Он решил спуститься вниз, но даже пока пробирался под обстрелом по стене, как опытный воин, перебегая от зубца к зубцу, не мог не отметить и не одобрить разумной распорядительности Филиппа, организовавшего оборону наилучшим образом.
Внизу, в зале, капеллан и пожилой управляющий уже хлопотали возле раненых. Тяжелых увечий пока не было. Лишь пара человек, неосмотрительно высунувшись из-за зубцов, пострадали от стрел. Остальные получили царапины и ушибы от осколков камня — стену осаждавшие долбили нещадно. Но монах знал, что самое худшее еще впереди. Он присоединился к капеллану и управляющему и занялся ранеными, искренне полагая, что в ближайшие часы работы ему много не прибавится. Однако еще до полудня стало ясно, что Фицгилберт получил приказ не тратить попусту время и покончить с сопротивлением осажденных как можно скорее. Теперь все силы были брошены на штурм.
Сначала осаждавшие атаковали ворота, попытавшись прорваться к ним под прикрытием своих непрерывно метавших камни баллист, но установленные на стене катапульты выбили в рядах наступающих такие бреши, что те отхлынули, унося с собой раненых. Однако, чтобы отбить нападение у ворот, Филиппу пришлось перебросить туда часть сил с главного, наиболее опасного направления, чем не преминул воспользоваться Фицгилберт. Его воины выкатили из-под прикрытия деревьев самую тяжелую и мощную баллисту и принялись метать в осажденных огромные валуны и клети с железным ломом. На сей раз они метили не в основание стены, а выше, стараясь разрушить или хотя бы существенно повредить более уязвимую, чем каменная кладка, деревянную галерею. Даже внутри Кадфаэль чувствовал, как сотрясаются стены и как дрожит воздух при каждом ударе, словно во время грозы. Он подумал, что, если осаждающие подведут машины еще ближе и начнут перебрасывать камни через стены, Филиппу, скорее всего, придется отступить со своими воинами в прочную, как скала, главную башню и туда же перенести всех своих раненых.
Со стены сбежал молодой лучник. Рукав его был порван и пропитался кровью. Пока рану очистили от обрывков ткани, промыли и перевязали, он сидел неподвижно, тяжело дыша и покрывшись потом, но не стонал.
— Этой рукой я натягиваю лук, — сокрушенно промолвил юноша и поморщился. — Теперь от меня толку мало, разве что помогу возле катапульты. Они проломили камнем галерею, и мы едва не лишились баллисты. Еще чуть-чуть — и машина полетела бы вниз, но нам удалось втянуть ее на стену. Тогда-то меня и задело — слишком далеко высунулся. Лучники Богуна целят наверняка.
«А потом, — подумал Кадфаэль, разглаживая наложенную им на раненую руку повязку, — в эту уже поврежденную галерею полетят зажигательные стрелы. Расстояние, что видно по этому пареньку, стрелкам императрицы вполне по плечу, ветра, который мог бы сносить стрелы, почитай что нет, да вдобавок дело идет к морозу. Сухое дерево заполыхает как трут».
— Они еще не прорвались к стене? — спросил монах.
— Пока нет. — Молодой человек осторожно согнул забинтованную руку и сморщился от боли. — Они, конечно, торопятся, но на рожон особо не лезут. Вот к ночи сунутся наверняка.
В сумерках брат Кадфаэль поднялся на стену и принялся осторожно, укрывшись за зубцом, рассматривать поврежденный участок галереи. В ней образовался пролом, настил был разворочен, и часть его болталась, повиснув в углу между стеной и башней. В окружающих замок лесах множились огни, то и дело выхватывавшие из мглы очертания громоздких штурмовых машин. Правда, отсюда, издалека, они казались совсем небольшими, чуть ли не игрушечными, но это не делало их менее грозными. Сумерки принесли с собой временное затишье. Защитники осмелели, они чаще выглядывали из-за зубцов, присматриваясь к вражеским позициям. Для прицельного выстрела из лука было уже слишком темно, и серьезно рисковал лишь тот, кто появлялся на освещенном факелом участке.
К тому времени среди защитников замка уже появились первые погибшие. Мертвые тела складывали в холодной каменной часовне и ведущем к ней коридоре главной башни. Хоронить павших времени не было. Пройдя по стене, Кадфаэль возле того места, откуда свешивались обломки галереи, увидел темную фигуру. Закованный в сталь Филипп внимательно всматривался в темноту, отмечал расположение вражеских отрядов и метательных машин по огням костра.
— Ты помнишь, что я тебе говорил? — промолвил, подойдя поближе, Кадфаэль. — Это чистая правда.
— Я все помню, — не поворачивая головы, ответил Филипп.
— И веришь мне?
