Аул алтайского рода перекочевал сюда из Сары-Арки вместе с Кенесары. Раньше они жили при устье реки Жабайы — там, где она вливается в Есиль. Но когда начали на их земле строить уездный городок Атбасар, им волей-неволей пришлось уходить.Хотя они ушли с Кенесары, но военной поддержки ему не оказывали, а лишь платили установленные им поборы, поставляли мясо и фураж. Только нынешней весной небольшая группа джигитов ушла в его отряды. Кто-то из враждебных родов донес на них, объявив ярыми сторонниками Кенесары. Горчаковские султаны-правители выделили самых отпетых своих головорезов-туленгутов, а в помощь им комендант Орской крепости направил отряд линейных казаков. Всю ночь бушевал пожар, совершались насилия над женщинами, убийства и грабежи…Утром каратели ушли, забрав молодых мужчин и женщин. Сейчас из аула поехал гонец к Кенесары, но тот далеко и вряд ли отправит кого-нибудь в погоню. * * * Они решили повернуть к северу и ехать в Оренбург, минуя аулы Кенесары. Очутившись снова в седле, Есиркеген впал в глубокую задумчивость. Спутники тоже молчали, даже рыжий проводник оставил свои песни. Да и с чего им было веселиться после всего виденного?..Есиркеген глубоко вздохнул… Может быть, он ничего не понимает и у простых русских солдат те же цели, что и у императора Николая? Нет, слишком много хороших русских людей повидал уже он, чтобы поверить этому. А Николая простые солдаты называют «Палкин». Он сам это слышал!.. И еще видел он глаза русских людей, когда по приказу Горчакова на плацу забивали насмерть шпицрутенами солдата, который отпустил арестованного повстанца-казаха…Даже пальцы у человека на руке не одинаковы. Можно ли считать одинаковыми всех русских людей? Вон две ветви от одного и того же деда Аблая — кровные враги.. Но почему же того не понимает Кенесары? Или он, как раненый барс, хочет умереть в бою?Присоединение, которое в будущем принесет великие плоды!.. Да, несмотря ни на что, он будет бороться за это.Раздираемый сомнениями, Есиркеген только теперь заметил, что солнце закатывается. Он оглянулся по сторонам. Все та же мертвая степь простиралась вокруг, холодный ветер дул, прижимая к земле пожухлые ковыли…— Где-то здесь должен быть аул! — Борец указал плетью в сторону. — Лошади намаялись…— Не только лошади… — отозвался тихо Есиркеген. — Душа болит…В первый раз с тех пор, как покинули они разгромленный аул, ответил он своим попутчикам.Они свернули налево, к невысокой гряде холмов. Проехав еще немного, увидели крайние юрты какого-то аула. Вид его тоже был необычен. Казалось, не то он только что прибыл сюда, не то собирается сейчас же откочевать. Вокруг навьюченных верблюдов носились собаки. А в трех неразобранных белых юртах, возле которых торчали на древках конские хвосты — бунчуки, крыши были крест-накрест перетянуты черным ковровым крепом в знак траура…— И этот аул навестила беда! — грустно сказал борец. — Давайте объедем его стороной…— Куда сбежишь от бед собственного народа! — воскликнул Есиркеген и пришпорил коня.Но от группы вооруженных всадников на краю аула уже отделились несколько человек и поскакали им навстречу.— Кто вы и откуда едете? — зычно крикнул им черноусый сарбаз, не обращая внимания на их приветствия. Серый аргамак вился под ним, пританцовывая.— Свои!.. — ответил Есиркеген и вдруг заметил синюю суконную нашивку Кенесары на груди черноусого.— Какой такой свой?.. Не хочешь ли сказать, что мы с тобой от одного отца и матери? А ну выкладывай побыстрее, кто ты, если не хочешь отведать плетки!..— Ни привета, ни ответа!.. Что вы нападаете на нас, не пожелав даже доброго здоровья? — Есиркеген говорил со спокойным достоинством. — Мы едем из Сары-Арки и направляемся к родственникам моей матери из рода табын на берега Иргиза…— А с какой части Сары-Арки?— Из Каркаралинского округа.— Каракесекцы, что ли?— Да…— Стало быть, вы из того Каракесека, где у людей не осталось настоящей крови в жилах и настоящих мужчин в племени?Есиркеген вспыхнул от такого оскорбления, но вовремя взял себя в руки и укротил свой гнев.— Значит, и среди казахов имеются люди, не слыхавшие про Казбека Золотоустого! — улыбнулся он.Бешеный гнев загорелся в глазах черноусого сарбаза.— Каракесекцы всегда отличались колким языком. Уж не относишься ли ты к потомкам самого Казбек-бия?— Вы угадали!— Увертливый карась сам попался в руки… А ну-ка следуй за нами!..Только теперь Есиркеген понял, что злоба людей Кенесары на ага-султана Жамантая может вылиться на него. Но он не стал пререкаться и поехал за черноусым. Десяток всадников с пиками и палицами наготове сопровождали их к середине аула.Однако при въезде до них донесся плач из крайней белой юрты. Среди казахов издревле бытует обычай первым долгом зайти в дом усопшего и прочитать молитву. Есиркеген слез с коня, и джигиты Кенесары не стали ему препятствовать…Зайдя в юрту, он прежде всего увидел людей в рваных малахаях и истрепанных чекменях, которые плакали и причитали на разные лады. На левой стороне юрты лежал молодой джигит, горбоносый, с чуть заметным пухом вместо усов. Он скорее был похож на спящего, чем на мертвеца. У изголовья его сидела маленькая высохшая женщина с распущенными седыми волосами. Она царапала ногтями до крови свои исхудалые щеки и причитала:
Будь трижды проклят, Кене! Да сгинет твой род, злодей! Что делать несчастной мне Без света моих оче-ей!..
