— И говорит правдиво, — отозвался монах.
— Каким ветром занесло тебя в наши края, — поинтересовался сержант, — и куда ты держишь путь?
— Сюда, в Масардери, — напрямик ответил Кадфаэль. — Мне надо поговорить с вашим лордом, ради этого я и приехал. Мне сказали, что Филипп Фицроберт здесь. Я прошу его принять меня, где и когда ему будет угодно, сам же готов ждать сколько потребуется.
— Тебя кто-то послал? — спросил сержант, не выказывая, впрочем, особого любопытства. — Наш лорд совсем недавно вернулся из Ковентри, где епископы хотели взять его в оборот. Ты небось приехал по их поручению.
— В каком-то смысле — да, — признал Кадфаэль, — однако у меня есть к нему и свое, личное дело. Будь добр, передай ему мою просьбу, а уж там как он решит.
Воины, слегка ухмыляясь, обступили монаха со всех сторон, однако держались они при этом вполне дружелюбно и почтительно. Сержант неторопливо размышлял, как поступить с неожиданно нагрянувшим гостем.
Двор замка был не слишком большим, но оставался достаточно светлым благодаря отсутствию навесов с внутренней стороны стен. Обзор со стен открывался превосходный, а в замке наверняка было немало лучников, так что всякий, вздумавший приблизиться к нему с оружием в руках, был бы неминуемо встречен смертоносным градом стрел. Изнутри к стенам прилепились сараи, кладовые и тесные клетушки, служившие жилыми помещениями. Все эти деревянные постройки в случае осады можно было поджечь зажигательными стрелами, однако, как рассудил Кадфаэль, огонь не представлял для замка особой опасности, ибо и стены, и башни были сложены из камня.
— И что это я? — спохватился монах. — Изучаю эту крепость, будто собрался ею овладеть. Возможно, впрочем, так оно и есть, но несколько в другом смысле. — Добро пожаловать в замок, брат, — радушно пригласил монаха сержант. — Мы никогда не закрываем ворота перед особами духовного звания. Нашего лорда тебе и вправду придется подождать, потому как он поехал прогуляться, но как вернется, ему сразу о тебе доложат. Слезай с лошади, брат, Питер отведет ее на конюшню, а твои сумы отнесут внутрь.
— Лошадкой я сам займусь, — с улыбкой отозвался Кадфаэль. Сержант, конечно же, не подозревал ничего дурного, но монах полагал, что на всякий случай будет совсем не лишним знать, где можно найти коня.
— Я ведь тоже когда-то был воином. Давненько, но старые навыки не забываются.
— Это верно, — согласился сержант, слегка посмеиваясь над пожилым монахом, мало походившим на воина. — Ну, раз так, Питер покажет тебе конюшню, а дальше ты сам смекнешь, как устроиться. Коли ты прежде носил оружие, то, стало быть, знаешь, каковы порядки в замках и гарнизонах.
— Больше мне ничего и не надо, — от души поблагодарил Кадфаэль сержанта и повел своего коня следом за Питером, радуясь тому, что попал в крепость без особых затруднений. Проходя по двору, он не преминул отметить бдительность стражи и царивший повсюду образцовый порядок, несомненно, заведенный Филиппом. Припомнив краткую встречу в приоратской церкви, монах решил, что от этого пусть учтивого, но мрачного и сурового человека ничего другого ждать и не приходилось. Всякий замок представляет собой одновременно и крепость, и жилище, а потому живет как военными, так и обыденными, домашними заботами. Однако здесь, где следовало постоянно помнить о возможности вражеского нападения, хозяйственная сторона жизни была всецело подчинена нуждам обороны. Нигде не было видно женской прислуги. Возможно, управляющий Филиппа имел жену, которая распоряжалась немногочисленными служанками, однако ничто в облике хозяйственного двора не напоминало о женском присутствии. Во всем чувствовалась строгая экономия и суровый, сугубо мужской дух. Несомненно, аскетический быт гарнизона определялся вкусами и привычками лорда. Филипп не имел ни жены, ни детей и был всецело поглощен нескончаемой демонической усобицей. Он жил лишь войной и требовал того же от подначальных ему людей.
Во дворе и на конюшне царила повседневная суета, люди неспешно и деловито уходили и приходили, а гул их голосов напоминал жужжание пчелиного улья.
Питер оказался малым разговорчивым и услужливым. Он с удовольствием помог Кадфаэлю расседлать и развьючить лошадь, почистить ее, поставить в стойло, задать корму, а потом проводил его в каминный зал. Подручный управляющего слегка удивился, завидя незнакомого монаха, пожал плечами, но, не проявляя излишнего любопытства, отвел ему койку и растолковал, как найти замковую часовню. Время вечерни уже миновало, однако монах испытывал потребность возблагодарить Господа за уже оказанные благодеяния и попросить Его о помощи в предстоящих делах.
