорить об этом, – продолжал муэдзин, – но некоторые правоверные граждане нашего города проявляют недовольство, что вы, известный и образованный человек, скрываете в своем доме ребенка, к тому же девочку. Вы подаете дурной пример. – Он заговорил тише. – Хочу быть с вами откровенным, Али аль-Хусейн. Я понимаю опасения этих людей, хотя и не разделяю их. Я знаю вас как добропорядочного и богобоязненного человека. Но вы не женаты. – Он сокрушенно пожал плечами. – Простому народу не дано мыслить – они судят по тому, что видят. Вы окружили себя диковинными вещами, занимаетесь науками, от которых они далеки, почти не посещаете мечеть. Как я могу вас защитить? Всемилостивейший Аллах вручил мне судьбы людей. Мой долг – уберечь прихожан от пороков, заботиться о чистоте их душ, чтобы потом они могли попасть в рай. Но если их душевное спокойствие нарушается, я обязан обратиться к эмиру с просьбой разобраться в возникшей проблеме. И мне бы очень не хотелось, чтобы город потерял такого замечательного врача, как вы.
Али сжал за спиной кулаки. Он слишком часто сталкивался с косностью людей, чтобы удивляться ей. Однако каждый раз приходил в бешенство. Как ему сейчас хотелось сдернуть с лица муэдзина его фальшивую улыбку!
– Можете успокоить своих прихожан. Дело в том, что эта девочка – моя дочь. Супруга умерла вскоре после рождения ребенка, и ее родственники взяли девочку к себе, поскольку мне было трудно управляться с младенцем. Теперь пришла пора возвратить ребенка отцу, и я с радостью взял на себя этот священный долг, возложенный на меня всемогущим Аллахом.
Муэдзин скривил губы. Возразить было нечего.
– Хорошо, – изрек он наконец. – Я доведу эту историю до сведения прихожан, если они снова обратятся ко мне. – Он слегка поклонился. – Да благословит вас Аллах.
– Вас тоже, – ответил Али. – И не забудьте регулярно принимать лекарство.
Когда за муэдзином закрылась дверь, Али с облегчением вздохнул.
У него было ощущение, что он несколько дней и ночей подряд работал без отдыха. Воистину Богу незачем карать грешников, обрекая их на вечное проклятие.
Ад уже есть на земле, его создали сами люди. Али устало потер лоб.
– Али! – Дверь приоткрылась. Мишель, стоя на цыпочках, пыталась ухватиться за дверную ручку. – Можно войти?
Али улыбнулся.
– Конечно, малышка. Входи. Я только что проводил последнего пациента.
Девочка подбежала и вспрыгнула к нему на колени.
– А этот дядя с длинной бородой – он что, Санта-Клаус?
Али не знал, что ответить. Он не имел ни малейшего понятия, кто такой Санта-Клаус. Вероятно, это кто-то из того мира, в котором жила Мишель. Мира неизвестного и непонятного.
– Расскажи мне про Санта-Клауса, – попросил Али. – Он добрый или злой?
– Он добрый, – ответила девочка. Ее милое личико осветилось улыбкой, в глазах блеснул огонек. – У него длинная борода и санки. И олени. Он приносит подарки.
– Тогда этот человек не Санта-Клаус, – твердо сказал Али. Он поцеловал ее в благоухающие розовым маслом волосы. Мишель, в платье из красного шелка, нижний край которого был расшит желтой вышивкой, была необыкновенно хороша. Наверное, так выглядят ангелы, подумал он. Ах, если бы то, что он сказал муэдзину, было правдой! Если бы это очаровательное существо с горящими голубыми глазами и лучезарнейшей улыбкой было его ребенком! Его маленькой родной дочкой. Как это было бы чудесно.
– Почему ты улыбаешься? – Мишель серьезно посмотрела на него. Меж ее бровей образовалась складочка, которая сразу напомнила ему о Беатриче. Она часто смотрела на него с таким выражением.
Али погладил ее по голове:
– Просто вспомнил что-то очень хорошее.
Его ответ, кажется, полностью удовлетворил Мишель. Она снова прильнула к нему. Затем, словно вспомнив о чем-то важном, выпрямилась и стала что-то искать. Наконец с гордым видом протянула ему свернутый кусок пергамента.
– Это я для тебя нарисовала.
Али с умилением стал рассматривать какие-то непонятные круги, штрихи и пятна. Мишель, очевидно, раздобыла где-то чернила и перо и поэкспериментировала на пергаменте.
