Что же делать дальше? Акмолинская крепость лишь первый орешек. Каких-нибудь две-три сотни солдат и четыре пушки в ней. А у белого царя сотни таких крепостей, неисчислимое множество солдат и тысячи пушек. Есть ли смысл в этом восстании?..Кенесары видел все это, и брови его хмурились… Если у самых прославленных батыров так меняется настроение еще до штурма крепости, то что будет, если постигнет неудача? Народу нужна победа!..— Может быть, откажемся от мысли захватить Акмолинскую крепость и разойдемся по домам? — спросил он.— Нет, не то говоришь, тюре! — Агибай-батыр второй раз заговорил в этот день. — Когда в печени заноза, каждая минута, пока она там, причиняет боль. Акмолинская крепость должна быть уничтожена!— Как ты думаешь это сделать?— Я не вождь, а лишь батыр. Требуй от меня мужества в бою и накажи, если покажу трусость. И все же скажу, что нет такой вершины, которую не осилил бы орел. Так и перед нами нет непреодолимых преград. По моему разумению, следует плотно оцепить Акмолинскую крепость, чтобы ни одна живая душа не могла выбраться оттуда. А тех, кто покажется на стене, приветствовать меткой стрелой…— Как вы думаете, батыры? — И поскольку все молчали, Кенесары сам продолжил разговор: — Наш безбородый Агибай дал неплохой совет, и когда-нибудь мы воспользуемся им. Но сможем ли мы таким путем быстро занять Акмолинскую крепость? А для нас самое главное — быстрота. Если они за своими стенами протянут до прихода подкреплений из Омска, значит, мы проиграли войну.— Ночью нужно перелезть через эти стены, — бросил батыр Бухарбай. — Говорят, что Тентек-тюре ночью напал на Сайрам и Созак, а иначе бы не взял их.— Ночь как слепой конь, — пожал плечами султан. — И к друзьям, и к врагам может вынести. К тому же в Сайраме и Созаке у тюре были свои люди, открывшие ему ночью ворота. У нас в Акмолинской крепости нет таких друзей. Самые верные солдаты и туленгуты оставлены там. Да еще несколько семей переселенцев и рыбаков с озера Карасу, которых мы сами пропустили туда, женщины и дети.— Тюре! — огромный Басыгара-батыр тяжело поднялся в места. — Мы, как и все правоверные, прежде всего уповаем на Бога. Но после него — только на тебя, мой султан. Поэтому сам скажи, что нам дальше делать, а то у нас перед боем может разболеться голова… Не сумеешь придумать выход — вина на тебе. Сумеешь, но мы не сможем выполнить твой приказ — наша вина. Только я думаю, что даже шепот слышен Богу, и ты найдешь способ, как прорваться нам за стены Акмолы!Кенесары еще некоторое время посидел молча, потом кивнул и сделал знак. Принесли большую белую скатерть, и он начал раскладывать на ней черные и белые зерна четок. Долго объяснял он, как должна быть взята крепость, определяя задачу каждого во время приступа. Приунывшие было батыры теперь поверили в возможность успеха, и лица их снова стали решительными.— Если вы считаете мои расчеты правильными, остановимся на этом! — закончил свою речь Кенесары.Батыры одобрительно закивали.— Бог поможет!— Иншалла, нам сопутствует удача!..Кенесары сделал знак Сайдак-ходже:— Пиши!.. Это будет наш второй приказ. Завтра с утра соберем всех и разыграем, как будем брать крепость. Большой холм к северу от аула расположен, будто Акмола…— Сделаем так, тюре!Жусуп — Иосиф Гурбрут с удивлением смотрел на Кенесары… Откуда у никогда не читавшего военных или исторических сочинений степного султана такие знания? Неужели это природное у него? Тогда народ правильно выбрал себе вождя, хоть и султан он по крови. И все же рано или поздно пути их разойдутся. Султаны не приносят народу счастья…Уже когда собирались расходиться, за стеной юрты послышалась возня, чей-то крик. Батырмурат с Губиным поспешно вышли, чтобы узнать, в чем дело. Начальник охраны тут же вернулся и сообщил, что Кара-Улек и недавно перебежавший к ним джигит ведут поэта Арыстана. Женщины сами хотели расправиться с ним, оттого и произошел шум.— Ведите его сюда! — приказал Кенесары.Бедным поэтом из рода атыгай был Арыстан и попал когда-то в отряд Саржана. В степи особенно ценится острословие, красноречие, а он обладает этим в полной мере. Кроме того, он знал древние казахские предания и мог с вечера до утра петь о славных подвигах предков. Но характер у него был непостоянный и строптивый. Однажды, обидевшись на невнимание со стороны Кенесары, он переметнулся к Конур-Кульдже и стал постоянным проводником воинских отрядов, снимавших карту степи. Его песни записывал молодой русский офицер-топограф и платил за это деньги. В степи его ненавидели, считая ответственным за уничтоженные аулы, кровь и слезы близких. Таких вещей не прощают особенно тем людям, которые совсем недавно воспевали свободу и народные подвиги. Джигиты Кенесары давно уже охотились за ним.