— Верю, — отозвался он с улыбкой. — Верю и имею это в виду. Если Господь предвосхитит ее намерение и смерть настигнет меня в бою, я должен подумать о том, чтобы жертвами ее гнева не стали оставшиеся в живых мои соратники. — Все еще улыбаясь, он взглянул Кадфаэлю в лицо и неожиданно спросил: — А ты не желаешь моей смерти?
— Нет, — отвечал монах. — Я твоей смерти не желаю.
Один из крошечных огоньков, казавшийся на расстоянии всего-навсего искоркой, неожиданно ярко вспыхнул, высвечивая вокруг ажурный узор ветвей. С треском и шипением разбрызгивая искры, к замку летело нечто похожее на ужасную комету с хвостом из пламени. В десяти ярдах от брата Кадфаэля какой-то юный лучник — простой паренек, не привычный к осадам и штурмам, — уставился на это диво разинув рот. Филипп предупреждающе крикнул, стрелой метнулся к зазевавшемуся юнцу и, обхватив, повалил на каменный пол под прикрытие башни. Упал и Кадфаэль, как падали, прячась за зубцами, и все прочие воины. Комета ударилась как раз в центр висящего поврежденного участка галереи и взорвалась, разбрызгивая горящую жидкость. Огненные брызги полетели на стену. Расщепленные бревна легко занялись. Галерея вспыхнула, и вдоль стены побежала огненная дорожка.
Филипп вскочил на ноги и помог подняться задыхавшемуся юноше.
— Ты в порядке? Идти можешь? Ступай вниз, здесь тебе делать нечего. Эй, кто-нибудь! Живо принесите топоры!
Вероятно, потом осажденным придется иметь дело и с более тяжкими повреждениями, но сейчас главным было потушить этот пожар. Филипп, пригибаясь за зубцами, побежал вдоль стены, поднимая своих людей. Раненых он отправлял вниз, невредимым же предстояла нелегкая борьба с огнем. Следовало обрубить крепления пылающей галереи, пока не занялись деревянные перекрытия стены и башни. Кадфаэль спускался по ступенькам, бережно поддерживая стонавшего юношу, получившего тяжкие ожоги. Его одежда еще тлела, запах горелой плоти висел в воздухе. Внизу, у подножия лестницы, уже дожидались люди, готовые принять раненого — и не его одного, ибо пострадавших было немало, — и отнести в укрытие. Монах заколебался и чуть было не вернулся назад, на стену, где Филипп и его соратники, пробираясь между лужицами пылающей смолы, обрубали горящие балки и крепления галереи, чтобы не дать губительному огню распространиться на стены и башни. Однако после минутного замешательства монах продолжил свой путь, сказав себе, что не имеет права участвовать в сражении ни на той, ни на другой стороне. Лучше пойти да посмотреть, чем можно помочь раненым.
Примерно через полчаса, находясь в каминном заме, наполненном зловонием паленой шерсти и жженой плоти, он услышал треск, а затем и оглушительный грохот. Последние крепления были перерублены, и полыхавшая галерея — вернее, то, что от нее оставалось, — рухнула вниз.
Некоторое время спустя появился почерневший от копоти, пропахший дымом Филипп. В зал он заглянул ненадолго, лишь для того, чтобы узнать, как дела у раненых. Фицроберт и сам получил ожоги, но почти не обращал на это внимания.
— До утра они попытаются проломить стену, — сказал он монаху.
— Едва ли, — возразил Кадфаэль, не прекращая смазывать снадобьем сильно обожженную руку. — Там ведь у подножия бревна горят, кто же в такое пекло сунется?
— Они сунутся. Остатки галереи догорят быстро. Ночь холодная, сухая, несколько часов — и к стене можно будет подойти, не опасаясь огня.
— Без осадной башни?
Представлялось весьма сомнительным, чтобы нападавшие приволокли с собой из Глостера столь громоздкое сооружение — бревенчатую башню, способную укрыть таран и целый отряд воинов.
— Они сколачивали ее чуть ли не целый день. Дерева у них сколько угодно. А мы лишились большей части галереи, так что справиться с ними будет непросто.
Филипп поправил кольчугу на оцарапанном и обожженном плече и поспешил на стену следить за действиями врага. Брат Кадфаэль позволил себе перевести дух и, вспомнив, что близится полночь, прочел подобающую молитву, краткую, но пылкую.
Нападавшие пошли на приступ еще до рассвета. Они не везли осадную башню, по всей видимости решив, что скорость и внезапность заменят им укрытие. Выдвинувшись из леса, большой отряд стремительно двинулся вниз по склону, и, хотя катапульты Филиппа пробили несколько изрядных брешей в плотных рядах атакующих, они все же прорвались к стене, у подножия которой еще тлели бревна и доски. Из каминного зала Кадфаэль услышал глухие размеренные удары тарана о камень и почувствовал, как содрогается фундамент. Защитники замка пытались уничтожить таран, сбрасывая со стены камни и горящее масло, но отсутствие галереи вынуждало их теперь высовываться из-за зубцов, превращаясь в мишень для вражеских лучников. Кадфаэль понятия не имел о ходе боя. Он мог лишь строить догадки, но на это у него времени не было — следовало думать о раненых. Ближе к утру в зале появился первый помощник Филиппа, рыцарь из-под Беркли по имени Гай Кэмвиль. Коснувшись плеча монаха, к тому времени уже вконец измотанного и еле державшегося на ногах, он посоветовал ему отправиться в главную башню — место пока еще относительно безопасное — и соснуть часок-другой, пока еще есть возможность.