– А что здесь на твоем рисунке?
– Это ты. А это я. – Мишель тыкала своим крохотным указательным пальчиком в какие-то кружки, которые только при очень большой фантазии можно было назвать человеческими головами. От них во все стороны тянулись какие-то странные длинные линии. Али решил, что это волосы. – А это Саддин. Он следит за нами.
Али как током ударило: Мишель изобразила кочевника в виде ангела. А ведь они никогда не говорили о его смерти. Может быть, она догадалась? Али когда-то слышал, что дети обладают более тонким чутьем, чем взрослые, и знают больше того, что им рассказывают.
А может быть, она просто услышала о смерти кочевника из разговора слуг?
– А что здесь? – спросил Али, указывая на четвертый круг в левом верхнем углу рисунка. – Это солнце?
Мишель передернула плечиками.
– Не знаю, – сказала она. – Это просто каракули.
У Али захватило дух: каракули имели форму глаза!
Чем дольше он всматривался в рисунок, тем четче казалось изображение.
Мишель снова ластилась к нему.
– Когда придет мама?
Али вздохнул. Из всех вопросов, которые задавала малышка, этот был самым страшным. Что он мог ей ответить?
Разве что назвать какой-нибудь срок, надеясь на то, что она в силу своего возраста не уличит его во лжи? Нет, он этого не сделает. Он не может лгать ребенку. Ни за что на свете.
– Не знаю, – тихо произнес Али. – Поверь, я и сам хотел бы это знать.
Он нежно погладил Мишель по голове, рассеянно глядя на ее рисунок.
И вдруг его осенило. Это было как удар молнии. Он должен разыскать того человека. Сегодня же вечером он займется этим. Лично. Он будет стоять у двери еврея до тех пор, пока тот его не примет. Даже если придется стоять там целую вечность.
X
Уже стемнело, когда Али вышел из дома. В тот вечер он, как обычно, уложил малышку в постель и рассказал ей сказку. Этот ритуал доставлял ему удовольствие, может быть, даже большее, чем самой Мишель. Но сейчас на душе у него было неспокойно. Только бы ее не мучили кошмарные сны, только бы она не проснулась в его отсутствие и не стала искать его.
«Глупец! – сказал себе Али. – Ты ведешь себя как истеричная нянька. Она ведь тебе не дочь». «Но Мишель – дочь Беатриче, – вмешался другой беззвучный голос. – А это, в сущности, одно и то же. Кроме того, ты обещал Саддину никогда не оставлять девочку одну. Не забывай о фидави! Что, если они как назло явятся сегодня ночью?»
Червь сомнения закрался в его душу. Али уже решил повернуть к дому, но в последний момент одумался. Он должен получить ответ на мучившие его вопросы. Он поговорит с иудеем. Сегодня же. Это жизненно важно не только для него, но и для Мишель. При всем желании он не мог взять ее с собой. К тому же девочка сейчас не одна. Ее сон оберегает служанка, которой он доверяет. И все-таки он волновался – не только потому, что нарушил слово, данное Саддину перед смертью. Он, который до сих пор вел свободную, не обремененную семейными узами жизнь, радуясь, что детский плач или ворчание вздорной жены не нарушают его заслуженный покой и не отрывают его от занятия любимыми науками, – вдруг понял, что благополучие ребенка стало для него важнее, чем все остальное вместе взятое.
Он плотнее закутался в плащ. Городской страж зажигал фонарь, прикрепленный к стене дома напротив. Али выждал, когда тот отошел подальше, и только тогда двинулся в противоположную сторону. Его путь проходил по узким улочкам через базарную площадь. Прилавки, которые в дневное время ломились от медной утвари, посуды, рулонов ткани, пряностей и всевозможных товаров со всех концов света, в столь поздний час были пусты. По разительному контрасту с дневной сутолокой эта тишина казалась особенно зловещей. Проходя узким проулком, где жили столяры, Али почувствовал тревогу. При тусклом свете звезд дома казались белыми призраками. Темные окна зияли пустыми глазницами гигантских черепов, словно следили за каждым шагом прохожего, язвительно ему подмигивая. Али не раз ловил себя на мысли, что он все время в страхе озирается по сторонам. Конечно, все это ерунда. Нет никаких духов и призраков. Единственное, чего следовало ему опасаться, так это воров, которые могли подстерегать его в подворотнях домов, чтобы опустошить кошелек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39