На самом деле поэт Арыстан был виновен лишь в том, что показывал дорогу топографам. Он никогда никого не убивал и считал, что поступает правильно. В конце концов, не он, так другой покажет дорогу, а деньги платят хорошие и кормят при этом. Одни живут от скота своего, другие от земли, а от стихов слишком сытым не будешь. Куда деваться бедняку, у которого одна лошадь, да и то хромая? Есть поговорка: хоть мытьем ишачьего хвоста, да заработай богатство. Так и он…А Кенесары, который почему-то особенно не любил Арыстана, хотел по-своему расправиться с ним в назидание другим. И вот сейчас два человека ввели к нему в юрту похожего на кобчика маленького старичка с бородкой клинышком…Те, что втащили его под руки, были хорошо известные в степи люди. Один был главный палач султана Кенесары — знаменитый Кара-Улек, каждый палец которого равен по величине руке новорожденного ребенка. Густо, как степная полынь, кучерявились на груди у него жесткие волосы, тяжело отвисли губы, а раскосые кошачьи глаза никогда не мигали. Он не знал в жизни, что такое жалость: это был жестокий, как рысь, огромный, как слон, черный, как сажа человек. Этот Кара-Улек случайно оказался у Кенесары — он попался на воровстве, и какой-то созакский купец хотел его повесить. Кенесары откупил глухонемого великана, отдав за него черного верблюда. И кличку дал ему «Черный верблюд»… Не случайно купил его Кенесары. Кара-Улек был беззаветно предан султану и отличался одним удобным свойством. Не слыша слов, он внимательно смотрел в глаза хозяина и выполнял то, что было там написано. Разве говорил ему когда-нибудь султан об этом бедном башкире, который помнил, как брали крепости русский Пугач с Салаватом? И нет теперь в живых Ашрафа…А с другой стороны обессилевшего от жестоких побоев поэта Арыстана держал Ожар… Уже месяц, как появился он здесь. Кенесары с радостью принял его, как боевого соратника батыра Сейтена и мужа дочери великого мученика Тайжана. Султан выделил ему достойную юрту, отделил скот и обеспечил всем необходимым. Ровно через десять дней после приезда Ожар отправил к Конур-Кульдже юркого рыжего Самена с подробным донесением о численности сарбазов в войске Кенесары, их настроениях и боевых качествах. Сегодня с утра он все стремился проникнуть в штабную юрту, чтобы выведать, о чем говорят на военном совете мятежников. Видя, как собираются прославленные батыры и вожди, он понял, что это неспроста. Но даже подойти к штабной юрте было невозможно: все сорок нукеров личной охраны султана были расставлены на подступах и не пропускали никого. Уже отчаявшись узнать что-нибудь, Ожар вдруг услышал, что где-то поймали ненавистного Арыстана и он лежит сейчас, избитый и связанный, в тюремной юрте.Ожар принялся разжигать страсти, предлагая повести пойманного предателя для суда и немедленной расправы к султану. Пусть убедится Кенесары в его рвении и ненависти к предателям, а заодно можно пронюхать, о чем это они там совещаются так долго. Умному достаточно намека…Арыстан, как только увидел Кенесары, зарыдал и бросился к его ногам:— О мой султан, я — заблудившаяся паршивая овца! Невиновен я в том, о чем кричат эти люди. Зарабатывая на жизнь, показывал я дорогу русским ученым землемерам. Прости меня на первый раз, и навеки останусь твоим рабом!..Ни одна жилка не дрогнула на каменном лице Кенесары, лишь побелело оно от гнева. Он так ни разу и не посмотрел на валявшегося в ногах поэта Арыстана…— Изменяющий родной земле подобен больному сапом коню. — Кенесары говорил ровным голосом. — Чтобы не заразился табун, следует уничтожить его. Так что может быть только одно решение — смерть. И не позволять потом даже подходить к падали!..Поляк Иосиф Гербрут закусил губу… Что же, это жестокое, но правильное решение. Если действительно думаешь сохранить самостоятельность, то пусть люди боятся общения с врагом в любых формах. В борьбе необходимы жертвы, и ни к чему здесь шляхетское благородство. Уж он-то это хорошо понимает!..Да, но почему батыры на этот раз не поддакивают султану? Все они опустили головы и стараются не смотреть на него. Почему опечалился Наурызбай, который, как драгоценное откровение, ловит обычно каждое слово старшего брата?..Что это такое? Словно им вынесли смертный приговор, а не этому жалкому человечку, который лежит на полу в обмороке… Удивительный народ: в бою жестоки и беспощадны. Но когда приходят к ним с повинной, готовы тут же простить самого заклятого врага.Вот попался им в руки этот Арыстан, о поимке которого мечтали стар и млад, чтобы отрубить ему голову. Но увидели его, умоляющего о пощаде, с мокрой от слез бородой, и сразу дрогнули твердые сердца. Впрочем, не все ли народы в этом похожи… А Кенесары как будто не замечает общего настроения. Как он поступит теперь?..