Часовня находилась в главной башне замка, и Кадфаэль несколько подивился тому, что его допустили туда одного, без сопровождающих. По всей вероятности, воины Филиппа глубоко чтили духовный сан, и человек, облаченный в бенедиктинскую рясу, не вызывал у них ни малейшего подозрения. Оказанное доверие заставило его еще раз убедиться в правильности избранного им пути — открытого и честного. К успеху ли, к неудаче ли — он должен был идти вперед прямо и не таясь.
В прохладной каменной часовне Кадфаэль опустился на колени перед задрапированным алтарем, освещенным лишь одной маленькой лампадой. Свет ее уходил ввысь, теряясь в темноте. Холод студил плоть, но прояснял и оттачивал мысли.
— Господи, вразуми, как мне найти подход к этому человеку! К человеку, сбросившему плащ верности и тем самым открывшему себя для упреков и поношений. Я знать не знаю, что мне и думать об этом Филиппе!
Монах уже поднимался с колен, когда со двора донесся деловитый цокот копыт. Это мог быть только один конь и только один всадник, как и сам Кадфаэль, не боявшийся разъезжать в одиночку даже в этих неспокойных краях, где замок представлял собой желанную добычу. Вскоре Кадфаэль услышал, как коня повели на конюшню. Он повернулся, вышел из часовни и, пройдя мимо дверей караульной, направился к замковым воротам. После царившей в часовне темноты бледный сумрак казался чуть ли не дневным светом.
Филипп Фицроберт только что спешился и, сбрасывая на ходу плащ на руку, шел через двор. Завидя монаха, он остановился. Застыл на месте и Кадфаэль. Поднявшийся ветерок взъерошил короткие темные пряди, окаймлявшие высокий лоб Филиппа. Одет он был просто и непритязательно, без малейшего намека на роскошь, но зато выделялся изысканной и исполненной достоинства манерой держаться. Сильный и гибкий, он походил на натянутый лук
— Мне доложили, что у меня гость, — промолвил Фицроберт, прищурив темно-карие глаза. — Мне кажется, брат, что я уже видел тебя прежде.
— Я был в Ковентри, — ответил Кадфаэль, — но сомневаюсь, чтобы ты выделил и запомнил меня среди многих других.
— Припоминаю, — сказал Филипп после недолгого раздумья, — ты был рядом, когда обнаружили тело де Сулиса.
— Да.
— А теперь, как мне сказали, ты хочешь поговорить со мной. От чьего имени?
— От имени правды и справедливости. Во всяком случае, я так думаю. От своего имени и от имени тех, кого я защищаю. А в конечном счете, возможно, и от твоего.
Филипп продолжал, прищурясь, разглядывать монаха, но, по-видимому, не нашел в его словах ничего странного.
— Я выслушаю тебя после ужина, — промолвил Фицроберт учтиво и без тени любопытства в голосе. — Приходи, любой из моих людей расскажет, как меня найти. А за повечерием, если хочешь, можешь помочь моему капеллану. Я чту твою рясу.
— На это, — ответил Кадфаэль, — я не имею права. Я не священник, а нынче и эту рясу ношу не вполне законно. Приехав сюда без разрешения аббата, я нарушил обет послушания и стал отступником.
— Ради своего дела? — Филипп присмотрелся к монаху более пристально, хотя по-прежнему сдержанно, а потом отрывисто сказал: — Все равно приходи.
Он повернулся и зашагал к каминному залу.
Глава восьмая
В каминном зале замка царила спартанская обстановка, а за длинным столом, во главе которого восседал Филипп, собрались одни мужчины. Рыцари и молодые сквайры держались со своим лордом доверительно, без подобострастия, но с уважением. Ел он очень мало, почти не пил, с благородными воинами говорил как с равными и был вежлив даже со слугами. Кадфаэль наблюдал за ним со своего места за общим столом, пытаясь понять, какие мысли таятся в голове этого рыцаря с высоким лбом и глубоко посаженными, похожими на тлеющие костры глазами. Все в облике этого человека казалось таинственным, если не зловещим.
Филипп рано поднялся из-за стола, предоставив воинам продолжать ужин без него. После его ухода разговор за столом еще более оживился, эль и вино пошли по кругу, а некоторые молодые люди, чтобы добавить веселья, взялись за музыкальные инструменты.
Но при всей непринужденности, царившей в замке, Кадфаэль не сомневался в том, что ворота заперты, а на стенах и башнях выставлен караул. Капеллан рассказал монаху, что прежний лорд, Роберт Масар, отправившись на охоту, угодил в устроенную Филиппом засаду и, чтобы вернуть себе свободу, а возможно, и сохранить голову, вынужден был уступить свой замок. Впрочем, угрозу жизни едва ли стоило воспринимать серьезно — почти все знатные семьи Англии имели родственников и в том и в другом стане, и представлялось весьма сомнительным, чтобы кто-либо решился убить благородного пленника. Однако у Масара не было достаточно влиятельных родичей среди сторонников Стефана, и, не будучи полностью уверенным в своей безопасности, он предпочел сдаться. Маловероятно, чтобы подобное могло случиться с Филиппом. Он никого не боялся, однако при этом ни на миг не забывал о бдительности и осторожности.
