«По уложению двадцать пятого года, говорит, девушка вольна выйти замуж, за кого пожелает. Так что я могу, лишь если сама…»Когда я сказал, что насчет согласия девушки препятствий не будет, генерал только глаза вытаращил: «Как же пойдет она за того, кто является погубителем ее семьи?» Я снова успокаиваю его. Ничего не осталось ему…— Ну, и как же ты? — с интересом спросил Конур-Кульджа.— А вот послушайте, мой ага-султан… От урядника — крещенного татарина, который был у нас надзирателем, узнал я, что молоденькая прислуга Фондерсона несколько раз спрашивала у него обо мне. Она даже хотела через него передать мне какой-нибудь еды. Ведь я попал под стражу вместе с ее дядей, и она считала меня своим человеком. Я сразу догадался об этом…Почуяв вкусное, даже еж разворачивается. Сунул я немного денег уряднику и попросил устроить встречу с ней. Тот уж, кто веру променял, чего за деньги не сделает. Пустил он как-то ко мне Алтыншаш. Оказывается, она меня связанным вместе с Сейтеном видела, когда вели нас мимо ее дома. Сказала, что всю ночь проплакала потом.Короче говоря, хоть и выросла она среди чужих, готова жизнь отдать за сородичей. А меня считает сподвижником отца и дяди, согласна бежать со мной в родные степи.Когда я сообщил о нашем решении Фондерсону, тот заартачился, хотел даже наказать Алтыншаш за неблагодарность. А потом махнул рукой: «Сколько волка не корми — все в лес смотрит!» К тому же, отправляя меня с таким заданием к мятежникам, он рассудил, что, если вернусь я в степь с дочкой самого Тайжана, мне больше веры будет. Вот я женился на ней и еду сейчас в стан Кенесары…Конур-Кульджа, слушая его, только руками взмахивал от восторга:— Ай, молодец!.. Значит, и волки сыты и овцы целы. Да еще молодая жена в придачу!Ожар ухмыльнулся:— Как говорят мудрые люди: «Если время хитрит, как лиса, — превратись в легавую, чтобы настигнуть его!»— А ты не забыл, что становящийся ногами на две лодки — тонет? Будь осторожней, особенно в ауле Кенесары. У этого волка зоркий глаз. Кроме того, не один Кенесары опасен… * * * — Кто там сейчас из видных людей, помимо родственников старого Касыма?— Многие склоняются к нему. — Конур-Кульджа помрачнел. — Я слыхал от верного человека — продавец всяких мелочей он у них там… Из известных батыров у него сейчас конечно же Агибай, затем из рода алтай — Тулебай; из табына — Бухарбай, из баганалы — Кудайменде, кипчак Иман-батыр. Недавно Жоламан-батыр, сын Тленчи, прислал к нему своего племянника — молодого батыра Байтабына — и заверил, что тоже присоединится к нему с табынцами…— Да, времена настали! — Ожар усмехнулся. — Это правда, что даже баб принимает он в свое войско? Говорят, его сестра Бопай оставила мужа-султана, отпрыска самого Вали-хана, захватив шестерых детей и весь свой скот, чтобы помогать ему…— А чего тут удивляться. Если сыновья Касыма — волчьей породы, то и дочери — волчицы. Эта Бопай таскает при себе всегда копье и командует джигитами получше любого батыра. Сейчас она кружит все вокруг аула Вали-хана, куда ее выдали замуж…Ожар задумался, потом почесал себя за ухом.— Если Бопай в стане своего брата, то Жанайдар-батыр тоже там…— Почему ты так думаешь?— Разве ты не слышал, мой ага-султан, о Бопай и Жанайдаре:— Слышал что-то в молодости…— Прямо вторые Козы-Корпеш и Баян-Слу они были. Только старый Касым-тюре не отдал ее Жанайдару, потому что из черни был он.— Уж за это винить его не приходится! — воскликнул Конур-Кульджа.