Джек Обри взял карандаш, чтобы не ошибиться в расчетах, устыдился, оттолкнул его в сторону, заколебался, взял снова и стал мелким почерком по диагонали выписывать цифры на листке бумаги, который он тотчас отпихнул от себя, заслышав стук в дверь. Это был вымокший до нитки плотник, пришедший доложить о заделанных пробоинах и о том, что в льялах не больше восемнадцати дюймов воды — «меньше, чем я ожидал, поскольку эта галера дала нам просраться, влепив ядро так низко». Он помолчал, искоса посмотрев на капитана странным взглядом.— Вот и отлично, мистер Лэмб, — после паузы ответил Джек Обри.Но плотник даже не шевельнулся; он по-прежнему стоял на затянутом парусиной полу, на котором, в конце концов, образовалась лужица. Но затем его прорвало:— Если то, что говорят про кэт и про бедолаг норвежцев, выброшенных за борт, может даже ранеными, правда, то ведь рехнуться можно от такого зверства. Неужто нельзя было их просто запереть? И вот еще что. Унтер — офицеры «Софи» хотели бы взять в долю этого джентльмена, — он кивнул головой в сторону каюты Стивена Мэтьюрина, — в знак признания его несомненных заслуг.— Хорошо, но об этом потом: кэт семафорит.Поднявшись на шканцы, Джек Обри увидел, что Диллон поднял пестрый набор флагов — очевидно, это было все, что нашлось на норвежце. Из этой абракадабры в числе прочего следовало, что на борту чума и что он намерен отплывать.— Матросы для перегона судна, приготовиться! — скомандовал Джек Обри. Когда шлюп приблизился к конвою на расстояние кабельтова, он воскликнул: — Эй, на кэте!— Сэр! — прокричал с борта норвежца Диллон. — Вы будете приятно удивлены, узнав, что все норвежцы целы и невредимы.— Что?— Все — норвежцы — целы — и невредимы. — Когда оба судна сблизились, Диллон добавил: — Они спрятались в тайнике в форпике.— Ах, в ихнем форпике, — пробормотал унтер — офицер, стоявший на руле. На «Софи» воцарилась, по существу, религиозная тишина: все превратилось в слух.— Держать круто к ветру! — сердито закричал Джек Обри: из-за того, что рулевой расчувствовался, марсели стали заполаскивать.— Есть круто держать к ветру, сэр.— И еще их штурман говорит, — продолжал издали лейтенант, —чтобы мы прислали ему судового врача, потому что один из его матросов расшиб палец на ноге, когда быстро спускался по трапу.— Передайте от меня штурману, — рявкнул Джек Обри, с багровым от натуги и возмущения лицом, голосом, слышным в Кальяри, —чтобы он убирался со своим пальцем сам знает куда…Тяжело ступая, капитан спустился в каюту, став беднее на 875 фунтов. Вид у него был очень невеселый. * * * Однако ему было несвойственно долго сохранять такое выражение лица. Когда Джек Обри садился в парусно-гребной катер, чтобы отправиться на адмиральский корабль, стоявший на генуэзском рейде, его лицо обрело свое обычное жизнерадостное выражение. Но, разумеется, оно было достаточно серьезным, поскольку ему предстоял визит к грозному лорду Кейту, Адмиралу синего вымпела и командующему всеми силами флота на Средиземном море. Серьезный вид капитана, сидевшего на корме шлюпки, тщательно умытого, выбритого и затянутого в парадный мундир, подействовал на рулевого и весь экипаж катера, который старательно греб, не глядя по сторонам. Поскольку они должны были прибыть к борту флагманского корабля слишком рано, Джек Обри приказал гребцам сделать круг вокруг «Одейшеса», а затем сушить весла. Оттуда он мог видеть всю бухту, где в двух — трех милях от берега стояли на якоре пять линейных кораблей и четыре фрегата. Ближе к берегу расположился целый рой канонерок и бомбометных судов. Они без устали обстреливали прекрасный город, раскинувшийся на крутом извилистом берегу головной части бухты. Суда, окутанные облаком дыма, швыряли бомбу за бомбой в тесно сгрудившиеся здания, расположенные по ту сторону далекого мола. Издали суда казались маленькими, а дома, церкви и дворцы представлялись совсем крохотными (хотя отчетливыми благодаря прозрачности воздуха), словно игрушечными. Однако непрерывный грохот канонады и низкий гул французской береговой артиллерии казались до странного близкой и реальной угрозой.Необходимые десять минут прошли; катер с «Софи» приблизился к флагманскому кораблю; в ответ на оклик «Кто на шлюпке?» рулевой старшина произнес: «Софи», что означало, что на борту находится капитан шлюпа. Джек Обри, как полагается, поднялся на борт, отсалютовал шканцам, поздоровался за руку с капитаном Луисом, который проводил его в адмиральскую каюту.