— Ваш лорд велел мне после ужина явиться к нему, — сказал Кадфаэль, когда Филипп покинул зал. — Как мне его найти? Думается, он не из тех, кого можно заставлять ждать.
Капеллан замка был человеком немолодым, бывалым и привык ничему не удивляться. Он знал, что Филипп может отказать во встрече могущественному вельможе, но приветить скромного странствующего монаха, а по какой причине принимает лорд то или иное решение, спрашивать не полагалось. Пожав плечами, старый священник встал из-за стола и услужливо показал Кадфаэлю, как найти Филиппа.
— Как правило, он ложится рано, но коли назначил тебе встречу, то непременно будет ждать. Тебе оказана милость, ибо наш лорд почитает Святую Церковь и всех ее служителей.
Кадфаэль предпочел ничего не уточнять и не растолковывать. В замке знали, что он приехал из Ковентри, и наверняка принимали его за посланца епископов, отправленного к Филиппу с дополнительными увещеваниями. Это вполне объясняло его появление, и монах не собирался никого разубеждать. Но в отношениях между ним и Филиппом не должно быть обмана и недомолвок
— Туда, брат, — указал капеллан. — Его спальня в главной башне, рядом с часовней. Он живет почти по-монашески, не то что другие лорды.
Пройдя по узкому, освещенному лишь одним нещадно чадившим факелом коридору, монах и священник подошли к приоткрытой двери. На стук капеллана изнутри донесся голос:
— Заходите.
Кадфаэль вошел в маленькую, аскетично убранную комнату с узкими стрельчатыми оконцами, сквозь которые виднелись слабо поблескивающие звезды. Помещение на верхнем этаже башни находилось выше уровня стен, и они не заслоняли небо. Под окном на массивном столе горела большая свеча, а за столом, на табурете с резными подлокотниками, откинувшись спиной к покрытой темной шпалерой стене, сидел Филипп. Перед ним лежала раскрытая книга. Этот человек привык доводить до совершенства все свои навыки, и не приходилось удивляться тому, что он умел читать.
Заходи, брат, — ровным голосом промолвил Финиш, отрывая глаза от книги, — и прикрой дверь. Дрожащий огонек стоявшей у левого плеча свечи резко очерчивал лицо Филиппа. Блики света плясали на высоких скулах, подчеркивая глубину задумчивых темных глаз. Кадфаэль вновь отметил, что Фицроберт, скорее всего, ровесник Оливье. Но возрастом сходство этих двоих не ограничивалось. Их роднили пытливость, вдумчивость и серьезность.
— Ты хотел что-то сказать мне, брат. Я готов выслушать. Садись и говори свободно.
Он указал рукой на стоявшую справа от стола деревянную скамью, покрытую овечьей шкурой. Кадфаэль предпочел бы беседовать стоя, но повиновался этому жесту и сел на указанное место. Филипп, по-прежнему сосредоточенный и внимательный, повернулся к нему.
— Итак, что тебе от меня нужно?
— Я полагаю, что ты держишь в заточении двоих людей, и хочу попросить тебя вернуть им свободу.
— Назови имена, и я скажу, не ошибся ли ты.
— Одного зовут Оливье Британец, другого — Ив Хьюгонин.
— Да, — невозмутимо подтвердил Филипп, — они мои пленники.
— И содержатся здесь, в Масардери?
— Здесь. А теперь объясни, почему ты считаешь, что мне следует их отпустить?
— Я полагаю, что человек, не чуждый справедливости, должен отнестись к моим словам серьезно. Судя по тому, что я знаю об Оливье, ему и в голову не могло прийти последовать за тобой и перейти на сторону Стефана. И он был не одинок — нашлись и другие, не пожелавшие поддержать тебя. Все они стали пленниками и были розданы приверженцам короля, чтобы те могли разжиться выкупом. Это делалось открыто и ни для кого не секрет.
— Но почему же судьба Оливье остается для всех тайной?
— Для тебя это уже не тайна, — суховато, с мимолетной усмешкой заметил Филипп.
— Это правда. Ты не стал отрицать, что держишь его в заточении. Но почему никто не знал об этом раньше? Справедливо ли было скрывать его участь? Ведь нашлись бы люди, готовые заплатить за жизнь и свободу Оливье любую цену.
— Действительно любую?
— Назови свою, и я уверен, что тебе заплатят больше.
Последовала долгая пауза. Филипп пристально всматривался в лицо монаха широко раскрытыми глазами, в которых ничего нельзя было прочесть, а потом спокойно и очень тихо сказал:
— Возможно, я согласился бы взять взамен жизнь другого человека. Чтобы тот томился в заточении вместо него.
— Возьми мою, — не раздумывая предложил Кадфаэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33