— Да, но, несмотря на шестерых детей от другого, она до сих пор с коня падает при имени Жанайдара. Да и он бледнеет при одном упоминании о ней. Так что они наверняка сошлись у Кенесары. Об этом не мешает помнить…— Ты что, хорошо знаешь ее:— Нет, просто видел как-то на поминках усопшего Байгобека. Такая же, как брат, — светловолосая, с серыми глазами. На белом коне все ездила, и ни один джигит не мог обогнать ее…Вспомнив о чем-то, Ожар внимательно посмотрел на ага-султана:— За исключением Жоламана Тленчи-улы, все перечисленные вами батыры — люди прямолинейные, с распахнутой душой. Да и богатством особым никто из них не располагает…Конур-Кульджа согласно кивнул.— А примкнул ли кто-нибудь к нему из состоятельных людей — наших или киргизских манапов?— Из состоятельных немного, да и то под угрозой. Среди них Муса Шорманов, Елемес Жакупов, Бабатай Асылгазин. Остальные выжидают событий… Да, еще из Каркаралинского округа Кудайменде Казин, а из баян-аульцев Таймас Бектасов, которого столкнули недавно с должности волостного управителя…— Таймас Бектасов?Видно было, что невозмутимого до сих пор Ожара взволновала эта новость.— Что это с тобой? — спросил Конур-Кульджа, искоса глядя на Ожара.— Нет, ничего. Просто я немного знаю его…— А отчего ты так испугался? — не отставал ага-султан. — Вы что, враждуете с этим Таймасом?— Нет, мы плохо знаем друг друга… — Ожар оглянулся на дверь, и наконец решился. — В прошлом году, когда схватили нас с Сейтеном и везли в Омск, мы ночевали в доме этого самого Таймаса…— Ну и что?— Я все боялся тогда, как бы не унюхал он чего-нибудь. Теперь, если он у Кенесары…— Если не боишься еще кого-нибудь, можешь ехать. Неделю назад этот Таймас направился от Кенесары к батырам Жоламану и Иману, на берега Иргиза и Тургая. К Кенесары, очевидно, присоединятся и аулы, кочующие по Светлому Жаику и Ори. Так что вернется этот Таймас оттуда не раньше осени. Пока топором замахнется, полено вывернется. За это время сам сумей войти в доверие, чтобы клеветой казалось все, что скажут про тебя плохого… Ну, а если пронюхают кое-что, покайся тоже наполовину. Скажи, что хочешь искупить вину, жену бери в свидетели собственной искренности!..Конур-Кульджа даже хрюкнул от удовольствия, рисуя будущую картину поведения Ожара в стане Кенесары.— Если Таймас далеко, то не страшно… — Ожар явно приободрился. — Больше никого я не опасаюсь. На всем пути до самого Омска и потом, пока не повесили Сейтена, мы ни с кем не встречались. А он все унес в могилу, что думал обо мне.— Вот видишь! — согласился с ним Конур-Кульджа.Ожар продолжал говорить о том, что ему делать и как вести себя у мятежников.— Значит, вокруг Кенесары в основном те, у кого отобрали земли или лишили пастбищ. — Он прищурился. — Если под котлом сильный огонь — он быстро закипает. Но быстро закипевшее быстрее и стынет…Ага-султан помрачнел, покачал головой:— На этот раз мятеж не похож на случайную вспышку, которая гаснет сама собой. Сам знаешь, кто встал во главе. И давно уже молчат они. Видно, готовят что-то. А у него там, кажется, неглупые советники… * * * — Какие советники?— Разные… Не слышал, наверно, что у него отдельный отряд из беглых русских и башкиров? Среди них, говорят, такие, что умеют лить пушки, изготовлять порох и пули. А в советниках у него Сайдак-ходжа, изгнанный из Бухары, и какой-то польский офицер, из сосланных за бунт. Похоже на разбойничью шайку, куда принимают всех, кто захочет.— Ну, что будет, то будет! — Ожар, словно отметая все свои сомнения, махнул рукой. — Остается договориться, как я буду передавать все начальству. Главное мое поручение — сообщать о всех планах Кенесары. Это не просто…— Да уж… Я знал, что кто-то должен приехать из наших людей для этого, но не думал, что ты. Значит, растешь, возвышаешься. Скоро меня, старика, по службе обгонишь!