Рядом с ней сидела молодая красивая женщина жена или сестра убитого. Ее большие черные глаза безжизненно уставились в стену юрты. Прочитав молитву, Есиркеген вышел…Их привели в другую большую юрту посреди аула. К канату, перепоясавшему юрту, был привязан широкогрудый белый конь величиной с доброго верблюда. А в юрте, напротив двери, полулежал огромного роста мужчина. Увидев вошедших, он приподнял голову с подушки. На громадную квадратную глыбу был похож этот странный, черный человек.— Вот, Агибай-ага, поймали у самой околицы! — доложил черноусый сарбаз. Оказались из аула самого Жамантая. Говорят, что едут в гости к родственникам его матери, которая будто бы проживает на Иргизе…Человек-глыба с любопытством посмотрел на Есиркегена. Тот удивился, услышав имя батыра Агибая, одного из главных сподвижников Кенесары. Эти аулы ведь не очень симпатизируют ему. Однако Есиркеген ничего не стал спрашивать, а лишь отдал глубокий поклон прославленному человеку:— Ассаляумагалейкум!..— Алейкумассалям, сын мой!.. Агибай пристально посмотрел в глаза Есиркегену. Кем же приходишься ты подлому разбойнику Жамантаю?Во взгляде батыра, несмотря на суровость, светилась такая простодушная доброта, что обманывать его было невозможно.— Сам я внук Масан-бия, а эти добрые люди сопровождают меня…— Значит, ты рожден под счастливой звездой… Не слишком уж близкий родственник Жамантаю. А старец Масан все же неплохой человек. Как же чувствует он себя за пазухой у белого царя?..— Дед все живет и здравствует..— Да, так оно и должно быть… — Агибай тяжело вздохнул. — Кто не тронулся со своих насиженных мест, тому все-таки лучше. А мы вот рыщем всю жизнь по свету, как неприкаянные волки…— Вам, наверно, не нужно было покидать родину…Брови Агибая угрожающе сошлись на переносице.— Хочешь, чтобы стал я прислужником, вылизывающим чужие тарелки, как Жамантай? Внук мудреца Масан-бия должен быть поумнее. Ну, ладно, не чеши там, где у меня и так свербит. Куда вы путь держите?..Так и не решился сказать до конца всю правду Есиркеген и повторил версию о поездке к родственникам матери.— К потомкам Букея, выходит! — заметил батыр. — Что же, не твоя вина, что дед твой стал сватом султанскому отродью… Скажи лучше, не заезжал ли ты по дороге в аул аксакала Карибая?..— Заезжал.— Если заезжал, то увидел, что там натворили?— Увидел…Это дело рук таких, как твой родственник Жамантай! Они выделили для этого черного дела своих самых жестоких туленгутов. А вызвали карателей некоторые аксакалы из их же аула… * * * Батыр Агибай как будто оправдывался, в чем перед самим собой… Вскоре Есиркеген понял, в чем дело. Когда через аул, в котором они сейчас находились, прошли солдаты к аулу Карибая, отсюда не было послано гонца к Кенесары. Между тем он строго предупреждал, чтобы обо всех передвижениях солдат и туленгутских отрядов султанов-правителей немедленно сообщали в его ставку. Мало того, напуганные проходящими ага-султанскими туленгутами, люди этого аула обманули самого Кенесары, сказав, что никого не видели. Узнав об этом, разъяренный Кенесары во главе пятисот сарбазов сам напал на этот аул и приказал привязать к конским хвостам восемь аксакалов. Их волокли по дороге, пока они не испустили дух. Молодой джигит, над которым плачут сейчас, попытался вступиться за стариков, но его растоптали конями. Пятьдесят джигитов и тридцать девушек угнал к себе Кенесары в качестве заложников, а Агибаю с его сарбазами приказал перевезти аул на подконтрольную ему территорию…И снова сжалось средце Есиркегена от сострадания к этим несчастным людям. Кого бы ни слушались они, все равно их ждет расплата, месть противной стороны. Покорись они Кенесары, их растоптали бы солдаты и ага-султанские туленгуты. Не хивинцы, бухарцы, кокандцы или царские войска, а свои соотечественники истребляют прежде всего друг друга. Что может быть тяжелее для народа?..— Может быть, и виноваты так жестоко казненные аксакалы, что не сообщили о карателях… — сказал Есиркеген дрожащим голосом. — Но они ведь сделали это из страха перед расправой со стороны властей. Да и при чем здесь остальные люди?Батыр Агибай потупил глаза:— Наш Кенеке не так думает… Ему не хочется верить, что во всем ауле не нашлось ни одного настоящего мужчины, который сообщил бы ему о карателях. Поэтому, он считает весь аул от мала до велика враждебным себе. И еще хочет, чтобы другим не было повадно. Так всегда поступали в степи…— Но так ведь можно быстро истребить весь народ! — воскликнул Есиркеген.