Джек Обри имел все основания быть довольным собой: он привел конвой в Кальяри без потерь; доставил другой в Легхорн, прибыв туда в точно назначенное время, несмотря на штили близ острова Монте — Кристо. Однако он, удивительное дело, нервничал, а мысли его были так поглощены лордом Кейтом, что, увидев в этой великолепной, просторной, залитой светом каюте вместо адмирала пышную молодую женщину, стоявшую спиной к окну, он разинул рот, словно карп, вытащенный на берег.— Джеки, милый, — произнесла она,-какой ты красивый и нарядный. Позволь, я поправлю тебе галстук. Эй, Джеки, у тебя такой испуганный вид, словно перед тобой француз.— Куини! Милая Куини! — воскликнул Джек Обри, крепко обняв ее и поцеловав.— Черт бы меня побрал, кто это еще там любезничает с моей женой? — послышался злой голос с шотландским акцентом, и со стороны балкона вошел адмирал. Лорд Кейт был высокий седовласый господин с красиво посаженной львиной головой и яростными искорками в глазах.— Это тот самый молодой человек, о котором я вам рассказывала, адмирал, — проговорила Куини, поправляя побледневшему Джеку черный галстук и помахивая перед его носом обручальным кольцом. — Я его купала и брала к себе в постель, когда ему снились кошмары.Возможно, то было не лучшей рекомендацией в глазах недавно женившегося адмирала, приближавшегося к шестидесяти, но, похоже, послужило объяснением сцены.— Ах да, я и забыл, — отозвался адмирал. — Прости. У меня столько капитанов, и некоторые из них те еще повесы. * * * — «… Те еще повесы», — произнес он, сверля меня своими ледяными глазами, — рассказывал Джек Обри, наполнив бокал Стивена и уютно развалившись на своей лежанке. — Я был уверен, что он узнал меня: мы встречались с ним три раза, и каждая новая встреча была хуже предыдущей. Первая состоялась на Мысе, на старом «Ресо», я тогда был мичманом. Он появился на судне две минуты спустя после того, как капитан Дуглас поставил меня перед мачтой и сказал: «Кого это ты, сопляк, приветствуешь?» И капитан Дуглас еще добавил: «Это сущий мерзавец — я поставил его перед мачтой, чтобы он запомнил свои обязанности».— А что, более удобного места запомнить обязанности он не нашел? — спросил доктор.— Зато тут очень удобно учить уважению к старшим, — с улыбкой отвечал Джек Обри. — Привяжут на площадке трапа и плеткой — шестихвосткой изобьют тебя до полусмерти. Это называется разжаловать мичмана — унизить его, чтобы молодого джентльмена превратить в рядового матроса. И он превращается в рядового матроса. Он спит и трапезует вместе с ними; любой может огреть его по спине палкой, линьком или выдрать розгами. Я никогда не думал, что он способен на такое, хотя он не раз грозился разжаловать меня. Ведь он был другом моего отца, и я думал, что он расположен ко мне, хотя так оно и было. Однако он исполнил свою угрозу и сделал меня простым матросом. Так продолжалось шесть месяцев, прежде чем он вернул мне чин мичмана. В конце концов, я был ему благодарен, потому что хорошо изучил нижних чинов. В целом они были исключительно добры ко мне. Но тогда я прямо — таки заливался слезами, ха — ха — ха.— Что же заставило его пойти на такой решительный шаг?— Все произошло из-за девчонки, смазливой темнокожей девчонки по имени Салли, — отвечал Джек Обри. — Она сбежала со шлюпки частного торговца, и я спрятал ее в бухте троса. Однако мы с капитаном Дугласом расходились и по множеству других вопросов, главным образом касающихся послушания, утреннего подъема, уважения к учителю (у нас на борту был школьный учитель — пьянчужка по имени Пит) и блюда из потрохов. Второй раз лорд Кейт встретил меня, когда я был пятым мичманом на «Ганнибале», где старшим офицером был круглый дурак Кэррол, — не считая пребывания на берегу, больше всего я ненавижу находиться в подчинении полного идиота, который ничего не соображает в морском деле. Он вел себя так оскорбительно, так решительно оскорбительно, что я был вынужден спросить его, не желает ли он встретиться со мной где — нибудь в другом месте. Именно это ему и было нужно: он бросился к капитану и заявил, будто бы я вызвал его на дуэль. Капитан Ньюман сказал, что это чепуха, но что я должен извиниться. Я не мог пойти на это, потому что извиняться мне было не за что,-как видите, правда была на моей стороне. Меня заставили стоять навытяжку перед полудюжиной капитанов первого ранга и двумя адмиралами. Одним из них был лорд Кейт.— Что же произошло?