— Неужели не может он… Если может с мачехой, почему не может на невесте брата?.. Пусть женится он, раз все равно. А я хочу Кумис… Зарежусь, если не будет Кумис!..Это было сверх всякого терпения. Конур-Кульджа решил было тут же повалить на пол и хорошенько потоптать ногами Жанадила, но потом подумал, что этот дурак растрезвонит в отместку то, что знает о Зейнеп и Чингисе.— Прочь!..Три дня не мог решить ага-султан, что же ему делать… Нельзя, чтобы люди узнали о тайной связи этой паскудной Зейнеп и щенка Чингиса. Никакого веса не останется тогда у него — весь разольется, как кумыс из опрокинутой чашки. И о постигнувшей их каре тоже должен знать лишь он один… Что же касается Жанадила, то необходимо отшибить у болвана запах этой Кумис. Иначе обидится Ерден — сын Сандыбая, с которым породниться — все равно что приобрести еще одну опору для своей двенадцатикрылой юрты… Но как быть, если этот балбес Жанадил будет продолжать упрямиться? Таким же упрямым ишаком был и отец его матери. Ничего, придется только подумать…Вот тогда впервые и потащил к глазам ага-султан Конур-Кульджа письмо генерала Талызина…А не лучший ли это выход? Вряд ли выпустит волк забежавших к нему в логово щенков. И генерал требует, чтобы именно его сыновья занялись переговорами с Кенесары. Как может поступить в таком случае верный слуга престола?..Правда, это его родные дети, и посылать их на верную смерть… Но хан Аблай, прославленный во всех трех жузах, разве не отрубил голову своему верному черному рабу Оразу, спасшему его когда-то от рабства, только потому, что тот своим присутствием напоминал ему годы унижения? Не должен оставаться в живых человек, ставший свидетелем твоей слабости. Это закон для всех тюре, завещанный великими пращурами. Чем же хуже потомков Аблая он, потомок хана Самеке?..Конур-Кульджа хотел было уже объявить сыновьям о своем решении, но обоих не нашли в ауле. Он послал телохранителей на их розыски. Оказалось, что оба сына уехали в аул его младшей жены. Взбешенный ага-султан в сопровождении пятнадцати туленгутов поскакал туда… * * * Вчера Зейнеп, хоть и очень испугалась мрачного вида внезапно наехавшего мужа, старалась не выдавать своего волнения. Она ходила на цыпочках, потупив взоры и выставляя свои обильны прелести в наиболее выгодном свете. Конур-Кульджа съел небольшого, хорошо проваренного барашка, выпил ведерко крепкого кумыса и перевел глаза на цветущую, как алтайская огненно-рыжая лиса, жену. Она с деланной покорностью чего-то ждала. Но муж лишь скользнул по ней взглядом и ушел.Была вечерняя пора, когда в ауле все начинают готовиться ко сну. Ага-султан важно шел между юртами, отвечая на приветствия наиболее значительных людей. Жанадил с Чингисом уехали куда-то в степь, и он послал за ними…— Где юрта туленгута Абдувахита? — спросил он.Ему показали:— Вон маленькая юрта, покрытая черной кошмой!Ни с кем больше не обмолвившись ни словом, направился ага-султан к этой юрте. Нукеры — телохранители бесшумно последовали за ним.— Ассалаумагалейкум!..Конур-Кульджа переступил порог, и первое, что увидел он, был догоревший костер из таволги посреди юрты. Потом только на коврике из лоскутков разглядел он расплетающую косы юную девушку. Она застыла в испуге, увидев неожиданно вошедшего ага-султана. Больше никого в юрте не было.— Где Абдувахит?Конур-Кульджа явно любовался красотой девушки. Она смутилась еще больше под его пытливым взглядом.