Султан еще раз окинул бесстрастным взглядом приунывших батыров, твердо опустил руку, указывая пальцем вниз:— Здесь, на этом месте, отрубит Кара-Улек сейчас его поганую башку!Еще ниже опустились головы у батыров. Наступила такая тишина, что слышно, как легкий степной ветерок играл поверх юрты. Никто не осмеливался сказать что-нибудь, да и бесполезно это было. Слово, сказанное султанами, не может отменяться даже ими самими.Иосиф Гербрут и это одобрил. Вождю следует приучать людей к железной дисциплине. Иначе получится, как на его родине, где каждый шляхтич считал себя вождем…Арыстан пришел в себя и, убедившись в тщетности своей мольбы, вдруг поднял голову и сел, поджав под себя ноги. Оправив на себе одежду, он прямо посмотрел на Кенесары и резким движением отстранил волосатую руку Кара-Улека, потянувшуюся уже было с ножом к его горлу.— Если тебе так уж хочется попробовать моей крови, то потерпи, успеешь еще! — Он не спускал глаз с Кенесары. — Да, таксыр! Слова требую по закону, султан! Ты приказал отрубить мне голову, но не язык…— Говори!Кара-Улек по знаку султана отошел в сторону. Арыстан весь подобрался и встряхнулся, как приготовившаяся к полету птица. По-прежнему глядя на Кенесары сверкающими глазами, он запел:
Глянь ласково, Кене, — я раб у ног твоих, А хочешь — презирай: останусь нем и тих, Припомни лишь, что сын того я Атыгая, Что дал Аблаю в дар красавиц шестерых.
Кенесары в ярости махнул рукой:— Довольно!.. Лишь на бесстыдных не действует меткое слово. — Он указал на Арыстана: — Свои поступки этот человек завернул в благодеяния, оказанные его предками моим. Могу ли я убить его? Отпустите!Одобрительно зашумели батыры:— Верное решение, тюре!— Не глух ты к памяти предков!— Не глух к слову…Иосиф Гербрут еще раз похвалил про себя султана за мудрость. Вождю надо уметь прислушиваться к мнению соратников, ибо они его сделали вождем. К тому же это прощение говорит о его высоком благородстве, великодушии…И не знал еще Жусуп, что только что помилованный Арыстан будет через несколько дней случайно убит сбросившей его на землю лошадью. Никто не увидит, как это произошло, а на шее неудачливого поэта будет переломлен почему-то тот самый позвонок, который раскрошило падающее дерево у башкира Ашрафа…Только через много времени поймет Гербрут до конца султана Кенесары, сына Касыма-тюре и внука Аблая. Догадается он и почему так мягко относится султан к пленным русским солдатам, которые бродят без всякой охраны по лагерю мятежников и все чаще остаются у него на службе…Довольные мудрым решением султана, батыры один за другим выходили из штабной юрты. Каждый направлялся к своей лошади, которую держал под уздцы специальный оруженосец-коновод. Наурызбай тоже подошел к своему коню и, перед тем как вскочить в седло, оглянулся на соседнюю коновязь. Сердце его вдруг остановилось, а потом заколотилось быстро и громко…Девушка-воин в мужской одежде держала на поводу гнедого коня. В правой руке у нее было копье с кистями. Это была Акбокен…С тех пор как Байтабын и Акбокен приехали в стан Кенесары с далеких берегов Илека, он служил в отряде Наурызбая, а она — у Бопай. Все ждали, что они обручатся, но шли дни, а этого не происходило. Как брат и сестра они относились друг к другу, и люди недоуменно пожимали плечами. Считали, что они поженятся, когда возвратятся домой.Наурызбай и раньше встречал ее среди окружающих Бопай женщин, и каждый раз при виде этой девушки сердце его переставало вдруг биться. Сама Акбокен способствовала этому…Однажды по случаю дня рождения у султана Кошека в стане Кенесары проходил той. Как принято при этом, ему способствовали конные состязания — кокпар и казахская борьба — курес. Наурызбаю пришлось бороться с Байтабыном. Наурызбай был крупнее, да и немного старше своего соперника, и после упорного сопротивления Байтабын был повержен на землю. Каурого иноходца, которого получил за свою победу Наурызбай, он подарил девушке Акбокен.— Батыр, это ваш долг победителя или подарок? — спросила его Акбокен, взяв под уздцы каурого.— Это долг победителя перед вашим родственником, самым достойным джигитом из всех, с которыми мне приходилось бороться.— То-то! — засмеялась Акбокен, сверкнув глазами. — Мы как будто не давали повода думать о себе иначе. Принимаю этого коня только как долг своему приехавшему издалека родственнику…На шутку требовалось отвечать шуткой.— Судя по недоброму смеху, сестра, вы бы больше обрадовались победе противоположной стороны, хотя все мы здесь родственники!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43