— Ты немало потрудился, брат, — сердечно промолвил он. — Сделал больше, чем должен, учитывая, что наши раздоры тебя не касаются.
— Все мы, — грустно заметил Кадфаэль, с трудом поднимаясь на ноги, — сделали куда меньше, чем следовало. И делали не то, что следовало.
Прежде чем совсем рассвело, штурмовой отряд отступил и таран оттащили под прикрытие деревьев, но за это время нападавшие успели сделать пролом, причем не в стене, а в основании башни. Идти на приступ среди бела дня они пока не решались, ибо это грозило слишком большими потерями, но работа над осадной башней близилась к завершению. Под ее прикрытием воины Фицгилберта могли надеяться подойти вплотную к башне и ворваться в пролом. Если они возьмут с собой достаточно валежника, то, скорее всего, подожгут башню изнутри, а когда она рухнет, прорвутся через образовавшуюся брешь во внутренний двор. Они отчаянно спешили, но и при этом стремились по возможности уменьшить риск.
Филипп приказал установить баллисты на юго-западной стороне, откуда грозила наибольшая опасность, и повел методичный обстрел опушки леса, желая затруднить строительство осадной башни, нанести противнику урон, а по возможности и удержать его в укрытии до ночи. Кадфаэль без устали ухаживал за ранеными и почти не имел возможности следить за ходом осады, но и по тому, что он видел, было ясно — близится развязка. Каждая стрела, каждый камень, каждый дротик, выпущенный во врага защитниками замка, становился невосполнимой потерей, тогда как войску Матильды метательные снаряды постоянно подвозили на подводах, и оно ни в чем не испытывало нужды. Силы были слишком неравными, и никто не знал этого лучше, чем Филипп. Ему было ведомо, почему такие силы брошены на штурм одного-единственного замка, пусть ценного, но никак не стоившего подобных жертв и усилий. Она стремилась любой ценой погубить засевшего в Масардери ненавистного, смертельного врага. Это Филипп тоже знал. Кадфаэль был рад, что Ив, рискнув своей свободой и жизнью, дал Филиппу возможность встретить свою судьбу с открытыми глазами.
Пока осаждающие дожидались ночи, рассчитывая под покровом темноты завершить пролом, а осажденные усердно трудились, стараясь его заделать, метательные машины Фицгилберта возобновили методичный обстрел замка. На сей раз стреляли не только по основанию башни, стремясь не позволить восстановить кладку, но и, подняв траекторию, принялись перебрасывать камни, клети с железным ломом и горшки со смолой через стену. Дважды во дворе занялись крыши, но пожар удалось потушить без особого труда. Лучники со стен стреляли нечасто и лишь наверняка, чтобы поберечь стрелы. Главной их мишенью стали механики, управлявшие осадными машинами. То и дело удачный выстрел обеспечивал замку минутную передышку, но у императрицы было немало мастеров осадного дела, и нападавшие быстро восполняли свои потери. Осажденные принялись поливать водой крыши во внутреннем дворе, а раненых перенесли из каминного зала в главную башню, которая представлялась более надежным укрытием. Необходимо было позаботиться не только о людях, но и о лошадях. Если, неровен час, загорятся конюшни, животных придется перегнать в каминный зал. Во внутреннем дворе кипела работа, несмотря на то что обстрел продолжался и всякий, появлявшийся на открытом пространстве, рисковал жизнью.
Уже темнело, когда из проломленной башни появился наконец Филипп, сделав все возможное для отражения неизбежного ночного приступа. Брешь наскоро заложили камнями, башню изнутри завалили всем, что нашлось, двери, ведущие на стены, заперли и забаррикадировали. Теперь, даже если врагу удастся прорваться в башню, он потратит немало времени, пытаясь пробиться дальше. Фицроберт вышел последним, рядом с ним шел мальчик, подручный оружейника, помогавший скреплять свежую кладку крепкими железными скобами. Несколько мгновений они помедлили, стоя в проеме, а затем торопливо зашагали через двор. Они находились на полпути к укрытию, когда Филипп услышал — как услышали и все — угрожающий свист. Метательный снаряд, вероятно последний, выпущенный за этот день, черный, неуклюжий и таящий в себе смерть, перелетел через стену и грохнулся на камни мостовой в нескольких футах перед ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33