— Родители матери пригласили его в гости… — быстро заговорила она. — Они делают обрезание младшему сыну… С матерью вместе он пошел. Вот-вот вернутся…— Та-ак!.. А как твое имя?— Кумис… Меня зовут Кумис…У него стали набухать жилы на шее. Знакомые с повадками Конур-Кульджи нукеры вышли из юрты.Ага-султан вновь посмотрел на девушку. Кумис… Действительно, она похожа на серебро. Широкий, ровный, как из кованого серебра лоб, и сама вся матово-белая, чистая. Не зря прилип к ней этот Жанадил…Он рывком сбросил с плеча горностаеву шубу и, оставшись в одной сорочке, стал развязывать тесемки ширинки своих просторных шаровар.— Подай-ка, доченька, ту вот пиалу с чем-нибудь холодненьким! — обратился он к ней.Словно настигнутый волком дикий козленок, она вздрогнула, вытаращила свои огромные черные глаза. Ей хотелось убежать, но нукеры закрыли дверь с той стороны. Девушка беспомощно встала с места, все еще надеясь на то, что ему просто захотелось пить. Да и люди со всех сторон в ауле… Дрожащими руками взяла она растрескавшуюся, обмотанную проволокой пиалу с молодым айраном и направилась к нему, как воробей в пасть змеи.— Возьмите, пожалуйста!..Кумис не успела договорить, как ага-султан ухватил ее за руку и дернул книзу. Даже «ойбай!» не успела она крикнуть, как он навалился, накрыл ее всю своим необъятным телом, ломая неокрепшие девичьи ребра. Она не могла даже дышать и быстро потеряла сознание…Конур-Кульдже не было никакого дела до ее ощущений. Еще добрых полчаса провозился он с ее безжизненным телом, терзая его, словно беркут попавшего в когти кобчика. Потом, бросив ее на том же бедном лоскутном коврике, встал и принялся утирать ручьями ливший пот.— Зачем горячиться, молодой султан? Там сейчас находится ваш почтенный отец, сам ага-султан, и вам нельзя туда…Конур-Кульджа понял, что это нукеры за войлочной стеной не пускают в юрту Жанадила, его сына. Он заправил рубаху в подштанники под своим необъятным животом, взял под мышки штаны из выделанной жеребячьей шкуры, набросил на плечи огромную, до земли, шубу, усмехнулся удовлетворенно… Пусть теперь Жанадил женится на той, кого отец сделал женщиной…Приближаясь к юрте своей младшей жены, он еще издали увидел Жанадила. Тот сидел на земле, возле овечьей привязи и тихо плакал, закрыв лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Проходя, Конур-Кульджа даже не повернул головы в его сторону. Щенок посмел намекнуть ему на мачеху с Чингисом, поделом ему.— О всесильный ага-султан, как прикажете быть с ее родителями?Это был догнавший его нукер.— А что они?— Мы связали их на подходе к аулу, когда они возвращались из гостей…— Отпустите!.. * * * Все это было вчера… Ага-султан Конур-Кульджа оторвал глаза от пышных бедер своей молодой жены, перевел их на висящую у двери ременную плеть. Восьми вершков длины была она и в добрых два пальца толщиной. Как раз подходит к этим бедрам. Он представил сочные, набухающие рубцы на белом теле и сладко зажмурился…Однако этого сейчас делать нельзя. С родственниками Зейнеп шутить не приходится. Она — младшая сестра ага-султана Каркаралинского округа Жамантая и дочь султана Тауке. По закону не полагается бить женщин из рода султанов. Если что-то случается, муж должен, по принятому обычаю, отвезти ее в родительский дом с той же пышностью и почетом, с какими везли ее к нему. Карать ее имеет право один лишь отец. Так что с плетью все равно ничего не получится: она висит здесь для рабынь. На них и приходится отводить душу…Он перехватил жадный ожидающий взгляд Зейнеп. Она не спала ночью, когда он вернулся. Ей больше нравился сейчас огромный, как старый жеребец, Конур-Кульджа, чем юркий, легковесный стригунок Чингис. Она долго и громко ворочалась на русской никелированной кровати у дальней стены, но он прошел на почетное место юрты, повалился на подушки и сразу же захрапел.