— Врагов и надо истреблять, казахи они или другие…Неуверенность чувствовалось в словах батыра.— А вы сами как думаете? — не выдержал Есиркеген.— Ни разу моя камча не поднялась на бедного, простого человека. Вот некоторые баи да кое-кто из тюре помнят ее вкус…— Но Кенесары-то — тюре!— Он не такой тюре, как другие, — сказал Агибай. — Кенесары… Не-ет!..Батыр как бы спорил сам с собой…Это началось уже давно. Батыр Агибай и Байтабын не одобряли немыслимой жестокости Кенесары. А он знал про это и специально поручал им проводить карательные набеги. Агибай молчал, а молодой и горячий Байтабын говорил об этом вслух. Зная характер Кенесары, Агибай тревожился за судьбу молодого батыра…— Сынок, ты задаешь мне трудный вопрос!.. — печально сказал Агибай ожидающему ответа Есиркегену.— Мальчик правильно сказал! — раздался из полутьмы юрты чей-то голос. — Слишком жестоки стали мы с людьми в последнее время. Говорим, что все это для их же счастья, а льем их же кровь. Кого обманешь таким счастьем?.. * * * Есиркеген живо обернулся и увидел худощавого синеглазого джигита. Несмотря на казахскую одежду, было видно, что он не казах. Это был Жусуп — Иосиф Гербрут…— Вы русский? — спросил по-русски Есиркеген. Он слышал, что среди сарбазов Кенесары есть беглые русские.— Во всяком случае, близкий к русским… — улыбнулся Иосиф Гербурт. — Я — поляк.— Как же вы попали к казахам?— Как я попал в Казахскую степь, вы, судя по вашему чистому русскому выговору, понимаете. А к Кенесары я пришел, борясь за те же идеалы, что и на родине… И вот мне кажется, что правда и свирепость несовместимы…— Я так же думаю! — с жаром вскричал Есиркеген.— Будем надеяться, что со временем все больше людей начнет приходить к такому выводу…Батыр Агибай прислушивался к тому, как бойко говорит по-русски Есиркеген, и в душу его закрылось подозрение. Но вспомнив расправы Кенесары, он отпустил юношу.Однако Есиркеген уехал не сразу. Он долго еще разговаривал с Иосифом Гербрутом, выйдя за околицу аула.Выслушав рассказ Есиркегена о том, что он видел по дороге, и о возникших сомнениях, Иосиф Гербрут твердо сказал:— Нет сейчас другого пути у казахов. Они вошли в состав России, и путь борьбы с царизмом у них один — вместе с русскими. Вы правильно решили для себя этот самый трудный вопрос!..— Вы говорили об этом с Кенесары? — отрывисто спросил у него Есиркеген.— Да, — спокойно ответил тот. — Я начинаю все меньше понимать его. Боюсь, что то же самое происходит и с народом… * * * Есиркеген поехал дальше, направляясь уже прямо в Оренбург. Всю дорогу не выходила у него из головы картина разграбленных, обнищавших аулов, в ушах стояли плачи и проклятия. И уже не имело значения, от кого плачут люди — от хивинцев ли, кокандцев, царских карателей или сарбазов Кенесары… * * * В Оренбурге он случайно узнал, через одного джигита, что Кумис находится здесь, в доме генерала Генса.— Этот самый урус-жанарал — большой чудак! — рассказывал джигит. — Его солдаты жгут аулы, а он собирает осиротевших детей, кормит, учит грамоте. Смешные люди эти русские!.. А Кумис у этих детей вроде няньки или матери…Этот джигит был человеком Таймаса, поддерживавшим тайную связь с Алтыншаш. Он и указал дорогу к дому Генса.Кумис не было дома. Она вместе с Алтыншаш повела детей куда-то за город на прогулку. Но в коридоре Есиркегена увидел сам хозяин дома генерал Генс и заинтересовался им, узнав, что тот едет учиться в Петербург. Он даже погладил по голове Есиркегена:— Учись, юноша!.. Ни в чем не нуждается сейчас твой народ, как в образованных людях. И возвращайся поскорее, ибо нужен здесь будешь, как воздух для дыхания!..Есиркеген вдруг почувствовал необыкновенное доверие к этому человеку с добрыми, умными глазами. Захлебываясь, рассказал он ему все, что видел по дороге сюда.— Кто знает, не захотят ли в Петербурге сделать из меня такого же беспощадного карателя-офицера, как войсковой старшина Лебедев или наши султаны — полковники и подполковники?.. — воскликнул он.Генерал Генс слушал его с просветлевшим лицом.— Нет, юноша, из тебя они этого не сумеют сделать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43