— Только с вашей помощью, мой ага. Ваш ум и достоинства всегда служили мне примером!— Ладно, присмотрись еще. Может быть, и не полностью выучился. — Конур-Кульджа снова хрюкнул от самодовольства. — Как же будешь доставлять мне свои донесения?— У меня имеется три верных человека, помогавших взять Сейтена. Самен, Жакуп и Сакып зовут их. Все они давно уже у Кенесары. Их я и использую, а на месте найду еще кого-нибудь…— А как мне узнать их? Не станешь же им, как барану перед случкой, надевать мешочек для отличия?— Надевать не стану, а вот когда не будет кысе — для украшения, чакча же и нож будут прицеплены к поясу с правой стороны, а не так, как обычно, значит, это мои люди.— А почему не будет кысе?— Ведь молодым людям ни к чему украшения на поясе, и это сразу бросится в глаза.— А ты, оказывается, науку до конца усвоил. Тут и я бы не догадался так осторожничать!— Покуда жив Кенеке, разве забудешь эту науку. — Ожар хоть и назвал шутливое прозвище Кенесары, говорил очень серьезно. — У него глаза беркута, с красными жилками…Он встал, чтобы попрощаться.— Ты не будешь есть? — удивленно спросил Конур-Кульджа.— Нельзя попадаться людям на глаза. Жене я сказал, что у меня здесь дело есть к одному аульному жителю. Теперь пора идти. Так будет лучше…— Ну, тогда счастливого тебе пути. * * * Четыре дня пронежился Конур-Кульджа на пуховых подушках у молодой жены и только потом вернулся в Акмолинскую крепость к своей байбише… * * * Подъезжая к воротам крепости, он встретился в возвращающимися из похода сыновьями — Жанадилом и Чингисом. Выполняя приказ генерала Талызина, они со своим отрядом доехали до возмущенных аулов Тнали-Карпыкской и Темешской волостей. Встретив крупные силы мятежников, Жанадил и Чингис побоялись двигаться дальше и вернулись под защиту крепостных стен.В сказке мачеха посылала пастушка за золотым альчиком с расчетом, что Мыстан-кемпир — злая старая волшебница — убьет его. Ага-султан при виде живых и здоровых сыновей почувствовал то же, что и эта мачеха, увидевшая из окна возвращающегося пасынка. Особенно раздражен он был независимым видом Чингиса, которого видел уже в мечтах без головы. Все больше багровея с каждой минутой, ходил он из угла в угол своей канцелярии и постукивал плетью по блестящему сапогу. Сыновья молча смотрели на него.В этот момент вошел дежурный солдат и передал, что из степи едет какой-то всадник. Ага-султан вышел во двор и с высокого наката, на котором стояла его канцелярия, увидел, как въехал в ворота и упал со взмыленного гнедого коня большой рыжеусый солдат. Плечо и правый бок его были в крови.— Беда!.. — хрипло выговорил он.Из казармы выбежал маленький смуглый и очень курносый человек — комендант Кара-Откельской крепости, войсковой старшина Карбышев, прозванный казахами Кара-Иваном.— Что случилось? — строго спросил он поднимающегося с земли солдата.— Беда, ваше благородье, — сказал солдат, зажимая рукой раненое плечо. — Из команды хорунжего Котова я. Караван купца Строганова оберегали мы, что следовал из Петропавловска в Ташкент. Как выехали из Актауской крепости, что строится сейчас, тут и джигиты этого Кенесарыева, султана ихнего мятежного. Много их, с дубьем и копьями все. Которые бывалые солдаты не советавали стрелять, да хорунжего бес попутал. Ну, выстрелили трое или четверо, а они как кинутся скопом на нас… Один вот я уцелел. Благодаря резвости коня только…Вокруг толпились солдаты из крепости. Волнение и любопытство было написано на их лицах.