Когда он уже к полудню открыл глаза, то увидел ожидающую у ног Зейнеп. Она не отрывала взгляда от его измаранной накануне рубахи. Конур-Кульджа выпростал из-под одеяла огромные волосатые ноги.— Разотри!Ни слова больше не сказал он. А Зейнеп сидела в ногах и лишь время от времени поднимала свои длинные ресницы. Глубоко вздохнув, так что приподнималась вся грудь под шелковой кисеей, она снова принималась растирать ему мясистые волосатые икры.Потом уже хорошо отдохнувший ага-султан приподнял ногу, уперся большой шершавой пяткой в ее оголенное бедро. Полежав так, он задышал еще тяжелее.— Ладно… Застегни дверь на крючок и раскройся!Обрадованная Зейнеп вскочила, быстро накинула крючок на дверь. И в этот момент кто-то постучал. Она прижалась лицом к щели:— Мой султан, пришли Чингис с Жанадилом… Открыть им?— Ничего… Не сдохнут, если подождут!Всласть навозившись с молодой ненасытной женой, он велел впустить к себе сыновей. Хоть они приехали сюда на отдых из корпуса, у обоих были похудевшие, измученные лица. Особенно плохо выглядел Жанадил: глаза запали, щеки ввалились, словно только что встал после тифа. Он стоял с опущенной головой и не мог поднять глаз на отца, как будто сам был виноват в случившемся.Конур-Кульджа в упор посмотрел на него… Как он думал, так и вышло. Этот бесхребетный щенок не то чтобы накричать — глаз поднять не решается. Теперь уже не пойдет больше к своей Кумис. Небось весь свой любовный пыл выплакал за ночь. Стоит как курица после купания. Таков был и его дед по матери — безвольный и чувствительный, как родившая баба…Чингис по счастливому виду своей мачехи сразу догадался, что примирение состоялось… Что же, у него от этого не убавится. А старый шакал, его отец, вполне может простить их маленький грешок, хотя бы в память тех преступлений, которые сотни раз совершал на своем затянувшемся веку. Его тоже не убудет от того, что родной сын пользовался тем, чего у отца предостаточно. Главное, чтобы из семьи не уплывало!..Равнодушным взглядом скользнул по нему отец. Значит, пронесло или просто ни о чем не догадывается…Конур-Кульджа достал из ковровой сумы приказ генерала Талызина, нацепил на глаза очки и медленно прочитал его сыновьям. Закончив чтение, он снял очки и строго посмотрел на них:— Вы по существу уже являетесь офицерами белого царя, нашего отца и благодетеля, поэтому обязаны беспрекословно выполнять все, о чем говорится в этом приказе. Выделяю вам каждому по сотне сарбазов. Поезжайте в мятежные аулы. Сумеете уговорить их — превосходно, нет — действуйте без пощады, как требуют от нас присяга и приказ. И помните, что этим летом вам должны присвоить соответствующий чин. Вся ваша дальнейшая служба будет зависеть от того, как справитесь с этим заданием!..— А если не хватит сотни? — быстро спросил Чингис, сразу догадавшийся, куда метит достойный отец. — Не часто бегал Кенесары от наших сарбазов…— Эти слова недостойны настоящего офицера! — отрубил ага-султан. — Не запятнайте только чести своего предка Самеке!Чингис понял, что отец все знает и ничего не простил. На верную гибель посылает он их, пожертвовав для этого двумя сотнями сарбазов. Убедившись в бесполезности дальнейших разговоров, оба поклонились и вышли. Спустя некоторое время раздался стук копыт их коней, быстро удаляющихся в сторону Кара-Откельской крепости.