— Меня официально обвинили в дерзости. Мы встретились и в третий раз, но я не стану вдаваться в детали, — отвечал Джек Обри. — Любопытная вещь, — продолжал он, с удивлением выглядывая из кормового окна. — Не может же быть такого, чтобы на королевском флоте служило много людей, которые ничего не смыслят ни в обыденной жизни, ни в морском деле, — людей, которых ничто не интересует. И все же получилось так, что я служил под началом по крайней мере двух таких типов. Я действительно решил, что на этот раз моя песенка спета: конец карьере, увы, бедный Йорик. Восемь месяцев я проторчал на берегу, мне было так же тоскливо, как и этому парню в пьесе. Каждый раз, когда у меня появлялась такая возможность, я отправлялся в город и ошивался в этой окаянной приемной Адмиралтейства. Я даже решил, что моря мне больше не видать как собственного носа и я навсегда останусь лейтенантом, получающим полжалованья за сидение на берегу. Если бы не моя скрипка, охота на лис, в которой я участвовал, когда удавалось достать лошадь, то я бы, пожалуй, повесился. В то Рождество я в последний раз видел Куини, не считая одной встречи в Лондоне.— Она вам приходится теткой или кузиной?— Ни то ни другое. Но мы, можно сказать, росли вместе. Точнее сказать, она меня вырастила. Я помню ее взрослой девушкой, а не девочкой, хотя она была всего на десять лет старше меня. Это такое славное, доброе создание. У них было поместье — Дамифлоу, оно граничило с нашим парком. После того как моя мама умерла, я проводил в их доме столько же времени, как в нашем. Даже больше, — добавил он задумчиво, разглядывая репитер компаса, висевший у него над головой. — Вы знаете доктора Джонсона — автора словаря?— Разумеется, — воскликнул Стивен со странным выражением лица. — Самый порядочный, самый достойный из всех современных ученых. Хотя я не согласен ни с чем из того, что он заявляет, за исключением ирландской темы, но я его почитаю, а за то, что он ведет жизнь дикаря, даже люблю этого человека. Более того, меньше недели назад я завидовал ему черной завистью. Странно, что вы упомянули о нем именно сегодня.— Действительно, совпадение! Он был большим другом их семейства, пока их мать не сбежала и не вышла замуж за итальянца, паписта. Можете себе представить, как страшно расстроилась Куини оттого, что отчим ее был папистом. Правда, она ни разу его не видела. «Кто угодно, но только не папист», — говаривала она. «Я бы лучше тысячу раз выбрала черномазого», — уверяла она. В том году — не то в 1783 — м, не то в 84 — м — мы сожгли тринадцать чучел. Это было вскоре после сражения в проливе Ле — Сент Это сражение произошло 12 апреля 1782 г. во время американской войны за независимость. В ней английский флот одержал крупную победу в Вест — Индии, положив конец французским притязаниям на английские владения в этом регионе.

. После этого надолго осели в Дампфлоу — я имею в виду девочек и их старую кузину. Милая Куини, я, кажется, рассказывал про нее прежде, не так ли? Она обучила меня математике.— По — моему, рассказывали. Если не ошибаюсь, она стала еще и знатоком иврита?— Совершенно верно. И сечение конуса, и Пятикнижие она знала как свои пять пальцев. Славная Куини. Я был уверен, что она останется старой девой, хотя она была такой хорошенькой. Но какой мужчина свяжет жизнь с девушкой, которая знает иврит? Мне было очень жаль ее: у красотки с таким покладистым характером должна была появиться целая уйма детей. Но она выходит замуж за адмирала, и все кончается счастливо… Только, знаете, он такой старый: уже весь седой и приближается к шестидесяти. Что вы полагаете, как врач, — это возможно?..— Possibilissima Вполне возможно (ит.).

.— Да неужели?— Possibile e la cosa, e naturale Вещь возможная и естественная (ит.).

, — пропел Стивен резким, скрипучим голосом, хотя его обычный голос был довольно приятен. — Е se Susanna vuol possibilissima И если Сюзанна пожелает, вполне возможно (ит.).

, — продолжал он, несколько искажая арию Фигаро. — Да неужто? — спросил Джек Обри с живым интересом. Затем, после некоторого раздумья, добавил: — Мы могли бы попробовать сымпровизировать дуэтом… Она присоединилась к нему в Легхорне. А я-то думал, что наконец-то признаны мои заслуги, мои почетные раны, — со смехом продолжал Джек, — оттого-то я и получил повышение. Ничуть не сомневаюсь, что этим я обязан милой Куини. Но я не сообщил вам самое интересное — и этим я, конечно же, тоже обязан ей. Нам предстоит шестинедельное крейсирование вдоль французского и испанского побережий до самого мыса Нао!— Вот как? И это хорошее известие?— Еще бы. Очень хорошее. Не нужно будет сопровождать конвои, сами понимаете. Не надо будет охотиться за мелким жульем, купчишками, ползающими взад — вперед по морю. Французы и испанцы, их торговля, их гавани, их коммуникации — вот наши цели. Лорд Кейт очень серьезно отнесся к необходимости развала их коммерции. Он очень подробно остановился на этой проблеме; по его словам, она не менее важна, чем великие морские сражения, но гораздо прибыльнее. Адмирал отвел меня в сторону и долго рассуждал на эту тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61