Комендант сдвинул густые черные брови:— Сколько их там, бунтовщиков?— Так человек пятьсот будет…— Самого Кенесары не видел среди них?— Нет, ваше благородье, того я не знаю. А вот брат его Наурызбай точно с ними. Я его раньше в Кокчетавском видел. Молодой такой, справный…— А сколько все же уцелело из солдат?— Не могу знать, ваше благородье. Не до того мне было… Заметил только издали, что пленных и караван с собой они погнали. А вот сколько их…— Куда же, по-твоему, путь они держат? Не в нашу ли сторону?— Никак нет, в западную сторону поехали.— Ладно, ступай пока в лазарет, а там разберемся, что с тобой дальше делать!Тут же, на приступке перед лазаретом, молоденький фельдшер осмотрел рану солдата.— А рана-то глубока! — удивился он. — Ступай-ка в лазарет, дядька. Полежать тебе придется. Еще хорошо, ежели отравы какой в стреле не было, что задела тебя!Солдаты вдруг зашумели, как пчелы от дыма:— Видать, погибнем все вот так, без покаяния, в пустыне!— Какая тут тебе пустыня? Та же Российская империя…— Достанется тебе из этой империи три аршина. Да и то когда подохнешь…— Какая нужда погнала нас на край света?— Во сне бы не видать этой земли!— Прекратить! — рявкнул басом маленький Карбышев. — Службу помнить надо… Разбойничьи орды Кенесары не минуют тут нас. Так что с завтрашнего дня весь наличный состав, а также бабы и подростки пойдут на рытье рва. А то завалили ее всякой дрянью, не считая налетевшего песку!И действительно, мятежники Кенесары никак не могли миновать Кара-Откельскую крепость, которая была построена на скрещении важнейших степных дорог. А кроме того, старые кровавые счеты были между султаном Кенесары и ага-султаном Конур-Кульджой…В эту ночь ага-султан не сомкнул глаз. Если Кенесары ворвется в крепость, то первым делом привяжет к конскому хвосту его, Конур-Кульджу. И в том, что Кенесары придет к Кара-Откелю, ага-султан нисколько не сомневался. Недаром он рыщет вокруг Актауской крепости неподалеку…А если отправить к нему человека для переговоров? Что ни говори, а все они — дети Джучи, Темучинова сына. Нельзя ли ради этого забыть обиды… Нет, кого угодно простит Кенесары, только не его. Из поколения в поколение будет передаваться эта ненависть, он-то уж точно знает. И попадись ему любой из Касымова выводка, разве помиловал бы он. Теперь вся надежда только на Омск. Оттуда нужно срочно просить помощи и молиться, чтобы не запоздала она. От Кара-Ивана не много толку, да к тому же он почему-то косо смотрит на него. Еще бросит на произвол мятежников и уйдет с солдатами!.. * * * На следующий день спозаранку ага-султан Конур-Кульджа засел за письмо генералу Талызину… «Кенесары Касымов считает меня своим злейшим врагом, — писал он. — За то он ненавидит меня, что верой и правдой служу Его Величеству — императору Всероссийскому и честно выполняю все распоряжения Вашего превосходительства. Разбойник намерен в науку другим отрубить мне голову и извести мой благородный корень с женщинами и малолетними детьми. Не только он один этого желает, но и другие враждебные Его Величеству Государю императору племена и роды. В сей трудный час умоляю самым срочным образом выслать в Акмолинскую крепость дополнительные войска, которые смогли бы противостоять многочисленной мятежной орде…» * * * Дописав письмо, он поручил Карбышеву доставить его с нарочным, а сам принялся за неотложные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43