Конур-Кульджа слушал этот топот, пока он не затих где-то вдали, потом повернулся к Зейнеп.— Доколе он будет держаться за подол мачехи? — сказал он, ласково глядя на нее. — Пора уже Чингису показать себя…У Зейнеп похолодело в груди. Значит, он действительно все знает. Поэтому и приехал так неожиданно. И то, что сыновей отправляет в зубы к Кенесары, тоже с этим связано. Ну и матерый волк!..Может быть, и не точно так она думала, но в глазах ее было восхищение. Все, выходит, из-за нее. Ей даже захотелось попросить у него прощения, но она не забыла, что относится к потомкам самого Букей-хана. С равнодушным видом она спросила:— А чем провинился бедный Жанадил?— Он слишком много знает обо всех нас: о мачехе, брате… И еще позорится с простолюдинкой, забывая, чьего он рода.— Когда же вы отвезете меня обратно к родителям?Конур-Кульджа с интересом посмотрел на нее: * * * — Сын — моя плоть от моего племени. Поэтому и карать его мне ничего не стоит. А жену я купил за сорок девять голов скота. Это недешево, и я должен сначала получить с нее все с прибылью.Маленькие глаза его весело заискрились.— Пить почему-то захотелось. Подай кумыс!Она на пальчиках направилась к двери, взяла висевшую рядом серебряную кумысомешалку, так же бесшумно пошла к сшитой из цельной лошадиной шкуры сабе с кумысом.Если выпьет из ее опоганенных грехом рук, значит, простит… Не такие еще грехи водятся в ханских родах. К чему убиваться?Кто-то за ее спиной вошел в юрту.— Ассалаумагалейкум!..Конур-Кульджа просиял, вытянув вперед обе руки:— Ты ли это, славный Ожар?— Желаю вам крепкого здоровья, мой ага-султан!..— Значит, жив-здоров, мой дорогой!.. Откуда же сейчас, каким добрым ветром принесло?.. Ну, садись на самое почетное место в моем доме!Ожар уселся, подмяв подушку своим плотным тяжелым телом, оглянулся на разливавшую кумыс Зейнеп.— Из Омска я сейчас. К тому же не один…— Кого же везешь с собой?— Да бабу свою…— А чья дочь?— Тайжана.— Тайжана?.. Какого Тайжана? — Конур-Кульджа даже привстал от удивления. — Не того ли самого, который бунтовал и был расстрелян! Сына Азанбая, что ли?— Да, его дочь…— Разве имел он дочь?— Осталась девчонка… Алтыншаш. Когда семью Тайжана сослали, она где-то там осталась. Купил ее у конвойных какой-то купец, потом отдал генералу Фондерсону… Сейчас ей шестнадцатый год…— Вот так новости у тебя!.. Но как ты сумел на ней жениться? Случаются же чудеса!.. А где она, почему не зовешь сюда?Ожар снова взглянул на безмолвную Зейнеп, готовящуюся разливать кумыс. Ага-султан понял его намек.— Эй, токал! — Он специально употребил это пренебрежительное слово, означающее младшую жену. — Сходи там, прикажи заколоть барана. И пусть побыстрее ставят самовар!..Зейнеп понимающе улыбнулась и, плавно поводя бедрами пошла из юрты.Ожар деловито, с подробностями рассказал, как удалось схватить батыра Сейтена. * * * — Две недели пришлось просидеть в омской тюрьме! — Он как-то необычно тонко хихикнул. — Решили судить нас каждого по отдельности… Однажды и наведался ко мне в тюрьму сам генерал Фондерсон — весь в золотых пуговицах и с усами. Очень хвалил меня за поимку Сейтена, обещал все, что захочу… А в Омске я как-то видел эту Алтыншаш. Вот и попросил у него. Говорю: «Отдайте мне, ваше превосходительство, ту прислугу-киргизку, что живет в вашем доме!» Сначала не хотел — привыкли они к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43